«Но тут он возвел руки к звездной тверди и взмолился своему Господу, Посейдону.

— Внемли мне, темнокудрый земледержец, коль и впрямь я твой сын, а ты мой породитель. Сделай, чтоб не вернулся домой Одиссей, сын Лаэрта с Итаки. А коль суждено ему вновь узреть друзей в своем поместье, на отчизне, пусть прибудет туда запоздало и бессчастно, на чужом корабле, потеряв всю команду. И пусть дома поджидают его забота и горе.

«Так он взмолился, и темный бог внял ему. Исполин склонился к скале (куда больше прежней), раскрутил ее с неизмеримой силой и запустил в нас. И она упала совсем рядом, но на этот раз с недолетом, чуть-чуть не расплющив кормило. Море вздыбилось под махиной рухнувшего камня, и волна вскипела и понесла нас мористее, прямо к острову, где лежали мои прочие ладно-палубные суда, а команда тосковала рядом, что нас все нет. Мы закатили киль круто в песок и сошли на берег, гоня перед собой циклоповых овец. Их мы поделили, и я тщательно проверил, чтоб никто не остался без своей части добычи. Мне же воины поднесли в знак почета вожака, и я посвятил его Собирателю туч Зевесу сыну Крона, Царю Вселенной. Ему я принес в огненную жертву отборные части бедер. Но Зевес презрел мою жертву и задумывал погубить мои стройные корабли и надежных соратников.

«Наконец, солнце стало спускаться над нами, а мы сидели, набивая животы невероятным обилием мяса и сладким вином. Когда солнце село и тени упали, мы легли на кромке воды почивать до розового рассвета зари. Утром я поднял свой отряд и велел отчаливать. Вскоре все поднялись на борт, сели на банки к веслам и вспенили море равномерными гребками. Грустным было наше отплытие, — затем что потеряли мы часть дружины, и радостным — затем, что спасли наши души».

Песнь Х

Кирка

«Мы подошли к плавучему острову Эолия^[56]. В этой колыбели морей на отвесных утесах зиждется крепостная стена несокрушимой бронзы, а за ней живет Эол сын Гиппота, друг вечным богам, со своими двенадцатью отпрысками, шестью дочерьми и шестью дюжими сынами. Постановил Эол, чтобы дочери были его сыновьям вместо жен. Все они едят за одним столом с отцом и почтенной матерью, а стол заставлен всяческой снедью и деликатесами. Изо дня в день благоухает их дом от аромата мяса на угольях, и во дворе раздается эхо их праздничного пира. Ночами они спят под одеялами со своими кроткими женами на узорных деревянных топчанах.

«Мы пришли в этот роскошный дворец и в усадьбу и провели там целый месяц, пока гостеприимный Эол засыпал меня вопросами о Трое и аргивянах, и об их пути домой. Я в свой черед попросил его разрешения продолжить наше плавание и попросил о помощи. Он и тут показал свое гостеприимство и подарил мне на прощание кожаный мех из выделанной шкуры девятилетнего быка, а в мех он заключил полный набор всех буйных ветров — Зевес сделал его Хранителем Ураганов, и он мог успокаивать или подымать ветер. Он погрузил этот мех в трюм моего корабля и завязал его блестящей серебряной проволокой так туго, чтобы не вырывалось ни дуновения ветерка. И еще он послал попутный западный бриз, и тот погнал мою эскадру на другой край моря, домой. Но нам не была суждена такая легкая развязка. Наши собственные наплевательство и дурость обрекли нас на катастрофу.

«Последующие девять суток, девять дней и девять ночей, мы шли под парусом. На десятый по носу возникла земля — зеленые холмы нашего острова. Мы подошли так близко к берегу, что уже могли различить людей у костров. И тут, наконец, я радостно покорился усталости и уснул. Я был измотан до отказа — стремясь поскорее увидеть родную землю, я не подпускал матросов к парусам и стоял на вахте бессменно. Пока я спал, команда воспользовалась случаем и принялась судачить между собой. Прошла байка о золотых и серебряных дарах, которые я получил от щедрого Эола. Матросы говорили друг другу:

— Везет нашему капитану, в каждом порту его принимают, как дорогого гостя и воздают ему почести. Из Трои он везет роскошные трофеи, а мы, хоть и были там — возвращаемся домой с пустыми руками. И вдобавок Эол одарил его в знак дружбы. Давайте глянем, что за золото и серебро припрятаны в этом мешке.

