Винить надо, прежде всего самого, себя, ибо ты сам приучил Бельчонка не подниматься раньше себя, не заправлять постель и не готовить завтрак, вести праздный образ жизни, долженствующий подвигать к великому, то бишь к очередной роли, которая помогает сделать ещё на один шаг к славе.

С этими странными, как провидение, мыслями он умылся, нарочно громко фыркая, побрился, и тут его осенило, да так, что он застыл над раковиной с щёткой в зубах. Вначале мысль казалась запредельно грубой и даже неприятной на вкус, но затем он пришёл к выводу, что только таким образом можно разрешить все сомнения насчёт Базлова и тогда всё встанет на свои места, и можно будет ехать в Выборг или куда там ещё с лёгким сердцем.

Он оделся, обулся. Нашёл лист бумаги и крупным, разборчивым почерком написал: "Прости, разлюбил, ухожу!" Положил на видное место, нарочно громко хлопнул входной дверью, а сам пробежал на цыпочках и спрятался за диваном. К чёрту съемки! - решил он.

Прошло с полчаса. Панину уже надоело лежать, съежившись, он уже было подумывал плюнуть на всё и отправиться на поклон к приставучему Дубасову, как наконец услышал, что Алиса проснулась и вошла в комнату, шурша халатом. Должно быть, она сразу увидела листок, потому что с минуту стояла гробовая тишина, слышно было, как на кухне в раковину капает вода. Читает, самодовольно решил Панин и представил её лицо. Оно должно было отражать горе "в высшей степени проявления", так говорили в МХАТе. Из-за жалости к жене Панин уже хотел раскаяться в своей подлости, но тут услышал то, что повергло его в шок: она засмеялась, как серебряный колокольчик. Был у них такой реквизит, подаренный режиссером Савушкиным. Она смеялась так, как не смеялась никогда в жизни, но смех был не истерический, а счастливый.

Алиса ещё смеялась, а Панин уже покрывался смертельным потом и исходил справедливым гневом рогоносца. Затем он услышал следующее:

- Здравствуй, дорогой! Я свободна! Мой праведный оставил записку, что ушёл с концами! Сохранить записку? А как же! Обя-за-тель-но! Я еду к тебе, и мы обсудим наши планы!

Перед глазами Панина всё поплыло, диван качнулся, а люстра почему-то лежала на боку. Однако выскочить из засады и уличить жену в измене, не было сил, подвела жалость к самому себе.

Панин ждал, что будет дальше, и как низко она падёт, может быть, пригласит Базлова сюда, и тогда он их застукает? Однако жена быстренько оделась и исчезла, беззаботно хлопнув дверью.

Панин выбрался из-за дивана в испарине, проклиная всё на свете, а больше всего - свою неудавшуюся жизнь. Всё было кончено. Обычно бросал он, а здесь его не бросили, нет, его предали, и кто, мать его детей, та, на которую он больше всего надеялся и которой всецело, без остатка доверял.

На полусогнутых доплёлся и немигающее, как осьминог, посмотрел. В приписке к его посланию значилось: "Дорогой, штора смята, а из-за дивана точат твои ноги. Убежала в "ночной" за молоком к завтраку. Жди! Целую, твой Бельчонок!" Хочешь быть счастливым, не ройся в прошлом, понял он и с облегчением вздохнул. Правду говорила мама: "Бывают дни похуже!" Требовалось срочно выпить.

То ли под воздействием момента, то ли в знак благодарности, что она предпочла его, а не усатого Базлова, он предложил ей поехать с собой на съёмки.

- А как же Маша и Серёжа? - спросила она, раскрасневшись с мороза.

- Маме сплавишь! - бездумно сказал он, принимая от неё сумки.

- На пару недель, не больше! - решилась она, заглядывая ему глаза, которые на этот раз оказались решительными, и с души у неё отлегло.

- Идёт, - легко согласился он на пороге кухни.

Ему повезло. Съёмки в тот день отменили по случаю праздника "Восьмое марта". Оказывается, помреж всё перепутал. Над ним после этого долго потешались. А Кирилл Дубасов высказался о помреже в том смысле, что он склеротик. Этому склеротику было всего-то тридцать два года.