Ну, всё понятно: свисток по форме два, означает, что подкрепление полисмену не требуется, но помощь отнюдь не помешает.

Вздохнув о несостоявшемся обеде, я развернулся и быстрым шагом направился в ту сторону, откуда слышался сигнал.

Буквально в сотне ярдов, за поворотом, моему взору предстал констебль Стойкасл, удерживающий за шкирку красномордого господина в помятом распахнутом светло-сером макинтоше поверх бежевого костюма в мелкую клетку и без шляпы. Судя по качеству и потёртости (вернее – непотёртости) ткани пиджака, удерживаемый джентльмен, который, отчаянно пыхтя что-то нечленораздельное, но явно – возмущённое, пытался вырваться из крепкой руки констебля, относился к жителям среднего достатка.

– А, Айвен! – обрадовался Стойкасл, словно ожидал увидеть на моём участке кого-то иного. – Гляди-ка, какую пьянь я на твоём участке задержал. Ещё и темнеть не начало, а он лыка не вяжет!

Собственно, он был прав: участок мой кончается только на следующем перекрёстке, у дома с мезонинами. Однако же готов побиться об заклад, что шёл он к мистеру Сабурами, когда этого пьянчужку приметил.

– В общем, волоки его в участок, дружище, пусть там проспится.

– М-м-ня-мыму-мымур сам! – подал голос задержанный.

– Вот видишь – совсем никакой, – осклабился Стойкасл. – Даже имя своё произнести не может. Мистер, как тебя звать-то?

Он встряхнул пьяницу за шкирку, отчего у того начала болтаться голова.

– Мнэумнэээ ффесстокл о-о-о адвокат, – попытался ответить тот.

– Будет, будет тебе, любезный, адвокат. И адвокат, и обвинитель, и жюри присяжных, – хохотнул мой коллега. – Ну, чего глядишь, констебль Вильк? Забирай клиента, а я пошёл. Меня пончики у Сабурами заждались!

Вот же гад! Пока я задержанного до участка доведу, покуда оформлю, ведь время обеда давно пройдёт. Нет чтобы самому сволочь в кутузку…

Мы поставили друг другу отметки о встрече в наших журналах дежурства, я принял (под роспись, разумеется, всё строго по инструкции) задержанного и потащил упирающегося и норовящего при этом упасть джентльмена в участок.

Боюсь, что по прибытии в него я был весьма далёк от такой христианской добродетели, как любовь к ближнему. Обшарив карманы злосчастного пьяницы, лишившего меня обеда, а мистера Сабурами – клиента, и сдав всё найденное, по описи, дежурному констеблю на хранение, я запихал задержанного в камеру к бродягам и цыганам[1]. Вот будет ему стыдобище, негоднику, когда проспится! Особенно если подхватит вшей от соседей – уж тогда не только совесть грызть его станет.

Наскоро перекусив пирожками миссис Хобонен, которые она продавала в обед дежурным констеблям в участке (старушка проживает неподалёку, готовит воистину ужасно, но в летнее время это единственная возможность достать что-то себе на обед, поскольку погреб с ледником в участке не предусмотрен и принесённая с собой пища непременно протухла бы), я поспешил вернуться на свой участок.

От жаренных на прогорклом масле, начинённых квашеной капустой пирожков у меня началась натуральнейшая изжога, а привкус во рту стоял премерзопакостный – хорошо хоть, икота, как в прошлый раз, когда я отведал стряпню миссис Хобонен, не приключилась, – однако эти неудобства никак нельзя было счесть достаточным основанием, чтобы отлынивать от несения службы.

В последующий час я успел шугнуть с набережной стайку мальчишек из фабричных кварталов – нечего им делать там, где гуляют джентльмены и леди, стибрят ещё что-нибудь, а коли так уж хотят на корабли поглазеть, то пускай бегут к докам, как и я в детстве бегал, – и рассудить спор между кебменом и приезжим деревенщиной. Молодой, лет семнадцати, провинциал прибыл вторым классом из Рёкьявида, главного (и чуть не единственного) города Туманного Эрина, в Дубровлин и, уже усевшись в кеб, отказался платить названную цену за проезд, сочтя её чрезмерно высокой. Пришлось объяснить, что таковы правила имперской столицы, установленные городским магистратом: сел, так плати. И если молодой джентльмен не желает оказаться в участке…

Он не желал.

