Слышу, как приходит Джей.

— Осталось пару миль ехать.

Я встаю и иду умываться. Поток холодной воды немного приводит меня в чувство. Когда мы тормозим, все выходят.

— Нам осталось около четырёх часов. Мы идём настраивать инструменты, а вы можете делать что хотите. Зак, идём с нами, поможешь. Только мне бы хотелось, чтобы вы были все-таки на концерте. - Алекс закатывает рукава.

— Мы придём, — одновременно говорим я и Вена.

Музыканты и Зак, взяв свои инструменты, спешат в сторону огромной сцены на улице. Там собрались другие группы.

Мы с Вендеттой ходим по улицам в своих платьях. Моё чёрное, её светло-синее. На нас нередко оборачиваются.

— Прости меня за всё, — она опускает глаза вниз.

Я заливаюсь смехом.

— Ты совсем больная? Я извиниться пытаюсь.

Я, сквозь хохот, пытаюсь ей объяснить причину моего смеха. Потом, успокоившись, я беру ее за плечи.

— У нас накуренный взгляд, потрёпанные волосы, мы идём в кедах, но, мать его, в дорогущих платьях!

Вена секунду смотрит на меня, а потом расплывается в улыбке и начинает смеяться. Все снова на своих местах. Ноги мёрзнут от неприятной погоды, хотя периодически выходит солнце.

— Расскажи мне о ней, — вдруг говорит Вена, — о Ребекке.

Я немею. Смотрю на неё потупленным взглядом, не зная, что сказать.

— Ну, — я осекаюсь и сжимаю кулаки, — я убежала из дома, взяла её и мы пошли на концерт Алекса, Джея и Стива. Я и Алекс были знакомы, так что после концерта он подошел к нам. Мы поехали с ними. Сами не зная, зачем. Она была такая светлая, правильная, — я смотрю на Вендетту, — я так любила её. У них с Джеем всё было просто замечательно. Но потом в одной из разборок меня повалили на землю и хотели пристрелить. Беккс вступилась, и пристрелили её.

Она вздрагивает, а я поправляю волосы.

— Сколько времени у нас осталось? — вдруг спрашиваю я.

Она смотрит на наручные часы, которых я раньше не замечала.

— Ни секунды. — Она хватает меня за руку, и мы бежим в сторону места, где будет проходить концерт. Через секунду она меня отпускает, и я отталкиваюсь от земли всё сильнее.

Добежав, мы видим кучу народу, которая стоит перед сценой. Их действительно много.

— Нас не сдадут в полицию? Мне кажется, вся округа знает про парней, — тянет меня за рукав Вена.

Я поворачиваю к ней и показываю на всю эту толпу.

— Посмотри на них, они — отбросы общества. Я вижу в их глазах то же, что и в своих.

Она замолкает, а я все ещё любуюсь этой массовостью. Мы кое-как находим Зака, к середине первой песни.

Он держит в руках бутылку с алкоголем и улыбается нам. Мы стоим в самом дальнем конце площадки. Тут народу меньше всего.

Зак начинает падать.

— Что с тобой? — Вена подхватывает его.

Он закрывает глаза.

Вендетта обеспокоенно смотрит то на меня, то на него. Он падает на землю. Вена кидается проверять его пульс, приставляет ладонь ко рту и носу. Кладёт свою сумочку ему под ноги.

Она расстёгивает его рубашку, и начинает делать прямой массаж сердца, на автомате говоря:

— Клиническая смерть или кома. Семь-десять минут, в течение которых решается судьба человека.

Вена открывает его рот и делает искусственное дыхание. Она такая маленькая, кружит вокруг его бездыханного тела, переходя бледными, тонкими руками от губ к грудной клетке.

Несколько человек смотрят на нас, но остальным все равно. Я сижу рядом, дрожа от нервов. Зак неестественно бледный. Паника разгорается где-то внутри, и я не понимаю, как Вена остается спокойной.

— Сердце перестает биться, а дыхание прекращается, — её голос дергается из-за того, что она всё ещё продолжает делать прямой массаж, — в этом случае, похоже, передозировка, если бы шла кровь, все было бы куда хуже.

Потом Зак начинает кашлять. Я, онемев, совершенно забываю, где я. Он не открывает глаза, просто судорожно вдыхает воздух. Я начинаю по-настоящему переживать. Конечно, после драки кулаками не машут, но мне всё равно становится трудно сосредоточиться.

