На следующий день растянутый на скамье Аринд надеялся, что Сана не станет пачкать превосходные мягкие сапожки, пробираясь сюда, но он ошибся. Советница пришла и стояла в дверях, самолично отдавая приказы о размере клейма.

Алхимик с помощниками приготовили сосуд, разложили странного вида инструменты на застиранной тряпице. От первого укола стало сначала холодно, потом невыносимо жарко. Аринд со всей силы сжал зубами палку. По телу будто проходились тысячи крошечных тварей, вгрызаясь в кожу и пуская под неё расплавленный металл. Бешено стучало сердце, вены на шее вздулись, лоб покрылся потом. Перед глазами всё плыло, Аринд видел то чёрные, то кровавые разводы.

Через несколько мучительных мгновений боль стала утихать, жар снова сменился холодом. Аринд слышал, как хмыкнула Сана, как застучали по мраморному полу её каблуки, как тихо переговаривались алхимик с помощниками. Мокрого и обессиленного, едва волочащего ноги, его впихнули в прежнюю комнату и заковали в цепи.

Аринд рухнул на пол и некоторое время пролежал в беспамятстве. Очнувшись, он не стал разглядывать клеймо, а сел к стене, дрожа от холода, утёр кровь с губ и принялся ждать. Раньше темнота казалась безопасной и уютной, но здесь она была другой. В ней тонули чужие звуки, запахи и голоса. Всюду сновали люди. Аринд слышал дыхание солдата за стеной, эхо чьих-то шагов, чувствовал едва уловимую вибрацию пола и впервые понимал, что находится не в уединении, а в большой каменной клетке.

В коридоре послышалась чья-то робкая поступь. Человек подошёл к двери, и Аринд отчётливо услышал голос Глоди:

– Госпожа велела его накормить.

– Так корми, – усмехнулся стражник, – только смотри, чтоб он от тебя кусок не отхватил.

Дверь отпёрлась, стражник вставил светочный камень в кольцо на стене. Комнату залил ровный белый свет, от которого у Аринда заслезились глаза. Глоди в том же голубом платье с накрахмаленным передником вошла внутрь, держа поднос с кувшином и четвертью каравая душистого хлеба. Аринд учуял запах съестного и невольно сглотнул, желудок протяжно заурчал, напоминая о нескольких днях голодовки. Глоди трясущимися руками опустила принесённое на пол и отошла.

Аринд потянулся к еде, но цепь оказалась слишком короткой. Глоди вздрогнула и отскочила к порогу под гогот стражника. Некоторое время она нервно мяла подол передника, потом собралась с духом и подтолкнула поднос носком ботинка. Аринд схватил кувшин и осушил его жадными глотками. Он жевал хлеб, когда в дверях появилась Эсанора.

– Как тут наш немой дурачок? – спросила она. – Отошёл? Да что ты так трясёшься, Глоди, он же не буйный!

Аринд не поднимал головы и продолжал есть, чтобы появились хоть какие-то силы. Эсанора подошла совсем близко, сердце забилось чаще. Она присела рядом с Ариндом и, схватив его за подбородок, заглянула в лицо. От её волос, одежды и кожи исходил тошнотворно-сладкий аромат.

– Ты погляди, он же не умнее осла. И впрямь такой же, как твой братец, разве что слюна по подбородку не течёт. Принеси я сейчас голову его папаши, он и глазом не моргнёт. А Дорф так просил меня раздобыть сыночку обязательную печать, аж жалость берёт.

– Проклятый холод, до костей пробирает.

Чистильщик надрывно кашлял в кулак, придерживая поводья одной рукой. Он с удовольствием променял бы редкую в этих краях ясную погоду на бокал тёплого вина и уютную постель. Несмотря на посиневшие губы, глава стражи Остант держался в седле гордо и ни слова не проронил в ответ.

Поля, покрытые пожухлой, чуть припорошённой инеем травой, дарили пейзажу особую свежесть. За ними виднелись невысокие холмы с одинокими деревьями на вершинах. Впервые за всё время высоко в небе Аринд увидел птиц. Каменистые пустоши переходили в ярко-зелёные долины, а впереди, как змея посреди дороги, чернела пропасть, разросшаяся глубокими разломами. На противоположной стороне обрыва шелестел лес. Телега неспешно миновала мост и, проехав по мшистому ковру, снова оказалась в объятиях света.

