Тов. Мкртчан, будто догадавшись о чувствах, которые владели приезжими, озабоченно проговорил:

— Так, товарищи. Так. Воздух у нас замечательный, — и видно было, что думает он сейчас о другом.

Возможно, он сожалел об отсутствии фотографа, который запечатлел бы приезд гостей, или опасался, что этот торжественный момент пройдет для них незамеченным. Во всяком случае тов. Мкртчан медлил у входа в дом; у него был сосредоточенный, таинственный вид.

— Дядя Тигран! — донеслось из-за ограды.

Наконец он решился. Напряженное выражение сошло с лица, складки на лбу разгладились.

— Пожалуйста, товарищи, входите.

На этот раз чемодан нес шофер. Они вошли в калитку. Вера отметила про себя, что участок вокруг каменного дома больше, чем те, мимо которых они только что проезжали, и в меньшей степени возделан. Именно это обстоятельство придавало дому живописную прелесть, которая так радует глаз горожанина.

На пороге деревянной веранды их встречали Восканяны. В пролете двери виднелась чуть сгорбленная фигура Шуберта, который словно стеснялся своего роста.

Старшая дочь Восканянов, зеленоглазая девочка, которая дарила им на аэродроме цветы, перекинув через плечо толстую косу, как будто сплетенную из черного бархата и рыже-золотых ниток, крикнула сверху вниз:

— Дядя Тигран, вы что, забыли, куда идти надо? — и засмеялась.

— Карине! Бесстыдница! — сестра дернула ее за подол платья.

— Ай, отстань, — лениво отмахнулась старшая.

— Карине, Рузанна, перестаньте шуметь.

Жена Восканяна, вся состоящая как бы из одних тонких линий, плавных движений и тихого голоса, укоризненно посмотрела на дочерей, и те замолкли.

— Они так вас ждали, — объяснила она гостям, точно оправдываясь.

Девочки прошмыгнули мимо Шуберта в открытую дверь.

«Какие они воспитанные, — подумала Вера. — А младшенькая просто красавица: гибкая, живая. Маленькая Кармен».

— Пожалуйста. Милости просим. — Тигран Рафаилович, заметно волнуясь, вытянул вперед левую руку, как бы указывая гостям путь и одновременно защищая их от возможного падения с лестницы на тот невероятный случай, если перила, сделанные вполне добротно, почему-либо рухнут.

Восканяны отступили в глубь веранды, пропуская приехавших.

Они вошли в комнату, в которой уже начали накрывать на стол.

— Товарищи, наверно, хотят умыться с дороги. Арпик! — обратился Тигран Рафаилович к жене Восканяна.

— Пойдемте, — сказала Арпик. — Вон, видите дом напротив. Только дорогу перейти. Здесь, в этом доме, нет воды, а мы идем сейчас к нам. У нас вам было бы, конечно, удобнее, но Тигран Рафаилович считает, что тут вам лучше будет. Мы ему доказывали, умоляли — и Гурген просил, и я, но, знаете, с ним невозможно спорить.

Сквозь тонкие подошвы туфель Вера ощущала колкую россыпь хрустящих под ногами камней. По обе стороны дороги росли невысокие деревца. Там, где дорога, обрываясь, переваливала за холм, виднелась полоска пронзительно светлого неба.

— Это ничего, — продолжала Арпик, — ведь это рядом. Вы и в этом доме, и у нас жить будете. Только при таком условии отпускаем вас.

«Что это значит? — подумал Павел. — Почему нужно ходить умываться в другой дом?»

— Здесь разве с водой плохо? — спросил он.

— С водой неплохо. Только там, где вы будете жить, нет воды.

«Все это странно, — думал Голицын, несколько уязвленный. — С одной стороны, извиняться, что машина, на которой нас повезут, не слишком новая, с другой — поселить в доме, где нет воды. Лучше бы помогли устроиться в гостинице. По крайней мере, там вода есть».

Они вошли во двор такого же одноэтажного дома, только более поздней постройки. Земля под фруктовыми деревьями была усыпана мелкими высохшими лепестками. На открытой площадке плотными короткими рядами рос виноград: из причудливо изогнутых, ссохшихся его стеблей вылезали острые, влажно свернутые, чуть красноватые листья.