Хотя цену, конечно, кебмен задрал несусветную. Видано ли – два гроута за пятиминутную поездку! Осталось лишь утешить себя тем, что не я принимаю законы, я лишь тщательно слежу за их выполнением.

Чуть позже я попросил слегка подгулявшего в пабе «Русалка и Тритон» джентльмена покинуть набережную, тот поведал мне о своей боязни плаваний и о том, что он уже торопится на ждущий его корабль, отказался от сопровождения и слегка нетвёрдой (но всё ещё остающейся в рамках приличия) походкой поспешил к причалам. Я внимательно проследил за ним – не раз такие вот гуляки рассказывали мне подобные истории, оказываясь при этом лжецами, – но этот господин и впрямь поднялся по сходням на палубу бригантины «Бранвен», и со спокойной душой я вернулся к обходу.

Проходя мимо заведения мистера Сабурами, я с печалью вспомнил пирожки миссис Хобонен, которые всё никак не желали улечься у меня в животе, и, дабы не расстраиваться, отвернулся в противоположную сторону. Взор мой при этом упёрся во вход Института благородных девиц, к которому я сегодня провожал сестру Епифанию.

Стоило мне лишь глянуть в ту сторону, как высокая арочная дверь института распахнулась и на пороге его появилась донельзя растерянная монахиня. Увидев меня, эта невысокая, весьма пожилая и сухонькая сестра всплеснула руками, сложила их в молитвенном жесте, на миг возведя очи горе, истово перекрестилась и засеменила ко мне.

Я, признаться, не привык к таким проявлениям чувств при виде полисмена и поспешил ей навстречу, подразумевая неладное. О, как я оказался прав!

– Констебль, ох, констебль, как хорошо, что вы здесь! – громким шёпотом зачастила монахиня, вцепившись в мой рукав. – Скорее, пойдёмте же скорее, пока этого не увидели воспитанницы и остальные сёстры! Это же такой ужас, это же страх Господень, я сама-то думала, что моё старое сердечко не вынесет такого зрелища!

– Да что случилось, сестра? – удивился я, давая увлечь себя в направлении входа в институт. – Опять на кухне сидит здоровенный пасюк?

Был с полмесяца назад случай, не в мою, правда, смену. Здоровенная крыса неизвестно как пробралась в это женское царство – с корабля пришла, не иначе – и нахально расположилась с уворованным куском варёного мяса прямо на разделочном столе, до полусмерти напугав повариху. На женские визги рыжая тварь никоим образом не реагировала, и монашкам, дабы справиться с сим наглым захватчиком, пришлось звать на помощь полицию. После того случая в институте завели кота, быстро ставшего всеобщим любимцем. Видал я его несколько раз в окне: здоровенная раскормленная скотина с наглой мордой. И тоже, кстати, рыжий. В общем, настоящий ирландец – одобряю.

– О, боюсь, всё гораздо и гораздо хуже. – Престарелая Христова невеста продолжала тянуть меня за рукав, увлекая по коридору института. – У нас в саду… Ох, я вымолвить не решаюсь, вам самому на это надо глянуть, констебль.

Пара встреченных нами девиц проводили нашу пару удивлёнными взглядами.

– Они же сначала разговаривали в беседке, смеялись, я сама слыхала, – тараторила монахиня, открывая двери на нашем пути. – А потом уселись пить чай, и через некоторое время я пошла спросить, не надо ли чего…

За дверьми оказался внутренний двор с садом в колониальном стиле. Бассейн в центре, имитирующий озерцо с каменистыми берегами, на его кромке беседка и небольшой домик в ниппонском стиле, с окошками под самым скатом крыши, вечнозелёные кустарники, бамбук, сосны, кипарисы по всему двору, равно как и заросшие мхом валуны, между которыми петляют тропинки, выложенные из булыжников разных форм и размеров. Прямо и не знаю, что за удовольствие ходить по таким, когда можно сделать тропы из нормальной брусчатки?