Вторую группу составляли в основном незамужние молодые женщины и вдовы, которые выдвинули своим кандидатом госпожу Ведь-Вам-Клейн. Старая ведьма вступила в избирательную компанию под лозунгом «Крепка семья – сильна держава»! По слухам, в случае своего избрания Ведь-Вам-Клейн обещала бесплатно наколдовать каждой девушке по жениху, а каждой женщине – по непьющему мужчине. Об этом стало известно Центральному Комитету партии Тёмных Сил, после чего разразился громкий скандал, и проштрафившуюся ведьму чуть было не сняли с предвыборной гонки.

Третью политически активную группу граждан составляли молодые мужчины и жители квартала, жаждущие революционных перемен. Кандидатом от третьей группы, как и ожидалось, был выдвинут Отважный Пауль. Сторонники Пауля дружно маршировали по улицам Датского квартала, неся кумачовые плакаты с довольно смелым лозунгом «Долой ветхозаветные устои! Даёшь обновлённый мир»!

Пастор Квинт каждое воскресенье в своей религиозно-политической проповеди призывал прихожан не применять на выборах грязные политические технологии и каждый раз для более наглядной агитации умудрялся находить в библии соответствующие примеры.

Тем временем день выборов неумолимо приближался, и чем он становился ближе, тем более нервными становились участники предвыборной гонки. Дошло до того, что Мартин Берг так разнервничался, что за три дня до выборов чуть было добровольно не снял свою кандидатуру. И только бутылка старого бренди и вовремя подставленное плечо одного из лидеров Союза Труда и Магии, прибывшего на выборы в качестве независимого наблюдателя, помогли кандидату обрести уверенность в собственных силах.

Выборы были назначены на последнее воскресенье сентября. В субботу вечером на Круглой площади установили огромный серый шатёр, а в шатре три новеньких дубовых бочки, которые были призваны играть роль избирательных урн, а чтобы избиратели не путались, какая бочка какому кандидату принадлежит, на них наклеили портреты кандидатов в мэры, написанные местным художником. Нельзя сказать, что эти полотна имели сильное сходство с оригиналами, но изображённые на них персоны были узнаваемы с достаточной степенью вероятности.

В воскресенье рано утром жители Датского квартала проснулись от бравурных звуков духового оркестра. На Круглой площади усердно дули в трубы и стучали в барабаны одетые в парадную форму бравые пожарные, а дирижировал этим музыкальным коллективом сам брандмейстер Пунш в начищенной до блеска медной каске и лихо закрученными усами. Вскоре возле шатра появились сестры-близнецы Альхен и Эльхан Черри. По случаю выборов сестры были наряжены в розовые пышные юбки и белые блузки, а в косы сестёр были вплетены цветные ленты – у Альхен красного цвета, а у Эльхан синего. Альхен перед входом в шатёр выдавала каждому горожанину картонную карточку для голосования, а Эльхан записывала фамилию голосующего. Горожане поодиночке заходили в шатёр, где бросали в одну из трёх дубовых бочек полученную на входе избирательную карточку, отдавая таким образом свой голос за одного из кандидатов. Сержант Кляйне Кай, одетый в парадную форму и опоясанный старенькой саблей гордо ходил среди избирателей, всем своим видом показывая, что уж он-то не допустит никаких нарушений.

– Это вам не Верхний город! – говорил он, похлопывая ладонью по потёртым сабельным ножнам. – У меня не забалуешь!

Что именно имел в виду сержант, упоминая Верхний город, так для всех избирателей и осталось тайной, но все они в ответ дружно кивали головой, как бы соглашаясь с тем, что Датский квартал никак нельзя ровнять с Верхним городом. Точнее всех по этому вопросу выразился Рыжий Олаф – местный брадобрей и свободный философ.

– Если говорить о Верхнем городе, то по большому счёту мы не против! – с глубокомысленным видом повторял служитель помазка и бритвы. – Однако, если посмотреть с другой стороны, то всё может оказаться почём зря!

– Истинно так! – соглашались с ним проголосовавшие горожане и шли дальше по своим делам.

Русалочка пришла на Круглую площадь в полдень, когда тусклое солнце, стоя в зените, изливало на горожан последние порции осеннего тепла. Девушка терпеливо выстояла длинную очередь и дождалась момента, когда очаровательная Альхен выдала ей карточку для голосования.