Женщины пошептались о чем-то и тихо ушли за дом, оставив Павла одного. Со стороны гор подул резкий, холодный ветер. Поежившись, Павел застегнул пиджак на все пуговицы и засунул руки в карманы. Тоска владела им, одиноко стоящим посреди голого сада на чужой земле, с которой ничто не связывало, кроме имени Ашота Анушьянца. О нем он слышал кое-что от отца.

Когда было получено приглашение от Мкртчана, Павел испытал нечто подобное тому, что испытывает ребенок в преддверии темной комнаты — желание войти в нее, чтобы зажечь свет и убедиться, что там никто не прячется.

«Отец правильно сделал, что не поехал. И мне не следовало».

Женщины возвращались, оживленно беседуя.

— А как же зимой? — спрашивала свою новую знакомую Вера, кивая в сторону виноградника.

— Вера-джан, у нас зимой не то что у вас. У него корни глубоко-о в земле сидят, а в земле тепло.

— Ты что, Павлик, замерз?

Отсюда была видна изгородь дома, откуда они пришли и где им предстояло жить. По дороге брел старик, устремив перед собой неподвижный взгляд. Он двигался медленно и равномерно, точно не живой человек, а заводная игрушка. Вдруг старик остановился, словно кончился его завод, и Павел увидел, как, с видимым трудом нагнувшись, он заботливо ощупал камень в изгороди, поправляя или проверяя, насколько хорошо тот закреплен. Сделав дело, старик выпрямился, оглядел дом за оградой и продолжал печальный свой путь.

«Так вот в чьем доме мы будем жить, — подумал Павел. — В доме без воды. Бедного старика, видимо, переселили куда-нибудь на время приезда  д о р о г и х  г о с т е й».

— Это наш дедушка, — сказала Арпик. — Он очень старенький.

— Ваш дедушка?

— Да, наш родственник. Дедушка двоюродного брата сводной сестры Гургена.

Дедушка двоюродного брата сводной сестры. Павел попытался разобраться в сложной родословной, но начал путаться и оставил нелепую затею. «Если дедушка двоюродного брата сестры мужа — родственник, то я, можно сказать, ближайший родственник Ашота Анушьянца. Сын сына родного брата», — прикинул он.

Дед на дороге понравился Павлу. Во-первых, он не встречал его как родственника знаменитого Анушьянца, и, следовательно, Павел ничем не был обязан ему, во-вторых, старик оказался как-никак лицом пострадавшим: лишился на время своего жилья.

— Я вам плащ принесу, — предложила обеспокоенная Арпик.

— Ничего, уже согрелся.

— Верно, сейчас тепло. Это только с непривычки может показаться, что холодно. Вы подождите меня, я сейчас.

— Она учительница, — сказала Вера, как только Арпик вошла в дом. — А муж — директор здешней библиотеки. По его инициативе начали собирать материалы о твоем деде, об Ашоте Анушьянце. И музей, и памятник — это все он. Оказывается, дед твой был еще и поэтом. Гурген считает целью своей жизни написать книгу о нем и опубликовать его стихи. Он считает Анушьянца очень крупным поэтом, о котором мало кто знает.

На пороге дома показалась Арпик с постельным бельем в руках.

— Вы ведь с голоду умираете, — спохватилась она. — Гурген мне голову за вас оторвет. Пойдемте скорее.

— Эй! Скоро вы там?

Шуберт Степанян шел им навстречу.

— Слушайте, сколько можно, а? Мы есть хотим. Там все готово.

— Идем, — сказала Арпик.

— Как доехали? — спросил Степанян. — Как вам у нас нравится?

Павел с недоверием посмотрел на него.

— Здесь очень красиво, — сказала Вера.

— Вас еще никто не спрашивал, нравится ли вам Армения?

— Нет.

— Хорошо. Значит, я первый.

«Комедиант», — подумал Павел.

— А как вы находите нашего товарища Мкртчана?

Арпик пихнула Шуберта в бок.

— Милый, заботливый человек.

— Да, — сказал Шуберт, — да, товарищи. Так будет лучше…

Его лицо сделалось вдруг важным и чуть рассеянным. При всем различии внешностей сходство с тов. Мкртчаном было поразительным.

Вера и Арпик смеялись.

— Очень настойчивый человек, — продолжал Шуберт, снова став самим собой. — Пробивной, да? Для села горы может свернуть. На первое место в районе скоро выйдем. Памятник, музей — все это он добился. Пробил, да? Я правильно говорю по-русски?