Скоро впереди показался храм. От железных ворот к главному входу вела галерея с колоннами зелёного мрамора. Башни словно вырастали одна из другой, опоясанные ритмичным аркатурным узором и продолговатыми окнами с резными решётками. Повозка нырнула в боковой тоннель и выехала на арену, окружённую стенами, из которых выступали ступени для сидения зрителей. Наверху, расположенные в лучших точках обзора, виднелись роскошные лоджии с витиеватыми козырьками, откуда в скором времени должна была наблюдать за происходящим советница.

У Аринда зарябило в глазах, лоб покрылся холодной испариной. Страшно было даже подумать о том, что он выберется из телеги и окажется один посреди огромного пустого пространства. Весь путь до следующего карцера Аринд смотрел под ноги, изучая каждую трещинку на поношенных ботинках. Дорожки внутреннего двора сменились мраморными ступенями, мозаичным узором, богатыми коврами и снова ступенями, а завершились каменным полом расположенной на верхнем этаже камеры. Аринд шагнул внутрь и оказался за решёткой, словно запертый в клеть для всеобщего обозрения элигрос. Когда он поднял голову, то увидел ещё одного пленника. Из темноты на него смотрел измождённый, полностью седой юноша. Взгляд его бледных соломенных глаз был пронзительным, и Аринд снова почувствовал, как воздух пропитался тревогой.

Свет из окон в конце коридора скоро погас, пространство освещали только факелы. Аринд сидел, не шевелясь, словно любое движение могло причинить ему боль. Неожиданно по телу прошёл жуткий холод, грудь сжало, будто кто-то с силой ударил под дых и вышиб весь воздух. Лёгкие съёжились, Аринд захрипел, хватаясь за горло. Лицо тут же раскраснелось, выступили слёзы. Аринд замер, вжатый в стену и натянутый, как струна. Вены на шее вздулись, сердце замедлилось. Холод сковал конечности, и стало невозможно пошевелиться. Минуло несколько ужасающе долгих мгновений, прежде чем всё внезапно прошло. Аринд покачнулся и закашлялся, падая на широко расставленные руки. Тело трясло, к горлу подступила сильная тошнота.

Он с трудом вернулся в прежнее положение. Сокамерник наблюдал за происходящим с явным интересом. Его осунувшееся лицо было почти полностью скрыто в тени. Глаза, не отражавшие света, выглядели пустыми провалами. Аринд помнил их светлый оттенок, но теперь они переменились. В них стыла матовая пугающе глубокая чернота.

Тишину нарушила чья-то гулкая поступь. Угольный мрак растворялся в белом свете фонаря, который человек нёс с собой. Зенфред встрепенулся и медленно встал. Подземелье, мерцающее и холодное, показалось ему тоннелем, вырубленным в огромном куске льда. От колонн поползли тени, на влажном полу заиграли блики. Темнота, ненадолго спрятавшаяся в глубине дверных порталов и пустых глазницах статуй, продолжала отступать, пока человек со светочем не подошёл совсем близко. Зенфред прикрыл рукой слезящиеся глаза и постарался разглядеть визитёра.

– Авел? А… это ты, Вельмунт. Я уж думал, наш старший пришёл.

– Тише, друг, – шепнул мальчишка, вынимая из внутреннего кармана плаща ключ. – Я тебя вытащу, иначе до конца жизни не смогу спокойно спать.

– Что ты задумал? – Зенфред вцепился в прутья решётки. – Откуда у тебя ключ? Ты что, стащил его? Да тебя выпорют за это! Я сам дождусь, пока закончится наказание. Не переживай, здесь не слишком уютно, зато Факел до меня не доберётся.

Он просунул руку и положил на плечо мальчишки. Тот стоял, опустив голову, и, казалось, не слышал, но от прикосновения всхлипнул и задрожал всем телом.

– Ты не понимаешь, друг! Это не наказание! Мне нельзя тебе говорить, нельзя даже приходить сюда. Я платил стражнику, чтобы он позволял приносить тебе еду вместо него.

Зенфред оцепенел.

– О чём ты говоришь, Вельмунт?

– Они мертвы, – выдавил тот сквозь слёзы. – Я не хотел тебе говорить. Не хотел говорить, чтобы ты не мучился.

Зенфред похолодел и убрал руку с его плеча. Испуганный взгляд Вельмунта метнулся к дальнему проходу, лицо побелело как полотно.