– Мы с Гретой уютно устроимся дома или просто посидим у тебя и полакомимся твоим печеньем.

– Мы вам всегда рады. – Мать улыбнулась ей, глядя на дочь поверх очков для чтения. – А может быть, вам съездить куда-нибудь в теплые края?

– Ах, мама, мне кажется, в этом году я летала больше, чем Карстен, а он все-таки пилот! – усмехнулась Каролина и сделала глоток чая. Но веселость ее была напускной.

Уже восемь лет она являлась исполнительным контрагентом в международной компании по управленческому консалтингу и занималась реструктуризацией и интернационализацией предприятий, а два года тому назад ей поручили возглавить консалтинг по менеджменту. С тех пор она практически жила в отелях, самолетах и vip-зонах аэропортов. Каролина относилась к очень небольшому числу женщин с таким кругом обязанностей и зарабатывала такие бешеные деньги, что ей это казалось почти аморальным. Грета пребывала в интернате, ее брак разрушился, а все приятельские отношения из-за невозможности их поддерживать постепенно сошли на нет. Работа всегда имела для нее наивысший приоритет. Еще при сдаче экзаменов на аттестат зрелости, которые в среднем были выдержаны на «отлично», она хотела стать лучшей. Элитные университеты в Германии и США она также закончила с отличием, после чего сделала стремительную карьеру.

Вот уже пару месяцев она чувствовала себя обессиленной и опустошенной, и вместе с усталостью пришли сомнения относительно смысла ее работы. Действительно ли то, что она делает, безумно важно? Важнее, чем возможность проводить время с дочкой и наслаждаться жизнью? Ей сорок три, а она еще не жила по-настоящему. Уже двадцать лет она бегала с одной деловой встречи на другую, жила на чемоданах и общалась с людьми, которые для нее ничего не значили и к которым она была совершенно равнодушна. Грета комфортно чувствовала себя в новой семье Карстена, она рада была тому, что у нее появились брат и сестра, собака и другая мать, которая была ей ближе, чем родная! Каролина рисковала потерять дочь и сама была в этом виновата, потому что сама сделала все так, чтобы оказаться ненужной в ее жизни.

– Но ведь твоя работа доставляет тебе удовольствие, правда?

Голос матери прервал размышления Каролины.

– Я уже не уверена, – ответила она и поставила чашку на стол. – Поэтому в следующем году я беру тайм-аут. Я хочу больше времени проводить с Гретой. И, может быть, продам дом.

– Да что ты! – Маргарет Рудольф подняла брови, но, кажется, большого потрясения не испытала. – Почему же?

– Он слишком большой, – ответила Каролина. – Я подберу нам с Гретой что-нибудь поменьше и поуютнее. Примерно как этот.

Она сама захотела иметь такой дом, какой у нее сейчас был: стильный, роскошный и энергоэффективный. Четыреста квадратных метров жилой площади, с полами из фактурного бетона и со всеми мыслимыми атрибутами комфорта. Но по-настоящему родным он для нее так и не стал, и в глубине души она тосковала по старой, уютной вилле своих родителей, где выросла, – со скрипучими деревянными лестницами, высокими потолками, отколовшейся плиткой в кухне с узором в шашечку, комнатами с эркерами и со старомодными ваннами.

– За это стоит выпить, – предложила мать. – Как ты на это смотришь?

– Конечно, у меня все-таки отпуск. – Каролина улыбнулась. – У тебя есть что-нибудь в холодильнике?

– Разумеется. Даже шампанское. – Мать подмигнула ей.

Некоторое время спустя они сидели друг напротив друга и пили за Рождество и за решение Каролины внести кардинальные изменения в свою жизнь.

– Знаешь, мама, – сказала она, – я была слишком зависима и всеми силами пыталась соответствовать идеальному образу, который все видели во мне: дисциплинированная, разумная, чрезмерно организованная. От этого я жила в постоянном стрессе, потому что все делала не по истинному убеждению, а только потому, что от меня этого ожидали.

– Теперь ты освободилась, – констатировала мать.

– Да. Да, это правда. – Каролина взяла руки матери в свои. – Я опять могу дышать и спать, мама! У меня такое ощущение, будто я несколько лет жила под водой и вдруг вынырнула, чтобы только увидеть, как прекрасен мир! Работа и деньги – это еще не все в жизни.

