— Почему? — ее голос доставляет еще больше боли, как соль на открытую зияющую рану. И его виноватое и какие-то осуждающие нотки еще сильнее бьют по ушам.
Прикусываю губу, пытаясь сдержать разочарование и боль, так сильно заполнившие меня. Невыносимо.
Что “почему”, Вейверли? Почему я пошла за тобой? Почему сама не отстранилась от тебя? Почему вообще я с тобой разговариваю, хотя много раз зарекалась не делать это, ведь от этого больнее – говорить с любимым, при этом зная, что тебя никогда не выберут? Или почему я полюбила именно тебя?
Что “почему”, Вейверли?!
Снова поднимающее изнутри раздражение начало накручивать меня словно струну, которая вот-вот порвется от натяжения.
— Что “почему”? — я все-таки сказала это вслух.
Судя по тому, как она вздрогнула, мой голос звучал пугающе.
Ее взгляд сталкивается с моим. Взгляд ее глаз заставляет меня привычно замереть, но я была слишком напряжена, чтобы хотя бы попробовать посмотреть в них. Что бы я там увидела? Осуждение? Боль? Или неприязнь?
Хотя, с чего им бы быть в ее взгляде? Все равно не могу посмотреть в ее глаза. Тогда я точно знаю, что не смогу сдержаться. Это будет как спусковой крючок, который заставит меня сказать все как на духу, и это бы стало той самой роковой “пулей”, которая бы уничтожила все то, что было между нами, в пух и прах. Произошедшее буквально пару десятков секунд назад должно остаться только между нами, это уж точно.
Хочет ли она меня видеть? Общаться со мной? Поверить не могу, что думаю так, ведь она сама меня поцеловала.
— Я... мне нужно идти.
Она так быстро протараторила это, что я едва смогла разобрать сказанное ей. Моя куртка оказалась у меня в руках, и она пулей унеслась обратно. Медленно оборачиваюсь, с каким-то мучением чувствуя, что наверняка после этого ничего между нами не будет больше, даже простых разговоров или тех самых случайных столкновений посреди бела дня.
Ничего не будет как раньше.
Натягиваю на лицо маску спокойствия, надеясь, что смогу продержать ее до конца вечера, хотя бы до того момента, как попаду в свою комнату. Нет, нельзя
ломаться, ты должна держаться. Тебе еще лететь в Россию, не смей расклеиваться.
Дай себе леща, тупое эмоциональное животное, тебе нельзя расклеиваться именно сейчас.
Захожу внутрь, чувствуя, как тепло приятно обволакивает мое окоченевшее от холода тело. Этот ледяной дождь наверняка не пойдет мне на пользу, но мне было все равно. Все-таки, для марта у нас слишком холодно. Оно и хорошо, моя голова хоть немного успевает остыть. Это хоть немого приведет в чувство мой бесновавшийся от мыслей и чувств мозг.
— Ты в порядке? — вздрагиваю, когда Роберт неслышной тенью оказался рядом со мной.
Выглядел он весьма обеспокоенно. Хотя да, как тут не удивиться, когда твоя сестра вдруг ни с того, ни с сего сбегает от всех так, словно от этого зависела ее жизнь? Да, в тот момент, я действительно так думала. Но, кажется, мне нужно меньше общаться с Вейверли. Меньше боли.
Нужно отвыкать от нее. перестать писать, разговаривать, даже смотреть на нее. Но я тут же вспоминала, как пыталась много раз сделать так, и ничего из этого дельного не вышло. Стало только хуже.
Действительно, нет пытки хуже, чем безответная любовь. Если уж Бог хотел меня за что-то наказать, то у него это прекрасно получилось.
Дома было непривычно тихо. Да, папа и мама спали в соседней комнате, ведь у них в кое-то веки получилось отдохнуть – малыши сейчас крепко спали в своих кроватках буквально через две комнаты от меня. Роберт спал в своей комнате, и тревожить его я не хотела точно также. Он и так делает для меня слишком много.
Прикрываю глаза, пытаясь хоть как-то привести себя в порядок. Хотя бы внешне.
Хотела бы я управлять своими чувствами сейчас. Чем это плохо? Хочешь- злишься, хочешь-мгновенно успокаиваешься, укротив это буйное животное внутри себя. Любишь кого хочешь и этот человек любит тебя в ответ. Наверное.
Жаль, что чувства не имеют пульта управления. Я бы с радостью им пользовалась.
