Всю ночь Рене не выпускал меня из рук, еще несколько раз ловил губами мои восторженные вопли наслаждения и обновлял свою метку на шее. И вот утро настало, все тело ноет в приятной истоме, а шея болит от его укусов. Повернувшись на бок, с любопытством всмотрелась в лицо спящего мужа. Во сне его черты расслабились, ушли жесткость и мрачность, и если раньше он выглядел мужчиной за тридцать, то сейчас был похож на парня не старше двадцати пяти. Я боялась потревожить его сон, поэтому, недолго понаблюдав за ним, осторожно прикорнула на его груди, удовлетворенно вслушиваясь в равномерное биение его сердца. Его большого сердца, которое отныне принадлежит только мне, а мое — только ему. Моя любовь разрасталась с каждой секундой, проведенной с ним рядом, проникала в каждый уголок моего тела и души.

Погладила его грудь, зарываясь в черные волоски, а потом шаловливо проследила ладошкой черную дорожку, спускающуюся к главному достоянию и гордости Рене. Когда мой взгляд достиг конца дорожки, то натолкнулся на эту самую гордость, уже твердую как сталь и подрагивающую от нетерпения, чтобы к ней прикоснулись. Я была не против, удовлетворить гордость Рене своей ладошкой, а заодно попробовать на вкус и ртом.

Я думаю, все оборотни Макгрантов и Морруа слышали, как высоко оценил мои старания угодить его гордости Рене, рыча и завывая на всю округу. Ур-р-р-р, я прямо собой горжусь! Заставить извиваться под собой семисотлетнего вера и выть от наслаждения, это надо постараться. Учитывая тот факт, что у меня это был первый опыт. Рене сказал, что если я еще немного подучусь, то у него не выдержит сердце, вызвав у меня довольную улыбку, а у него блеск в зеленых бесовских глазах.

На завтрак нас встречали кто хмурыми не выспавшимися лицами, а кто — понимающими и любопытными. Переплетя пальцы, мы держались за руки и сели за большой стол, накрытый для завтрака. Рэнульф с Менди насмешливо смотрели на нас. Николас, сильно напряженный и не скрывающий свою антипатию ко всем оборотням-мужчинам, сидящим за столом, сверлил всех взглядом, властно положив руку на плечи тесно сидящей рядом с ним Ирис. Девушка с горячим любопытством рассматривала всех мужчин, но тем не менее, жалась к своему жениху. Причем, как я заметила, в ее взгляде на других мужчин не было ни флирта, ни женского интереса к великолепным самцам, которыми являются все без исключения наемники Морруа, одно невинное любопытство. Но вот когда она смотрела или даже просто мельком бросала взгляд на Николаса, в ее глазах буквально зажигались звезды.

Пока завтракала, наблюдала и за нашими мужчинами. Этьен сидел, мрачно уставившись в тарелку и, пару раз поймав его отсутствующий взгляд, увидела в нем тоску и затаенную печаль. Поль словно посторонний бесстрастный наблюдатель переводил взгляд холодных голубых глаз с одного на другого сотрапезника. Рене усиленно поглощал пищу сам и все время заставлял есть меня. 'Бедняга' так хорошо этой ночью потрудился, что торопится пополнить запасы сил. Рэнульф никак не мог налюбоваться Менди, причем взаимно. Ник все сильнее нервничал и уже изредка начал порыкивать, замечая горячие провокационные взгляды Тинси и Арно, бросаемые ими на Ирисс, и все крепче прижимал ее к своему телу. Жакру с Жаном молча уничтожали завтрак и по сторонам не смотрели. Джинкс пытался вместе с золотоволосым крупногабаритным херувимчиком Карлом и шкафоподобными Трейсом и Брайсом вести непринужденную светскую беседу.

Короче, было весело, мне, но обстановка накалялась, и мне как и Рене было понятно — пора бы уже и домой ехать. В доме, где есть свободная самка и оборотень, для которого она является истинной, но без метки на шее, другим верам не место. Потому что я уже кишками чувствую, что скоро Ник не выдержит и начнется драка, вон уже старается даже дышать через раз, чтобы не рычать в полный голос и впивается когтями в белую поверхность стола, разрывая полотно скатерти. В итоге, наш завтрак быстро подошел к концу, и все Морруа, откланявшись, отправились домой. Причем Ника вместе с Ирисс, закрыли в комнате наедине, по приказу Рэнульфа и при поддержке Трейса и Брайса, потому как оказалось нервы у Ника тоже не железные, чтобы еще хоть пару минут выдержать других самцов рядом с его девочкой. И мне было его искренне жаль, Нику придется терпеть еще пару лет, прежде чем его совесть позволит ему удовлетворить все свои инстинкты с Ирисс.

