– Когда ты, наконец, представишь нам своего человека из зоопарка? – спросила Сильвия Пию. – Вообще-то немного странно, что он уехал в отпуск на Рождество без тебя. Я бы над этим задумалась.

– Он не в отпуске, – ответила Пия, – а на работе.

Вино в ее бокале тем временем согрелось и стало еще более отвратительным.

– Значит, ты опять нашла себе такого же трудоголика, как и бывший муж, – вмешался Ларс. – Но ты, наверное, и сама постоянно на работе, не так ли?

– Вообще-то сегодня я действительно в боевой готовности, – подтвердила Пия и подумала, что она ничего не имела бы против работы в сочельник, если бы только при этом никто не погиб.

Ни ее родители, ни Ларс не поинтересовались ее личной жизнью и делами на работе. Им это было настолько безразлично, что они даже из вежливости не проявили интереса. «Твое право быть к ним такой же равнодушной», – вспомнила Пия слова Кая. Каким-то образом она пережила этот вечер и поставила на своей семье крест. Навсегда.

* * *

– Ни о каком такси не может быть и речи. – Боденштайн мягко, но решительно забрал телефонную трубку из рук своей бывшей тещи. – Я тебя отвезу.

Как и Пия, он тоже пребывал в постоянной боевой готовности и поэтому весь вечер ничего не пил, включая шампанское перед ужином.

– Но если только это и в самом деле не доставит тебе хлопот, – сказала Габриэла. – Уже поздно, а у тебя был тяжелый день.

– Мне это не составит ни малейшего труда, напротив, – уверил ее Боденштайн.

– Ну тогда, – графиня Габриэла Роткирх подняла свой бокал, качнув его в сторону Розали, – спасибо за фантастический рождественский и прощальный ужин, дорогая!

– Да, это действительно снова был высший класс! – поддержала ее Инка. – Американцы даже представить себе не могут, какое сокровище к ним едет.

– Спасибо, – ответила растроганная Розали. – Я так вас всех люблю. Как мне вас будет не хватать!

Она вытерла скатившуюся по щеке слезу.

– Нам тебя тоже, – сказал Боденштайн и скорчил гримасу. – С завтрашнего дня опять убогая еда.

– Папа! Я ведь написала тебе массу рецептов, по ним ты сможешь быстро и просто готовить, – напомнила отцу Розали. – Ох, я чувствую, что ты опять будешь есть замороженную пиццу!

– Больше никогда в жизни! – пообещал Боденштайн и улыбнулся. Это был прекрасный, радостный и гармоничный вечер. Его сын Лоренц и дочь Инки Тордис приехали из Бад-Фильбеля и остановились у Инки. София вела себя относительно неплохо, правда, она была огорчена тем, что Козима не позвонила, как обещала.

– Тогда поехали, Габриэла. – Боденштайн встал. – Пока меня не будет, дети наверняка уберутся на кухне.

– Дети! – Лоренц весело усмехнулся. – Я вижу здесь только одного ребенка, и он дрыхнет на диване, как сурок.

– К счастью, – добавила Розали, которой раньше слишком часто приходилось исполнять роль няни для своей младшей сестры.

– Даже если вы выросли, вы все равно для меня всегда останетесь детьми, – сказал Боденштайн.

– Ах, папа! – Розали вскочила и бросилась ему на шею. – Ты действительно самый любимый и лучший папа на свете! Мне тебя не хватает уже сейчас!

После сердечного и слезливого расставания Боденштайн и Габриэла вышли из дома. Он открыл ей дверь места рядом с водителем и сел за руль. Ночь была очень холодной и ясной. Движения на улицах почти не было.

– Прекрасный вечер! – сказала Габриэла. – Я рада, что все еще могу бывать у тебя.

– Почему бы и нет? – удивился Боденштайн. – В конце концов, ты не только мать Козимы и бабушка моих детей, но и замечательная женщина, которую я люблю от всего сердца!

– Спасибо, Оливер. Как приятно это слышать. – Габриэла была тронута.

Некоторое время они ехали молча.

– Ты ведь знаешь, что я очень не одобряю образ жизни Козимы, – сказала наконец Габриэла. – Даже несмотря на то, что она моя дочь, я отношусь к ней весьма критически. Ваш развод меня очень огорчил.

– Я знаю, но я… – начал было Боденштайн, который считал, что он должен как-то оправдаться, но Габриэла тронула его за руку, которая лежала на рычаге переключения передач.