– Да, Каролиночка, это правда. – Маргарет Рудольф улыбнулась, но ее улыбка была печальной. – Твой отец, к сожалению, никогда этого не поймет. Может быть, это произойдет только тогда, когда он однажды выйдет на пенсию.

Каролина в этом сомневалась.

– Знаешь что, мама? Мы пойдем вместе по магазинам, – сказала она решительно. – А в сочельник будем вместе готовить, как раньше.

Мать растроганно улыбнулась и кивнула.

– Давай. А завтра вечером вы придете с Гретой делать печенье. Чтобы было чем полакомиться, раз вы будете на Рождество здесь.

* * *

Оливер фон Боденштайн появился на месте преступления спустя полчаса.

– Спасибо, что выручила, – сказал он Пии. – Теперь я продолжу.

– У меня сегодня все равно нет никаких дел, – ответила она. – Если хочешь, я останусь.

– Я не выбивал из тебя это предложение.

Он усмехнулся, и у Пии промелькнула мысль о том, как резко изменился в последние два года ее шеф. После того как распался его брак, он из-за этого часто отвлекался и не мог сконцентрироваться, а теперь к нему вернулась его независимость и прозорливость, при этом по отношению к себе он стал более великодушен. Если раньше Пия относилась к той категории людей, которые любят строить отчаянные предположения и энергично форсировать дела, в то время как он строго придерживался правил и законов и притормаживал ее действия, то сейчас ей иногда казалось, что они поменялись ролями.

Только тот, кто пережил потерю и справился с этим, в состоянии развиваться и меняться. Пия где-то прочла эту фразу, и она была верной не только в отношении ее шефа, но и ее самой. В отношениях двоих можно долго обманываться, закрывать глаза на реальность и делать вид, что все в полном порядке. Но неотвратимо приходит день, когда иллюзии лопаются, как мыльный пузырь, и перед тобой встает выбор: уйти или остаться, только пережить или действительно жить дальше.

– Ты уже разговаривала со свидетелем? – спросил Боденштайн.

– Да, – ответила Пия и набросила капюшон. Ветер был ледяной. – Он ехал на велосипеде из Эшборна по Дёрнвег – так называется эта перемычка между городскими кварталами – в направлении Нидерхёхстштадта. Примерно на высоте вон той опоры линии электропередач он увидел, что женщина упала. Он подумал, что у нее инфаркт или что-то в этом роде, и поехал к ней. Выстрела он не слышал.

– Нам уже известно что-нибудь о личности убитой?

– Нет. Но я думаю, что она жила где-то поблизости, потому что гуляла с собакой и при ней не было ключей от автомобиля.

Они отошли чуть в сторону, чтобы дать дорогу машине для перевозки трупов.

– Мы нашли и пулю, – продолжала Пия, – правда, довольно деформированную, но, несомненно, винтовочную. Доктор Леммер считает, что это экспансивная пуля. Такой вид используют охотники и полицейские из-за их высокой поражающей способности. В армии они, правда, запрещены Гаагскими конвенциями о законах и обычаях сухопутной войны.

– Это все тебе втолковал доктор Леммер? – спросил Боденштайн со слегка ироничной ноткой в голосе. – И кто он вообще такой?

– Нет, представь себе, я знала это и раньше, – ответила Пия язвительно. – Доктор Фредерик Леммер – это новый судмедэксперт.

Раздался свист. Пия и Боденштайн обернулись и увидели внизу, у ручья Крёгера, жестикулирующего обеими руками.

– Кристиан что-то обнаружил, – сказала Пия. – Пошли!

Вскоре они перешли по деревянному мосту и оказались на нижней части детской площадки. Качели, балансиры, разноцветные снаряды для лазания, канатная дорога-тарзанка, песочницы и приспособления для игр с водой занимали большое пространство выше Вестербаха.

– Сюда! – крикнул Крёгер взволнованно, как и всегда, когда что-то находил. – Должно быть, он лежал здесь, в этих кустах! Трава еще примята, а там… посмотрите… след от сошки. Правда, немного стертый, но определяется четко.