«Cовет завистников покорил команду. Они развязали мех, и оттуда хлынули ветры и разметали их. Немедленно обрушился шторм и потащил нас в открытое море. Зарыдала команда, когда Итака скрылась за кормой. Я проснулся и упал духом. На мгновение я задумался, не проще ли прыгнуть за борт и утонуть, чем безропотно влачить жизнь под тяжелым бременем невезенья. Но я решил собраться с силами и перенести удар, и, натянувши плащ на голову, остался лежать на месте. Вокруг меня рыдали матросы, пока яростный шквал гнал эскадру вспять, к острову Эола. Мы высадились и набрали воды. Матросы приготовили на скорую руку еду у вытащенных на песок кораблей.

«Утоливши голод и жажду, я взял с собой одного моряка и связного, и вновь вскарабкался к знаменитому дому Эола. Когда мы пришли, Эол с женой и детьми обедали. Мы прошли до колонн у входа в зал и уселись на пороге. Изумились они, увидев меня, и спросили:

— Что сейчас-то, Одиссей? Очередной каприз злосчастья виной? Ведь мы великодушно снабдили тебя всем, что может понадобиться, чтобы добраться домой на Итаку или в любой другой порт?

«Я печально признался:

— Подвели меня подлецы-матросы и роковой сон. Но вы, друзья, можете это исправить, вам это нетрудно.

«Я пытался убедить их, умоляя самым заискивающим тоном, но сыновья Эола только молча глазели на меня. Наконец их отец нашел слова для ответа и заорал:

— Проваливай с моего острова, подлая тварь! Второго такого грешника на свете не найти, и не думай, что я буду снаряжать и угощать ненавистного Бессмертным богам! Твое возвращение доказывает, что ты омерзителен Вечным! Вон! Вон отсюда!

«Он прогнал меня из дворца, и все мои уговоры не помогли. Тоскливым было наше отплытие, из-за собственной дурости не было больше попутного ветра, и нам пришлось постоянно грести. Бесплодный труд сломил мужество моих соратников.

«Шесть дней и шесть ночей мы пробирались вперед, не суша весла даже по ночам. На седьмой день мы достигли крепости Лама, прозванной Телепил — Дальние Врата, в земле листригонов^[57]. В том краю закат почти встречает рассвет, и пастух, пригнавший в хлев овец с пастбища, здоровается с пастухом, выгоняющим свое стадо на выпас. Работник, не нуждающийся в сне, мог бы зарабатывать две зарплаты — одну как волопас, а другую — как овчар, пасущий отары белых овец. Здесь мы нашли первоклассную гавань: непрерывная гряда скал прикрывает ее, а два запирающих ее мыса смотрят друг на друга и прячут довольно узкий вход в гавань. Все капитаны моей эскадры завели свои суда прямо в бухту и накрепко пришвартовались друг рядом с другом, потому что в гавани не было ни прибоя, ни волнения, но всегда царил штиль. Но я не последовал за ними и остался на рейде, набросив чалку на скалу на самом краю мыса. Я вскарабкался на ее ребристый склон, чтобы оглядеться с вершины, но не увидел следов людского труда или зверей — только столб дыма подымался за горами.

«Я отправил в разведку двух матросов, послал с ними связного, и поручил им узнать, какие люди здесь живут и хлеб жуют. На берегу они обнаружили проезжую дорогу, по которой возили древесину с гор в город. По пути в город им повстречалась рослая девушка с кувшином. Она шла по воду к журчащему Артакийскому источнику, поившему городок своей чистой струей. Оказалось, что это дочь Антифата, вождя листригонов. Разведчики приветствовали ее и спросили, кто правит этим краем, и как называются его обитатели. Она быстро указала на высокую кровлю отцовского дома, но когда они подошли к большому дому, там они нашли жену Антифата, и один вид этой горы-бабы ужаснул их. Баба бросилась на площадь собраний и позвала своего здоровенного мужа. Тот оказал моим матросам смертоубийственный прием: схватил одного из них и принялся им обедать без долгих разговоров. Двое других кинулись бежать, куда глаза глядят и добрались до кораблей. Антифат же поднял общую тревогу в городе, и тысячи крепких листригонов — здоровые мужики, скорее великаны, чем обычные смертные — стали стекаться к кораблям со всех сторон. Они хватали камни с человека весом и бросали на нас с обрыва. C кораблей раздавались ужасные звуки, стоны умирающих покрывали треск сокрушенных корпусов и палуб. А туземцы били моих матросов копьями, как рыбу гарпуном, и уносили на свою омерзительную трапезу.