– Нет, нет, ты все сделал правильно, мой дорогой, – сказала она. – На твоем месте я, вероятно, значительно раньше выставила бы чемоданы за дверь. Как раз сегодня вечером я подумала о том, как часто она оставляла тебя одного с детьми и ездила по всему миру. И сейчас она все еще делает то же самое вместо того, чтобы заниматься Софией. Может быть, раньше я была недостаточно строга с ней.

Она глубоко вздохнула.

– Это хорошо, что мы сейчас одни, – продолжила она, когда Боденштайн ехал вниз по Эльмюльвег в Кёнигштайне, – потому что мне надо с тобой кое-что обсудить. То, что лежит у меня камнем на душе со времени вашего развода. Пару месяцев назад я изменила завещание. Козима получит свою законную долю, когда меня не будет, но большую часть я завещаю моим внукам и назначаю тебя основным наследником.

Боденштайн не мог поверить собственным ушам.

– Но ты… – хотел он возразить, но теща прервала его:

– Нет, нет, я все это хорошо продумала и согласовала со своими адвокатами. Я сделала на тебя дарственную на свой дом, – продолжала она, – лучше я это сделаю при жизни, чем это произойдет после моей смерти. Надеюсь, что мне повезет и я поживу еще какое-то время, чтобы ты мог сэкономить на налоге на наследство.

– Но, Габриэла, я… я на это не могу пойти! – Обычно Боденштайна было не так легко чем-то удивить, но это неожиданное признание вывело его из равновесия. Вилла его тещи располагалась на огромном участке земли в Хардтвальде, в лучшем месте для проживания во всем Бад-Хомбурге, и стоила миллионы! Кроме этого, она владела квартирами и домами, великолепной коллекцией произведений искусства, некоммерческим фондом и значительным количеством акций. У него закружилась голова при одной мысли о том, что он, мелкий служащий уголовной полиции, в будущем должен будет заниматься всеми этими вопросами.

– Следи за дорогой! – посоветовала ему Габриэла и засмеялась. – Оливер, я всегда мечтала о таком сыне, как ты. Ты семейный человек и всегда отстоишь семейные ценности. Ты добросердечный, благоразумный, тактичный и надежный. Я не могла бы себе представить никого другого, кто лучше подходил бы для того, чтобы управлять моим наследством и сохранить его для внуков. Конечно, ты получишь за это соразмерное вознаграждение и после моей смерти сможешь делать с имуществом все, что сочтешь нужным. Кроме того, я была бы очень рада, если бы ты уже сейчас, наконец, осуществил бы несколько сокровенных желаний. Ты всегда был слишком скромным. Что ты об этом думаешь?

Она улыбнулась ему в темноте.

– Я… я не знаю, что сказать, – пробормотал Боденштайн. – Это… это…

– Не бросай меня на произвол судьбы! – сказала Габриэла весело. – Все документы уже готовы и только ждут твоей подписи.

– Но Козима и ее сестры! Они… с этим не согласятся! – Постепенно он приходил в себя после шока.

– Им придется согласиться, – возразила Габриэла. – Это моя воля. К тому же Козима, Раффаэла и Летиция уже унаследовали огромную сумму денег от своего отца. Ваши трое детей – мои единственные внуки, и я хочу, чтобы наследство семьи Роткирх осталось в семье. Итак, я могу рассчитывать на твое согласие?

Боденштайн повернул голову и улыбнулся ей.

– Но только при одном условии, – сказал он.

– При каком?

– Что ты будешь жить еще много, много лет.

Графиня Габриэла Роткирх рассмеялась.

– Обещать не могу, но приложу максимум усилий, – сказала она и пожала его руку.

Ночью опять пошел снег. Значит, они обнаружат его следы, но это его не беспокоит. При покупке обуви он особенно следил за тем, чтобы она была товаром массового производства, ничего экстравагантного. Долго ждать ему не пришлось. Объект утром первого праздничного дня был так же пунктуален, как и в любое другое утро. И он настиг его именно там, где и планировал. Один выстрел – и циркуляция крови прекратилась. Его сердце, нет, ее сердце перестало биться. Как оно должно было перестать биться еще десять лет назад, если бы природа не была обманута. С каким бы удовольствием он увидел лицо старика, его шок, болезненное осознание того, что деньги всего лишь дали отсрочку на десять лет. Но он не мог рисковать и остаться здесь, пусть даже искушение слишком велико. Он наклонился, подобрал гильзу и сунул ее в карман куртки. Потом убрал оружие, повесил сумку на плечо и вылез из кустарника, который обеспечил ему превосходное укрытие. Темнота ночи сменилась серыми сумерками, когда он поднялся по лестнице и исчез. Зима всегда была его любимым временем года.