– Нисколько. Только потом верните.

– И мне бы хотелось записать адрес доктора Слейтера.

– Пожалуйста.

– Кстати, почему бывший водитель уволился?

– Небольшая авария, – ответил Миллс. – Ни в коей мере не по его вине. Какой-то идиот налетел на машину, стараясь повернуть за крутой поворот на пятидесяти милях в час. К несчастью, Комсток в тот момент находился в автомобиле.

– Шофер пострадал?

– Нет, никто не пострадал. Решительно никакого вреда, только полдюйма краски с одного крыла слетело. Но Комсток ведь священная корова, понимаете. Когда он тут, несчастные случаи просто не могут происходить. А если происходят, то виноват ты или нет, тебя вышвыривают. Это всегда ясно давали понять, принимая на работу.

– Полагаю, у Скотни с тех пор, как он к вам поступил, аварий не случалось?

– Нет, ничего подобного. Вы думаете, бывший водитель затаил обиду?

– Такая мысль приходила мне в голову.

– Тогда выбросьте ее. Он получил отличную компенсацию.

– Понимаю. Большое спасибо за все.

По пути в город Роджер прокручивал в голове новую версию. Он никак не мог избавиться от картинки: вот высокий шофер легко кладет форсунку на полку далеко над головой, гораздо выше, чем мог бы дотянуться сам Роджер. Он снова перечитал заявление. К нему было приложено объявление о найме, в ответ на которое его послали. Роджер заметил, что вопреки расхожей практике, в объявлении вместо адреса – Хорсли-лодж – указан номер почтового ящика. Все знали, кто живет в Хорсли-лодж.

В Кенсингтон Роджер попал только под вечер. Доктор Слейтер закончил прием пациентов и собирался обедать. Однако он был так добр, что согласился сразу принять мистера Ширингема.

– Скотни? – повторил он. – Да, отличный работник и надежный человек. Я был очень расстроен, что он ушел от нас, особенно так быстро и не известив заблаговременно. Но оплата на новом месте была почти вдвое больше той, какую я мог себе позволить, и мне не хотелось стоять у него на пути. Искренне надеюсь, что Скотни не попал в неприятную ситуацию.

Роджер полагал, что попал, но ответил неопределенно: в том смысле, что наниматель Скотни внезапно скончался и оставил его без работы.

– Чем он занимался до того, как поступил к вам?

– Кажется, Скотни работал журналистом.

– Журналистом?

Роджер навострил уши. Как боевой конь в Книге Иова, он бил копытом и чуял битву среди пения труб.

– Он был моим пациентом, – продолжил доктор Слейтер. – В то время я держал практику в бедном квартале Ислингтона, и Скотни был у меня на комиссии. Бедняга находился в скверном состоянии. Пневмония, но вызванная тревогой, ослаблением организма из-за голода и нехватки одежды. Его жена незадолго до того умерла родами. Весьма тяжелый случай. Настолько я понял, с ним скверно обошлись.

Роджер пробормотал что-то сочувственное.

– Не знаю, известно ли вам что-нибудь о мире журналистики, – произнес врач, – но если известно, то вы поймете, как он может сломать человека. Прежде все было неплохо, но сейчас огромные синдикаты берут молодых, подающих надежды людей, изматывают их работой, пока они не валятся с ног, выжимают насухо и выбрасывают на улицу. Я десятки раз видел подобное. Синдикатам не важно, что будет с беднягами, всегда найдутся новые. Улицы полны таких инвалидов и призраков, людей, которые год или два назад зарабатывали по двадцать, тридцать, пятьдесят фунтов в неделю, а теперь благодарны, если удается написать за кого-то колонку ради пары шиллингов. Вам может показаться, будто я слишком из-за этого горячусь, но стоит мне подумать о паре-тройке своих близких друзей… Зная, что ждет выдохшегося журналиста, я принял участие в судьбе Скотни. Я мало мог для него сделать, поскольку сам далеко не богат, но когда он сказал, что с журналистикой покончил и готов взяться за любую работу, предложил ему стать моим водителем. Скотни проработал у меня три года, а когда ему представился шанс двойной оплаты, я, разумеется, сразу отпустил его.

– Он вам не говорил, в чей дом поступает?

