Даже теперь, десять лет спустя, если студент садился слишком близко, когда она проверяла работы, или если в кофейне ей делали скидку больше обычного, Анна всякий раз напоминала себе: «С тобой заигрывают».

Похудев, бывшие толстяки порой никак не могут привыкнуть к своему новому весу – они продолжают носить широченные брюки и ходить держась середины коридора, пока не убедятся, что давно уже с успехом вписываются в дверной проем. Анна чувствовала себя именно так. Она не могла привыкнуть к тому, что ее находят привлекательной. «Красивая и робкая. Мечта шовиниста», – сказала однажды Мишель.

Она уже смирилась с тем, что придется ограничить выбор серьезными молодыми людьми с высоким IQ, кислым выражением лица и в отглаженных рубашках, вроде тех, с кем она встречалась в Кембридже, но вдруг перед Анной распахнулись двери в мир широчайших возможностей. И кого же она искала? Как выяснилось, Анна сама не знала.

Сначала, из чувства верности своему племени – а также от смущения, – она встречалась с тихими и прилежными юношами, как раньше, когда была толще. Эти неудавшиеся эксперименты словно задали тон всему остальному. Сначала очередной мужчина поклонялся Анне, словно богине, как будто не верил собственному счастью, потом действительно предпочитал не верить, и роману приходил конец – его губили подозрения и ревность. Анна успела искренне привязаться к умнице Джозефу, своему единственному долговременному бойфренду, который прекрасно разбирался в реактивных двигателях, но был твердо убежден, что каждую свободную минуту она подыскивает ему преемника.

А что касается красивых и уверенных мужчин, которые искали женщину себе под стать, то они не считали Анну достойной парой: она слишком хорошо понимала их махинации и вдобавок обладала острым язычком. Она занимала оборонительную позицию всякий раз, когда подозревала, что на нее обратили внимание из-за внешности, а не из-за ума, и становилась чрезвычайно язвительна.

Приходилось ей сталкиваться и с женской неприязнью. Анна слишком поздно поняла, что для красавиц существуют определенные правила. Она не распознавала ревности, пока та не вспыхивала ярким пламенем, а затем старалась потушить пожар самоуничижением. Или присоединялась к женщинам, которые с энтузиазмом перечисляли свои недостатки – и тогда им казалось, что себя-то она считает безупречной. Анна никогда не нуждалась в том, чтобы составлять перечень своих дефектов. Кто-нибудь всегда охотно делал это за нее.

Она чувствовала, что не вписывается в окружающий мир. Точь-в-точь как раньше.

Анна отличалась от остальных, казалась каким-то странным исключением… и поэтому решила, что вряд ли сумеет найти так называемую вторую половинку. Родственную душу, как выражались счастливчики.

Неудивительно, что ее лучшими друзьями были Мишель и Дэниел. Люди, для которых внешний облик значил мало.

И, как бы страстно ей ни хотелось оставить навеки в прошлом ужасные годы юности, Анна по-прежнему чувствовала себя девочкой, которую обзывают толстухой, а не женщиной, вслед которой восхищенно свистят.

Джеймс знал, что момент расплаты рано или поздно настанет – и гром грянул в одиннадцать часов утра.

– Кстати, надеюсь, никто не забыл про вечеринку в честь юбилея компании? Подробности скоро пришлю, – сказал Гаррис.

На нем была футболка с надписью «БОБ МАРЛИ» под фотографией Джими Хендрикса в клетчатых брюках.

– Мы ведь договорились, да?

Джеймс уже обдумал варианты. Он, конечно, мог потянуть время и сказать: да, мы с Евой придем.

Но взнос составлял сто фунтов. Нужна была веская причина, чтобы объяснить отсутствие Евы. Язва желудка. Или проблемы с родственниками. Предстояло сочинить историю, которая связала бы его по рукам и ногам и не оставила абсолютно никакого выхода. До сих пор он никому не говорил, что они с Евой расстались, – это была ложь посредством умолчания, и Джеймс искусно маневрировал, когда кто-нибудь спрашивал, чем он будет заниматься на выходных.

