София стояла у окна и читала письмо. Солнечные зайчики играли на ее лице. Волосы были собраны со лба и откинуты назад. В мочках ушей висели маленькие жемчужины: они отражали свет и поблескивали под тяжелой прической. На Софии был черный корсаж, расшитый бархатом и серебром. Фиолетовое платье из шелка сияло в лучах солнца.

На деревянной рейке за ее спиной висел широкий гобелен. В полумраке на стене угадывались смутные очертания картин. Кровать закрывал бархатный зеленый балдахин, немного сдвинутый в сторону и открывавший краешек роскошного покрывала. Всю комнату наполнял спокойный золотистый свет.

Она стояла неподвижно. Одинокая фигура, застывшая между прошлым и будущим. Краски, которые только предстоит смешать; замысел, еще не воплощенный в жизнь. Мгновение, какое вот-вот запечатлеют на холсте. Что решается в этот момент? Разорвет ли она письмо или быстро пройдет по тихим комнатам и незаметно выскользнет из дома? Ее профиль кажется таким бесстрастным.

А там, на улице, кипит жизнь. Два регента сидят в экипаже, который с грохотом переезжает мост. Они кивают друг другу: у них важный разговор. Из дверей склада выталкивают бочку и скатывают в баржу. Позже, когда ее изобразят на заднем плане, никто уже не узнает, что находилось в той бочке. Небольшая группа меннонитов, как воронья стая, собралась на углу улицы, мимо них с визгом пробегают дети. Снаружи шум и суета. А внутри – глубокое оцепенение.

В письме было сказано: «Слишком поздно. Мы оба это знаем. Я должен тебя увидеть, любимая. Приходи в мою студию завтра в четыре».

В песочных часах снова иссякла струйка. Ян перевернул их во второй раз. Пять часов. Она не придет.

Как глупо было надеяться! Геррит вымыл пол и прибрал в комнатах. Утром слуга вернулся из загула сильно опухшим и притихшим, но Ян был слишком занят собой, чтобы ругаться. Зато раскаяние делало Геррита особенно старательным: он не только навел порядок в доме, но и до блеска отдраил оконные стекла каким-то своим, только ему известным способом. Посреди комнаты стоял стол, накрытый на двоих: копченое мясо, сыр, вино, пирожные с марципаном и сахарной пудрой. Ян лично купил их утром. Геррита он выгнал в кухню. Ученика отправил домой.

София не придет. Каким безумием было поверить в это даже на секунду! С какой стати ей рисковать всем ради него? Он ничего не мог ей предложить, ничего. Только свою любовь.

Струйка песка быстро текла сквозь узкое горлышко. Пока внизу была только маленькая горстка, но она росла на глазах. Ян совсем не знал Софию. Правда, ему казалось, что он знал ее всю жизнь, она давно поселилась в его сердце, но он был наивным дурачком. В какой-то момент Ян даже обрадовался, что София не придет: реальность могла бы грубо разрушить его грезы. Он боялся разочароваться в ней – ради нее. Подобное с ним случалось впервые. Ян сам себя не узнавал.

Кучка песка росла. Чем выше она поднималась, тем больше таяли его надежды. Внизу на улице заорали двое пьяных. Этот район, Йордан, – неподходящее место для такой изысканной дамы, как София. Ян оглядел студию и увидел помещение ее глазами. Белая простыня, прибитая к потоку, паутина в углах. Тумба, задрапированная тканью: место, куда он сажал свои модели. Вдоль стены лохматой порослью лежало множество бумажных рисунков, от пола до потолка тянулась большая трещина. На крюках висели гипсовые слепки – нога, рука. В комнате сильно пахло льняной олифой, на которой он разводил краски.

Ян родился в семье ремесленников. Его отец был ювелиром, двое братьев занимались росписью по стеклу. Ян привык жить в рабочей обстановке, но как он мог вообразить, будто София, благородная женщина, захочет рисковать своей репутацией ради вот этого? А Ян даже застелил кровать чистым бельем, несчастный идиот.