Уже перед самым отлетом я подошла к Рэнульфу, явно испытывая нервы Рене, и попросила присмотреть за Эммой Дурси и ее дочерью Кендис. Я полностью изменила мнение о ней в лучшую сторону, после ее действий в отношении меня и после разговора с Менди, которая была знакома с ней и которая искренне жалела. Менди сказала, что Эмма любила Вульфа, но с каждым прожитым годом любовь к безумцу умирала, а ее жизнь превращалась в личный ад. По большому счету Морруа освободили ее от тюрьмы, в которой она была заключена по собственному желанию и прихоти ее пары Вульфа Дурси. И теперь Эмма полностью посвятит свою жизнь дочери Кендис.

Во Францию мы возвращались снова через Нью-Йорк, где нас ждал личный самолет клана Морруа. Переночевав в уже полюбившемся мне отеле и забрав вещи, мы вылетели в Париж. Там нас уже заждались Глава и его супруга, а так же правая рука Тьерри — Жак и его подруга Мариза, которым не терпелось познакомиться со мной.

Утомительный перелет прошел спокойно, потому что большую его часть я проспала, окутанная теплом рук Рене, иногда сквозь неглубокий сон слушая размеренный, а временами веселый разговор наших спутников. Меня умиляло, что десять мужиков старались как можно тише разговаривать, чтобы меня не беспокоить. А уж если кто забывался, и громкий гогот оглашал салон самолета, то другие цыканьем или шипением напоминали друзьям обо мне. Впервые за многие годы я чувствовала себя в безопасности в окружении дружной семьи. Они не вели себя как члены группы наемников, эти мужчины искренне считали себя семьей, и меня с радостью включили в их число.

Несколько машин неслись по узким дорогам, стремительно удаляясь от Парижа. Вперед, к замку Морруа и его свободным от людей землям. Поля, дороги, поселки и мелкие городки проносились мимо, а я все сильнее нервничала. Сжимая крупную сильную ладонь Рене своей бледной узкой ладошкой, в очередной раз задрав к нему лицо, тревожно спросила.

— Рене, а они точно не будут сердиться на меня из-за хлопот, которые я вам доставила с этими Дурси?

Рене, склонив голову набок, указательным пальцем пробежался по моим скулам, щекам, обрисовал контур моих губ и, наклонившись, уткнувшись лбом в мой лоб, тихо произнес.

— Илана, я уже сказал, что все произошло не по твоей вине. Ты моя пара, значит это моя вина, что я не уследил, не уберег… — задрожав, он прижал меня к теплому надежному боку, уткнулся носом в шею и оттуда глухо прошептал: — И чуть не потерял. Любимая моя, я больше никогда не упущу тебя из поля зрения. Потребую у Тьерри, чтобы для тебя организовали лабораторию на территории клана, если пожелаешь, конечно, и дальше заниматься наукой.

Опешив от его слов, слегка прикусила его за шею.

— Рене, а жить мы где будем?

В этот момент машина выехала из-за холма и я, затаив дыхание, увидела впереди настоящий старинный замок, тяжелой мрачной громадой вросший в землю. Приникнув к окну, под добродушный смешок Рене, я не могла оторвать глаз от почти сказочной панорамы. Огромное поместье окружали леса, зеленой волной разбегающиеся во все стороны на много миль вокруг. Дорога к замку петляла между красивыми основательными коттеджами, возле которых суетились не только оборотни, но и люди. Как сообщил Рене, в отличие от американских стай, в Европе старым кланам служат многие поколения людей — преданные им и живущие бок о бок.

Мы выехали на асфальтированную площадку перед замком и я, испустив тяжелый неуверенный вздох, вылезла из машины и опять вцепилась в Рене. С нами остались только Арно и Поль, остальные еще по дороге, мигнув нам фарами, разъехались по домам. Задрав голову, восхищенно рассматривала этот великолепный и в тоже время мрачный дом.