Литмир - Электронная Библиотека

Белозёров Михаил

Последний год Андрея Панина

Михаил Белозёров

[email protected]

Последний год Андрея Панина

Роман

Андрею Панину вослед...

Попытки дать объяснение феноменальному миру, безотносительно к состоянию умов людей, его создавших, заканчиваются катастрофой.

Эдуард Карпентер

Глава 1

Эволюция духа

- Я верный, как собака! - обычно говорил Панин, улыбаясь одними глазами, что служило прелюдией к ужасно красивому словцу.

И люди, который плохо знали его, думали, что он, как всегда, эпатирует, а он говорил правду. И Базлов, друг его, тоже говорил правду, уверяя, что никогда не предаст его.

- А она не понимает...

- Кто?! - ахнул Базлов, смешно выпучив глаза.

Как я проморгал? У него были кое-какие обязательства перед его женой, и он разрывался между ею и Паниным.

- Неважно, - уклонился Панин, играя голосом так, как только умел играть один он: от монотонной скороговорки унылого оттенка, до иронии или сарказма, заканчивающихся коротким, фирменным смешком.

С одной стороны, за один такой смешок режиссеры и продюсеры носились с ним, как с писаной торбой, а с другой - за бесподобную дикцию с позором изгоняли не только из одной школы-студии МХАТ; однако, только не Панина. Ему всё сходило с рук. Казалось, он говорил этим: "Я сделаю не так, как у вас принято, и баста!", и потому оставался великим, непонятным, многообещающим провинциалом с харизматичным взглядом татарских глаз.

- Понимаешь, какая штука... - сказал Панин, надевая парик и не замечая опасности, - я сделал ужасное открытие!

На этот раз голос вещал задумчиво и проникновенно, но отнюдь не сентиментально.

- Надеюсь, не роковое? - шутливо уточнил Базлов и ему стало жутко любопытно, потому что откровения у Панина были редки, как дождик в Сахаре.

- Не-е-е-т... - уронил голос Панин, - что ты! Я... я... я разучился любить! - решился он, покосившись на Базлова, мол, ты меня, как мужик мужика, понимаешь? - Меня просто перестала интересовать женская душа. - И невольно с холодной жалостью подумал о Герте Воронцовой в том смысле, что она-то испила чашу терпения до дна, а больше никого не имел ввиду, даже Бельчонка, хотя, казалось, её надо было жалеть в первую очередь.

Базлов был огромным, как скала, с длинными по грудь усами, которые он любил наматывать на палец в минуты душевного волнения. Эти усы приносили ему одни неприятности, но он упорно не сбривал их. Левый ус был реже правого.

- Вот как?.. - Базлов невольно подался вперёд так, что стул под ним жалобно скрипнул, и ткнулся ёжиком в зеркало, оставив на нём жирные пятна, как многоточия.

Здесь и лежал его интерес, только он не хотел в этом признаваться, понимая, что всему есть предел, особенно в мужской дружбе.

- Я вдруг понял, что женщины - не главное! - произнёс Панин всецело трезвым голосом, хотя уже принял на грудь сто пятьдесят граммов "бакарди".

- А что главное? - вызывающе удивился Базлов, который любил женщин, как мороженое.

- Главное - работа, ну, и слава! - значительно молвил Панин с тем редким акцентированием, которое верно указывало на правду. - Радость жизни упирается только в тщеславие!

Как он завидовал тем, кто разобрался с этой жизнью раз и навсегда и больше не задавали себе лишних вопросов. А у него до сих пор не получалось.

- Погоди... погоди... - застонал Базлов и полез в карман за блокнотом, стараясь утаить ту долю лицемерия, которая присутствовала в их общениях.

Казалось, он мечется: "Чего я ещё не понял в твоём безумии, расскажи?!" Чудовищная жажда познания терзала его душу. Только познания его были непостижимыми, как несварение мыслей, потому что нельзя познать то, что быстротечно и ускользает каждое следующее мгновение, как вода сквозь пальцы. Причём он понимал, что стать абсолютно знаменитым невозможно, но приписывал это свойство Панину, который говорил: "У меня два конька: харизма и кривлянье. Ну а как ещё выделиться? Маленький, невзрачный, не мачо и не урод. Что-то среднее. Вот и приходится изгаляться".

- Ты что, записываешь за мной?.. - удивился Панин, словно угадывая, какой влияние оказывает на друга.

- Ну да, - бесхитростно сознался Базлов и принялся листать. - Помнишь, ты говорил, что женщины, как водка, ты её ненавидишь, а пить надо?

- Положим, немного не так, но похоже, - Панин оценил в зеркале искренность друга и снисходительно помолчал. На его лице промелькнул вопрос, но не тот, который он задал. - А потом продашь за миллиард? - с фирменным смешком уточнил он.

Тем самым он давал понять, что всё ещё не верит в свою значительность, как в лимерик, после всех наград, регалий и почестей, после всей похвальбы, которая была вылита на его бедную голову. Не верит рецензентам и критикам, ахам и охам, лести и фимиамам, а верит только самому себе и делал ставку исключительно только на самого себя; и правильно, думал, цепенея от прозорливого восторга, Базлов. Именно эта значительность в Панине казалась ему величайшей тайной, и он страшно завидовал, хотя и не подавал вида. Карьера танцовщика у него не получилась, он не то что не добрался до "Парижской Оперы", но и в "Большой-то" попал под занавес, перед самой пенсией, и всю жизнь носил в сердце занозу творческой неудовлетворённости; наверное, поэтому и дружил с Паниным.

- Продам, - кося под дурачка, согласился Базлов.

Тем не менее упоминание о миллиарде насторожило его. Проблема заключалась в том, что его уже как три дня шантажировали именно на такую сумму. Шантаж держали в глубочайшей тайне. В неё был посвящён только заместитель Базлова - Пётр Ифтодий. Коммерческую тайну ещё никто не отменял. Было ясно, что если пресса хоть что-то пронюхает, то банку крышка: конкуренты с большим удовольствием попляшут на крышке гроба. Панин не мог знать о шантаже. Значит, просто совпадение или... проговорился? - едва не сломал от волнения голову Базлов. Однако на ехидной физиономии Панина ничего невозможно было прочесть, кроме актёрского самокопания.

- Тогда я повторю: кризис! Кризис среднего возраста! - Панин сделал идиотское лицо, что предвещало остроту или, по крайней мере, каламбур, но, как ни странно, продолжения не последовало, поскольку всё было настолько очевидно, что не требовало доказательств.

Просто он был романтиком и ставил мужскую дружбу превыше всего, полагая, что друг обладает такими же качествами.

- Что-то он у тебя затянулся, - усмехнулся Базлов, однако, пикировка не получилась, для этого надо было иметь жало острее, чем у Панина, а Базлов редко бывал в ударе; ему больше нравилось наблюдать в ожидании этих самых острот, которые побуждали его к душевному трепету.

1
{"b":"568991","o":1}