Как же не хочется чувствовать эту чертову пустоту внутри. И боль, которая в этом вакууме только множится. И я не могу задавить ее никаким другим чувством, чтобы хоть как-то взять себя в руки. Я прекрасно понимаю, что никогда не бывает ничего чисто счастливого или только болезненного, но, мать вашу, как же хотелось убить в себе эти чувства! Просто избавиться от них как от ненужной вещи.
Да, без чувств ты просто безвольная кукла, но ведь без них действительно проще. Никакой боли, страданий. Но и ничего хорошего- радости, счастья, этого теплого ёкающего чувства в груди . Нет, жить без чувств- еще хуже, чем пытаться справиться с целый букетом.
Переворачиваюсь на бок, пытаясь заснуть. На часах уже почти полночь, а сон ни в одном глазу. Да, мне уезжать завтра вечером, мне нужно быть в форме, но я просто не могла ничего сделать с собой.
— Черт...
Мой тихий голос звучал слишком одиноко, от чего я снова почувствовала эту раздражающую жалость и боль. Поверить не могу, что чувствую это. Я не чувствовала себя так разбито даже после того, как поняла, что влюблена в девушку, прочно и давно занятую другим.
С этим поцелуем что-то неосязаемое и простое разрушилось между нами. Эти хрупкие как фарфор отношения разрушились всего за одно мгновение, которое теперь никогда нельзя забыть и как-либо изменить.
Во всяком случае, забыть это я уж точно не смогу.
Почему из всех девушек в мире я влюбилась именно в тебя, Вейверли? Если это действительно какое-то наказание, то я хочу хотя бы узнать, за что.
Подрываюсь с кровати, слыша, как в доме начинает знакомо ворочаться и чуть хныкать маленький ребенок. Точно уверена, что это Уильям. Я уже буквально на слух могу знать, кто же из близнецов проснулся и желает либо покушать, либо принять ванну.
Решаю сама зайти к детям. чтобы не беспокоить родителей. Роберт же всегда спит мертвецким сном, да так, что его даже выстрелом из танка не поднимешь с кровати против его желания. Поэтому я даже рада заняться этими шаловливыми крикунами. Они словно спасение от этих отравляющих мыслей, которые все равно не дадут мне спать до утра.
Дверь в спальню близнецов была чуть приоткрыта, и я аккуратно открыла ее, проскальзывая внутрь теплой комнаты. Действительно, Уильям слабо ворочался во сне, что-то бормоча на своем только ему известном детском языке, пытаясь как-то согреться. Тихо подхожу к его кроватке, и мягко укрываю его теплым одеялком, поняв, что он просто замерз во сне, пусть в комнате было несколько жарковато.
Тихонько опускаюсь на колени возле кроватки, когда тот во сне обхватил мой большой палец своей маленькой ладошкой, словно хватаясь за спасительную соломинку. Чуть поглаживаю теплую ладошку, снова привычно глубоко задумавшись.
Что мне делать дальше? Ясно как день, что мне нужно выяснить все на корню. Так будет лучше для нас обеих, и мне сейчас было все равно на ее мнение или желания. Мне становится жутко от той мысли, что она действительно может избегать меня после произошедшего, или еще хуже, вообще оборвать все отношения. Это страшно. Это больно.
Что же происходит в ее голове? Жаль, что я не умею читать мысли.
Но тут же меня охватила очень даже хорошо знакомая мне злость. Почему я вообще собираюсь как-то пытаться избегать ее? Точнее, почему это она должна все это делать? Все произошло по ее инициативе, и вот поэтому я и не дам ей больше сбежать от меня. Даже запру где-нибудь, если понадобится.
Мальчик, словно почувствовав мои мысли, сильнее сжал мой палец. Чуть улыбаюсь этому своеобразному “подтверждению”. Действительно, хватит уже бегать от всего. Пора уже расставить все точки над “і” и не мучиться. Стоило сделать это еще раньше, год назад, когда все не зашло настолько далеко.
Я могу только надеяться на то, что она завтра будет в школе. И она теперь уже точно не отвертится, я ведь могу быть жутко упрямой, как и моя мама. Зная о том, что она совсем недавно рассталась с парнем, который был той еще тварью, судя по всему, я не собираюсь быть какой-то собачкой, которую в любой момент можно подозвать к себе а потом оттолкнуть, когда помощь перестала быть нужной.