– Я видела вашего мужа, – с улыбкой сказала она Русалочке. – Сегодня Отважный Пауль хорош как никогда!

– Прекратить! – мгновенно вмешался сержант Кляйне Кай. – Агитация за кандидатов в день выборов запрещена!

В ответ Русалочка только кивнула и вошла в шатёр. Она подошла к бочке, на которой был наклеен портрет её мужа, и без колебаний бросила в неё карточку. В этот же миг ей показалось, что она наступила обеими ступнями на острые морские камешки.

– Это ничего! – сжав зубы, сказала сама себе девушка. – Я сильная, я всё вынесу! – и, хромая на обе ноги, некрасиво вышла из шатра.

В это время Пауль вместе с другими кандидатами стоял на сколоченной за одну ночь деревянной трибуне и наблюдал за процессом голосования.

– Пауль, смотри! – ткнула его локтем в бок Ведьма. – Твоя жена переваливается с боку на бок, как старая утка!

После чего она засмеялась противным скрипучим смехом.

Павке захотелось дать старой карге кулаком по островерхой шляпе, но он сдержался.

– Вы напрасно провоцируете меня, госпожа Ведь-Вам-Клейн, – холодно произнёс он. – Скандала, на который Вы так рассчитываете, не будет!

– Всё равно что-то будет, что-то будет! – запела, приплясывая Ведьма, поглядывая хитрым глазом на соперника.

Павка демонстративно отвернулся от Ведьмы и стал искать взглядом в толпе свою жену.

Тем временем Русалочка, превозмогая боль, медленно шла по дороге, ведущей в Верхний город. Уже за городской стеной её нагнал ехавший на телеге Нильс Хольгерсон. Нильс был пришлым. Несколько лет назад он пришёл из Шведского квартала и поселился на окраине квартала, возле маленького пресного озера. Однако слава о его приключениях с дикими гусями вскоре добралась и до Датского квартала.

– Садись, Русалочка, подвезу! – весело прокричал Нильс и, натянув вожжи, остановил каурую лошадку. – Нам с тобой сегодня по пути!

– Возможно, – сквозь зубы произнесла девушка и с трудом уселась на край телеги. Нильс регулярно возил в Верхний город гусей на продажу, и об этом знали все горожане. Вот и в это воскресенье его телега была загружена плетёнными из ивняка клетками, откуда доносился беспокойный гусиный гогот. Какое-то время они ехали молча, потом Русалочка неожиданно спросила возницу:

– Ты разбираешься, о чем они гогочут?

– Да тут и разбираться нечего! – нехотя ответил Нильс. – Каждый раз одно и то же: просят, чтобы я их выпустил на волю.

– Хотят улететь на север, в Лапландию? – догадалась девушка.

– Всё это не стоящая выеденного яйца пернатая блажь! – скривился Нильс. – Это домашние гуси, и никуда они улететь не могут.

– Тебе их не жалко?

– При чём здесь жалость? Кто-то печёт хлеб, кто-то ловит рыбу, лично я развожу гусей и не вижу в этом ничего плохого. Рыбак же не сострадает выловленной им селёдке, а везёт её на рыбный базар. Я тоже вожу гусей на базар. Я птичник.

– Да, но рыбак не плавал несколько месяцев вместе с селёдкой в море в одном косяке!

– Ты имеешь в виду моё путешествие с дикими гусями? Мало ли что со мной по малолетке было! Теперь это путешествие уже ничего не значит.

– Почему?

– Видишь мою каурую лошадку? – вместо ответа спросил Нильс. – Я с ней в дороге провёл гораздо больше времени, чем с дикими гусями, но это не значит, что я не могу поторопить её кнутом.

– Неужели ты всё забыл – и добряка Мартина, и гусыню Акку Кебнекайсе?

– Нет, я всё хорошо помню, – холодно произнёс Нильс и взмахнул кнутом.

– Шевелись, волчья сыть! – прикрикнул он на лошадь. – Я ничего не забыл, но я птичник! Я развожу гусей! Мои родители разводили гусей, и я не вижу ничего дурного, если и мои будущие дети тоже станут разводить пернатых.