Юрий КОМЯГИН

Михаил Ефимович Кольцов - жизнь после смерти

Ушедший в небытие СССР оставил нам множество больших и маленьких неразгаданных тайн. Некоторые загадки представляются достаточно простыми, например, судьба Рауля Валленберга. Безусловно, я не знаю точно, что с ним произошло, но могу предположить. Как только в голову приходит мысль (а эта версия - первая, что приходит), что шведский дипломат был связан с советской разведкой, все становится абсолютно ясным. Понятным делается, почему Валленберга повезли в Москву - как поволокли туда никогда не бывшего советским гражданином Шандора Радо (и других советских агентов - не граждан СССР). И если придерживаться этой версии, то в Москве Рауля Валленберга ждало две дороги - продолжение сотрудничества с советской разведкой (тогда его, возможно, могли бы отправить потрудиться где-нибудь нелегалом) или же отказ от дальнейшего такого сотрудничества. Вот тогда с ним действительно мог бы произойти внезапный "сердечный приступ".

Но сегодня мы поговорим о Михаиле Кольцове, знаменитом советском журналисте, писателе и даже члене-корреспонденте АН СССР. Блистательный мастер слова, очень популярный в стране, он внезапно был арестован в ночь с 11 на 12 декабря 1938 года. Казалось, более фанатично преданного Сталину человека среди творческих людей трудно было отыскать и тем не менее... Михаил Кольцов попал уже в бериевский набор. Писатель Константин Симонов позднее в мемуарной книге "Глазами человека моего поколения" написал:

"В сорок девятом году... Фадеев в минуту откровенности... сказал мне, что... через неделю или две после ареста Кольцова написал короткую записку Сталину о том, что многие писатели, коммунисты и беспартийные, не могут поверить в виновность Кольцова и сам он, Фадеев, тоже не может в это поверить, считает нужным сообщить об этом широко распространённом впечатлении от происшедшего в литературных кругах Сталину и просит принять его.

Через некоторое время Сталин принял Фадеева. - Значит, вы не верите в то, что Кольцов виноват? - спросил его Сталин.

Фадеев сказал, что ему не верится в это, не хочется в это верить.

- А я, думаете, верил, мне, думаете, хотелось верить? Не хотелось, но пришлось поверить.

После этих слов Сталин вызвал Поскрёбышева и приказал дать Фадееву почитать то, что для него отложено.

- Пойдите, почитайте, потом зайдёте ко мне, скажете о своём впечатлении, - так сказал ему Сталин...

Фадеев пошёл вместе с Поскрёбышевым в другую комнату, сел за стол, перед ним положили две папки показаний Кольцова.

Показания, по словам Фадеева, были ужасные, с признаниями в связи с троцкистами, с поумовцами.

...Когда посмотрел всё это, меня ещё раз вызвали к Сталину, и он спросил меня:

- Ну как, теперь приходится верить?

- Приходится, - сказал Фадеев.

- Если будут спрашивать люди, которым нужно дать ответ, можете сказать им о том, что вы знаете сами, - заключил Сталин и с этим отпустил Фадеева".

Поумовцы - это испанские троцкисты, с которыми вели яростную борьбу чекисты. Но был ли Кольцов связан с этими противниками Сталина? Или все же была другая причина расправиться с писателем, а троцкисты - это так, маскировка?

Мы еще вернемся к этому, а сейчас давайте перенесемся в 1987 год. С момента гибели Михаила Кольцова прошло 47 лет. В Советском Союзе началась перестройка и появилась гласность. Воспользовавшись моментом, родной брат Михаила Ефимовича - известный художник-карикатурист Борис Ефимов - написал статью "Тайна судьбы Михаила Кольцова" (опубликована в журнале "Огонек"). Действительно тайна. Большая. До сих пор неразгаданная. Это очень важная статья, откроем ее:

"Развязка наступила 12 декабря 1938 года.

В этот вечер Кольцов выступал с большим докладом о недавно опубликованном "Кратком курсе истории ВКП(б)" в Центральном доме литераторов. Знаменитый дубовый зал писательского клуба был заполнен до отказа. Я нашел себе место наверху, на хорах. В перерыве я спустился в зал. Кольцов был, как всегда, окружен людьми, оживлен, весело обменивался шутливыми репликами. После собрания мы подошли к нему в вестибюле вместе с его помощником Н. Беляевым, и я предложил поехать всем ко мне пить чай. Миша подумал и сказал:

-Чай - это неплохо. Но у меня еще есть дела в редакции. Я поехал в "Правду".

Мы условились увидеться назавтра. Но назавтра мы не увиделись. И не увиделись больше никогда.

Рано утром 13 декабря меня разбудил телефонный звонок. Я взял трубку и услышал голос кольцовского шофера, который вчера отвозил его в редакцию:

Борис Ефимович? Это Костя говорит, Деревенсков. Борис Ефимович... Знаете... Вы ничего не знаете?

-Я все понял, Костя, - ответил я".

Потом Борису Ефимову рассказали, что Кольцов зашел в свой кабинет в редакции "Правды", заказал "чайку погорячее". В этот момент ему позвонил дежурный по номеру и попросил срочно зайти. Михаил Ефимович побывал у дежурного, вышел оттуда чрезвычайно бледным, вернулся в свой кабинет, забрал свое пальто и снова вышел. Теперь уже - навсегда.

Так до ужаса обыденно тогда пропадали люди. Человек приходил на работу, радовался, занимался житейскими хлопотами, раз - и нет его. Органы знают, органы разберутся. И органы разбирались. К моменту ареста Кольцова большой террор пошел на спад. НКВД вместо "кровавого карлика" Ежова возглавил добродушно поблескивавший стеклами пенсне Лаврентий Берия. При нем достаточно оживленный ручеек людей потек обратно из ГУЛага на свободу.

Однако шли дни, недели, месяцы - Кольцов оставался за решеткой. Вернемся к статье Бориса Ефимова:

"Мне хотелось при этом думать, что эти медленно тянущиеся месяцы - хороший показатель. Видимо, есть намерение серьезно и терпеливо разобраться в деле Кольцова, и брату удастся опровергнуть клеветнический наговор. Мы тогда еще не понимали, что сам факт ареста уже предрешал судьбу человека... Шли месяцы... И вот где-то в начале февраля 1940 года денег у меня не приняли и сообщили, что дело Кольцова следствием закончено".

Раз дело закончено, значит, впереди предстоял суд. Борис Ефимов решил немедленно действовать. Он переговорил с известным московским адвокатом Ильей Брауде, и тот бесстрашно предложил свои услуги в качестве защитника, вот только из Военной коллегии Верховного суда СССР надо было получить соответствующее разрешение. Ефимов написал письмо председателю коллегии В. В. Ульриху с такой просьбой. А потом взял и отправил телеграмму с этой же просьбой И. В. Сталину. Б. Ефимов отмечал:

"Прошло несколько дней. Ответа ниоткуда не было. На всякий случай я решил справиться в канцелярии Военной коллегии... Дежурный сотрудник повел пальцем по страницам толстой книги... Кольцов Михаил Ефимович? 1898 года рождения? Есть такой. Приговор состоялся 1 февраля. Десять лет заключения в дальних лагерях без права переписки".

Борис Ефимов, конечно, не мог знать, что его попросту дурачат по части приговора, однако фразочка "десять лет без права переписки", безусловно, звучала мрачновато. В тот же день художнику неожиданно позвонили из секретариата Военной коллегии и сообщили, что его примет Ульрих. Через десятилетия Б. Ефимов вспоминал:

"Принял он меня со снисходительным добродушием, явно рисуясь своей "простотой" и любезностью.