На сей раз потребовалось бы активное вранье: визит к врачу, несдаваемые билеты в Стокгольм… а еще – помнить, кто что сделал и кому сказал. А когда правда наконец выйдет на свет, остальные сложат два и два и догадаются. Джеймс живо представлял, как Гаррис, в очередной разноцветной майке, говорит: «Черт, ребята, так вот почему она не пришла на корпоратив? Я всегда подозревал, что нам наврали насчет больного раком племянника».

Тогда его будут жалеть, смешивая сочувствие с насмешками.

Довольно и того, что однажды коллеги узнают; не хватало еще дать им понять, что ему не все равно.

– Э… кстати говоря, у меня слегка обстоятельства поменялись. Мы с Евой разошлись.

Гаррис уставился на Джеймса. У Рамоны челюсть отвисла почти до пояса. В комнате воцарилась тишина, которую нарушил только дружный скрип стульев, когда коллеги разом повернулись к нему. Лекси, новый копирайтер, громко ахнула. Чарли, единственный женатый сотрудник, не считая Джеймса, по-прежнему одевавшийся как мальчишка-скейтбордист, негромко произнес:

– Соболезную, парень.

– Серьезно? – спросила Рамона, вечно готовая ляпнуть что-нибудь не то.

Нет, Ева ушла, пританцовывая, с клоунским красным носом и воздушными шариками.

– Да, серьезно.

– Но почему?..

Джеймс попытался изобразить безразличие.

– Ну, у нее как-то не срослось. Но мы расстались по-дружески, все нормально.

Рамоне, видимо, отчаянно хотелось спросить, кто кого бросил, но даже у нее не хватило наглости. Пока что.

– Э… ладно. Тогда, значит, ты придешь один? – уточнил Гаррис.

Джеймс решил, что не желает выглядеть разведенным неудачником.

– Вообще-то я собирался кое-кого пригласить. Можно?

У Рамоны снова отвисла челюсть.

– Пригласить?.. У тебя уже новая девушка? О! То есть вы поэтому…

Джеймс подумал, что не ошибся, когда решил скрыть правду. Это было мучительно.

– В том числе, – ответил он с видом записного сердцееда.

Джеймс повернулся к экрану и поздравил себя с выполненной миссией. Пусть и не идеально, но выполненной. Он решил, что во время ланча не будет торопиться, чтобы к его возвращению коллеги уже успели вдоволь наговориться.

Иными словами, теперь для появления на вечеринке ему была нужна подружка на один вечер. И Лоренс явно мог в этом помочь.

– Добро пожаловать в «Спящую красавицу», меня зовут Сью, и я готова воплотить ваши сказочные мечты, – щебетала хозяйка бутика.

Анна решила, что логики в этом никакой. Ведь Спящая красавица целый век находилась в вегетативном состоянии.

Сью напоминала второразрядного члена парламента, в костюме-двойке и с жемчужными бусами, и Анна догадалась, что впаривать товар она будет бойко и беспардонно, несмотря на все завитушки и украшения. У Эгги и матери при словах Сью сверкнули глаза, и Анна убедилась, что она – одинокий циник посреди искренне верующих. Бутик представлял собой волшебную пещеру Аладдина для девушек, которые желали выглядеть на собственной свадьбе как номинантки на «Оскар».

Салон был залит неярким персиковым светом. Мягкий, безупречно чистый кремовый ковер, лавандовые обои с нарисованными стрекозами, овальное зеркало в стиле рококо – в сказках в такое обычно смотрятся злые королевы… В воздухе, словно психотропный газ, висел тяжелый и сладкий аромат ландыша, из замаскированных динамиков лилась тихая музыка – Анна не сомневалась, что она тоже действует на клиентов гипнотически. «Отдай мне свое сердце, отдай мне свою руку… и назови вон то длинное число на кредитке… а теперь дату выпуска, детка…»

Повсюду висели гигантские платья, жесткие, негнущиеся, с кружевной сеткой, с турнюрами, с корсетами на шнуровке, в стиле «аристократка накануне Французской революции». Что угодно, чтобы выставить себя в наилучшем свете. Бутик можно было с тем же успехом назвать «Выверни кошелек или иди домой». Сплошной безусловный рефлекс, отсылка к диснеевским фантазиям – в мире, где волшебную палочку с успехом заменяла кредитка.