Она целует его в губы и шепчет единственные три слова. И хорошо бы, чтобы это было «я люблю тебя», но нет, это — «Ты не дышал».

Я успокаиваюсь, когда Зак встаёт.

Вендетта отводит его в автодом. Я пробираюсь ближе к сцене, когда Алекс, Стив и Джей выходят на сцену. Бешеный рёв фанаток оглушает.

Я стою, слушаю хриплые голоса музыкантов, а в голове фраза «ты не дышал».

========== Глава 8. ==========

Алин, я изо всех сил пыталась свести их с Алексом, честно. Но тут… воля случая, знаешь ли)

Джей приглашает на сцену девушку, которая выглядит младше меня. На вид ей лет пятнадцать. На фоне Алекса она выглядит чудовищно маленькой. Она снимает с себя майку и остается топлес. Стив поднимает бровь и осекается. В толпе он находит меня и улыбается мне. Он играет со мной глазами, а все те безумные девочки около меня думают, что он заигрывает с ними.

После выступления их просят расписаться на своем бедре четырнадцати- пятнадцатилетние красавицы. Я стою, дыша на замерзшие пальцы. Я стою в платье и дрожу. Они стоят полуголые и орут от жары. Видимо, они знают какой-то секрет. Стив подходит ко мне первым, расталкивая фанаток. Они буквально боготворят его. Удивительно.

Он снимает с себя кожанку и протягивает мне. Я сразу же накидываю ее на себя, одними губами говоря «спасибо». Стив берет меня за руку, и мы уходим. Все, раскрыв глаза от удивления, смотрят на нас. Я готова кричать «Смотрите, я не топлес. Смотрите, я обычная. Но он любит меня». Однако я обхожусь обычной ухмылкой.

Мы раскуриваем оставшийся косяк и стоим на обрыве. Под нами убийственная высота, смертельное течение и ужасно холодная вода. Я вспоминаю, как мы прыгали с похожего обрыва. Однако сейчас никто не рискнет прыгнуть. Это слишком опасно, даже для нас.

Стив держит меня за руку. Один шаг, и мы мертвы. Трава делает свое дело и я не испытываю ни малейшего намека на страх.

— Знаешь, только что у Зака останавливалось сердце.

— Все хорошо?

— Да.

Почему-то мне кажется, что нам можно сегодня все. Мы можем напиться и потеряться в улицах этого города, заблудиться в его переулках с непонятной компанией. Мы можем принять таблетки в сумасшедшем количестве и проснуться в полиции, прикованные наручниками к решетке. Мы можем прыгнуть вперед и умереть. Мы можем взять оружие и перестрелять весь штат. Хотя, это будет лишнее.

Мы можем бросить курить.

Материть людей.

Поцеловать прохожих.

Потерять все наркотики.

Сдаться властям.

Влюбиться. Разлюбить.

Забыться, друг у друга в объятьях.

Почему-то именно сегодня,

нам все сойдет с рук.

Он стоит и чувствует то же самое.

— Стив, мы сейчас можем все, — говорю я слишком тихо, но он все же слышит меня.

Он отпускает мою руку и ложится на землю, свешивая ноги с края обрыва. Я сажусь рядом по-турецки. Перебираю его волосы пальцами. Вдыхаю запах его куртки. Пытаюсь сохранить этот момент в своей памяти. Вокруг опадают листья, моросит дождь, но нам так все равно. Все равно до такой степени, что мы путаемся в этом безразличие.

— Не отпускай мою руку, — он снова сжимает мою ладонь, — держи меня, — он делает затяжку, — крепче.

Я затягиваюсь и понимаю, что мы выкурили косяк лишь вдвоем.

Кончики его ушей розовеют от холода. Грязно-светлые волосы налипают на лоб из-за пота.

Когда мы, наконец, возвращаемся в автодом, уже почти вечер. Я не отпускаю руку Стива. Мы вместе объясняемся с музыкантами и, поняв, что мы пробудем здесь добрых дня два, ложимся на его кровать. Горячие прикосновения рук отдаются где-то в голове громкими вскриками. Наркотик все еще не отпускает нас. Он целует меня в губы, медленно опускаясь все ниже.