– Нет. Попросил у меня рекомендации, и я дал ему открытое письмо – ну знаете в духе «тем, кого это касается». Кто-то мне после этого звонил. Кто же это был… Фамилия вроде Миллер, нет Миллс, точно Миллс.

– Так вы не знали, что Скотни поступил к лорду Комстоку?

– К Комстоку? Нет. Ведь это тот самый… – Доктор внезапно замолчал, словно ему рот рукой зажали.

– Тот самый… – повторил Роджер.

– Я хотел сказать, тот самый, которого недавно убили.

У Роджера возникло впечатление, что доктор собирался сказать нечто иное, однако ответил:

– Да, он самый.

– Ну, надо же, – протянул доктор Слейтер. – Прибыльная работа бедного Скотни надолго не затянулась. Интересно, может, он вернется ко мне? Или вы сами уже его наняли, мистер Шерингем?

– Пока ничего не решено, – промолвил Роджер. – Но ваш рассказ о Скотни заинтересовал меня. Кстати, Скотни его настоящая фамилия?

Доктор Слейтер бросил на него проницательный взгляд:

– Нет, но настоящую я вам назвать не могу. Я узнал ее только потому, что являлся его врачом, и это было бы нарушением профессиональной этики.

– Не важно, – пожал плечами Роджер. – Полагаю, никому не захочется возить кого-то под собственным именем, если оно хорошо известно.

– Вероятно, – кивнул доктор.

– Но забавно, – лукаво продолжил Роджер, – что он не испугался, что Комсток узнает его, не говоря уже о старых приятелях из газеты. Ему ведь часто, наверное, приходилось возить Комстока в редакцию?

– Если обязанности Скотни заставляли его появляться среди старых знакомых по Флит-стрит, он, скорее всего, полагался на перемены, которые произвели в нем время и болезнь, на маскирующий эффект униформы и на факт, что люди не ожидают, будто старый приятель вновь объявится в облике шофера.

– Несомненно, вы правы. Так вы рекомендуете нанять Скотни?

– Могу только сказать, что был бы рад сам взять его обратно, если он освободится, и никто не может желать лучшего или более надежного работника.

Старший инспектор Моурсби надеялся, что его работа на сегодня завершилась. День выдался долгий и скучный. Дело Литл-Кэдбери выпустило щупальце и затянуло его в свои глубины, голова у него тупо ныла, и Скотленд-Ярд сидел у него в печенках. Когда в восемь часов доложили о приходе мистера Роджера Шерингема, Моурсби подумал, что наказ «плодитесь и размножайтесь» определенно переоценен и мистер Роджер Шерингем как раз «излишний плод».

– Ну, мистер Шерингем, – произнес он, разыгрывая целый спектакль из надевания пальто и снимания с вешалки котелка, – вы едва-едва успели. Еще две минуты, и я ушел бы домой. Сделаете мне одолжение, перекусите со мной?

– Когда вы услышите, зачем я пришел, Моурсби, то забудете про обед. Снимайте свое дурацкое пальто, в такой вечер оно слишком теплое, и взгляните вот на это.

Роджер гордо достал из оттопыренного кармана носовой платок и, развернув его, явил изумленному взору Моурсби пистолет.

– Разрази меня гром, мистер Шерингем! – воскликнул мистер Моурсби. – Еще один! Где вы его взяли?

– Вы удивитесь, когда я скажу.

– Мистер Шерингем, в этом расследовании много удивительного. На самом деле, – задумчиво добавил он, – чем дольше я живу на свете, тем больше нахожу, что все в этом мире удивительно.

– Вот как? – воскликнул Роджер, который был не в настроении философствовать. – В отделе криминалистов кто-нибудь еще остался?

Главный инспектор вызвал подчиненного, приказал ему унести пистолет и проверить его на предмет отпечатков пальцев.

– И вот это тоже, – сказал Роджер, доставая фотографию леди Филис Долримпл, которую показывал Скотни. – На ней вы, вероятно, найдете один-два моих, но из-за них можете не трудиться.

– В таком случае нам бы не помешал набор ваших, мистер Шерингем, для сравнения. А теперь, если пойдете с Бертоном…

– Мы оба пойдем! – откликнулся Роджер, взяв Моурсби под руку.

Старший инспектор, видя, как его обед отдаляется в туманное и голодное будущее, издал слабый стон, но подчинился.