Стеклянная колба часов наполнилась уже наполовину. Софии все не было. Ян сел на сундук и натянул башмаки. Напоследок бросил взгляд на сервированный стол: бокалы на тонких ножках, ваза с фруктами, пирожные в белой пудре. Словно натюрморт, который стоял тут уже с четырех часов, дожидаясь гостей. В каждой его детали хранились тысячи возможностей, теперь останутся лишь в его воображении. Ян смотрел на них глазом художника: белая простыня, смятая между двумя бокалами, металлический блеск ножа, блики на кувшине. Несмотря ни на что, эта гармоничная композиция доставила ему удовольствие.

– Геррит! – крикнул он. – Убери со стола, я иду в таверну.

Ян услышал легкий звук. Сначала решил, что это ветка стукнула в окно. Он встал и надел плащ. Ноги вдруг отяжелели, будто увязли в болотной топи.

И снова стук, теперь точно в дверь. Ян шагнул вперед и распахнул ее настежь. Прямо перед ним стояла София.

– Это я, – сказала она.

Мария сидела на ступеньке рядом с Виллемом. День клонился к закату, высокие стены отбрасывали тень в глубину двора. В это время года солнце появлялось в нем изредка, на несколько минут. Ее метла стояла тут же, прислонившись к стене, словно часовой.

Виллем нежно поглаживал пальцы Марии.

– Тебе надо смазывать их жиром, сердечко мое. Гусиным салом. Тогда ты сразу превратишься в даму.

– Ну, не так скоро! – засмеялась она.

Мария прижалась к его плечу. Каменные ступеньки холодили ее тело, но она не решалась увести Виллема в дом: вдруг хозяйка еще там? Кажется, это письмо ее сильно расстроило. Наверное, она получила плохие новости от своей семьи. Весь день с ней творилось что-то неладное. Два раза накидывала плащ, чтобы выйти на улицу, и снимала его. В последний раз Мария видела, как хозяйка сидела у входной двери и крутила волосы на пальце.

– Мария, милая, я хочу тебя кое о чем спросить.

– О чем?

– Я люблю тебя, а ты любишь меня. – Виллем обнял ее за талию. – Думаю, я имею право так говорить.

– Конечно, я тебя люблю. Вчера я ревела, ощипывая утку. Когда я тебя вижу, меня бросает в дрожь. К чему ты клонишь?

– Ну, значит, мы с тобой… Давай поженимся! Согласна?

Мария кивнула. Ее переполняло счастье. В соседнем дворе на яблони щебетал черный дрозд, его песня лилась на нее как струя золотых монет, как сладкое вино. У Марии кружилась голова.

– Конечно, я хочу за тебя замуж, Виллем, но у нас нет денег.

– Подожди. – Он потер кончик носа. – У меня есть план.

– Какой?

– Я пока не хочу его раскрывать. Главное в том, что я собираюсь сделать из тебя даму и у нас будет дом, где жить, а потом мы заведем детишек.

Детишек! Мария закрыла глаза. В ее мечтах их всегда было шестеро. Она уже чувствовала, как они толкаются вокруг нее, стараясь забраться к ней на колени. Во сне это были рыбки, но теперь они вдруг стали живыми и реальными. Ее счастливый смех эхом откликнулся на щебет пташки.

– А как ты собираешься найти деньги? – спросила Мария.

Виллем взял ее руку и прижал к своему сердцу.

– Доверься мне, любовь моя, доверься мне. – Он уже вел себя как муж, брал дело в свои руки. Даже его голос зазвучал глубже и увереннее. – Скажу так – это будет нечто вроде делового предприятия.

Он хочет на ней жениться! Мария уставилась на клумбу. Там уже проклюнулось несколько зеленых ростков – символ надежды. Они упрямо, неудержимо лезли на свет, раздвигая комья почвы. Значит, весна пришла. Мария положила голову на плечо Виллема: во всем городе не было пары счастливее, чем они.