– Так ты из Ростова?! – подскочил на стуле Женя.

– Ну да, – удивилась его реакции Ольга.

– Как же я, дурак, сразу не спросил? – судорожно стал доставать из пачки сигарету Васильев. – Я подумал: раз греки, это, мол, что-то черноморское, типа Сочи, Новороссийска… Я ведь тоже из Ростова. У меня квартира в районе Военведа. Знаешь?

– Знаю, – округлила глаза Феликсовна.

– Вот это да! – искрился Женя.

Ольга молчала. Рядом был человек со своим, чужим для нее миром и судьбой, хотя с ним она, возможно, ходила по одним и тем же улицам, магазинам, кинотеатрам… Васильев, почувствовав изменившееся настроение Ольги, потух. Все! Больше она о себе говорить не будет.

– А почему ты ничего не спрашиваешь о моей жизни? – Женя неловко почувствовал себя под похолодевшим взглядом Феликсовны.

Ольга потушила сигарету и встала, чтобы убрать со стола.

– Потому что главное я о тебе знаю.

– А что в моей жизни главное? – стал вытягивать из нее Женя.

– Главное то, что у тебя есть ребенок, может, даже двое. С женой не ладится. Карьера не состоялась. В твоем возрасте (ты вон скоро седой будешь) мужики уже подполковниками ходят. – Ольга говорила все это, мотаясь между столом и «кухней». – На дурака и алкоголика ты не похож, значит, семейные проблемы помешали продвижению. Не исключаю развод. То есть жена вторая… Наверняка учительница, как у большинства военных. Правильно?

– Правильно, – опешил Женя. Немного подумал и спросил: – Ну, положим, про карьеру понятно – седеющая голова, капитанское звание… А проблемы с женой как высчитала?

– Очень просто. – Ольга опять села. – Ты единственный из офицеров, кто телефон в отделении не насилует, чтобы дозвониться в полк и узнать – были ли письма…

– Все правильно, товарищ Шерлок Холмс. Жена вторая, учительница русского языка и литературы. Сын, четыре года. Любовь – то ли есть, то ли уже была. А счастья нет. Я и сюда-то на войну сбежал от семейных проблем. Вернее, думал, что сбегу. Но сын ведь. Скучаю…

– Ну, ладно. – Ольга поднялась со стиснутыми губами и выключила магнитофон. – Скука скукой, но ты за этот вечер пять раз на мои колени посмотрел. А я этого не люблю. Пойдем. Мне дежурить надо, а тебе – бай-бай.

В дверях Женя остановился.

– Спасибо этому дому за хлеб-соль! – постарался сказать весело, но глаза выдали – сфальшивил.

– Дай бог здоровья! – У Ольги был холодный взгляд. – Кстати, пистолетик отдай, не забудь. А то хватится вояка…

– Ох ты, забыл! – хлопнул себя по карману Васильев и положил оружие в Ольгину ладонь. – Вообще-то ему следует этой пушкой по голове надавать, чтоб знал, как оружие хранить надо, – и застучал своей корягой по полу узкого коридора…

Несколько дней Женя скучал, играл в карты с соседями по палате, читал старые газеты, бродил по госпиталю и старался встретиться с Феликсовной, чтобы поговорить. Но она не дежурила, была занята на операциях, после которых, усталая, сразу уходила «домой».

И вот однажды раздался ее окрик в коридоре:

– Васильев, на перевязку!

Женя взлетел с кровати и, чуть прихрамывая, помчался в процедурную.

Ольга улыбнулась ему.

– Ну что, земляк, хирург тебя смотрел? – Феликсовна разрывала пачку бинта.

– Смотрел. – Сердце у Женьки заколотилось, в груди разлилось теплое вино.

– Завтра или послезавтра пойдешь на выписку. – Ольга мельком взглянула на Васильева и отвела глаза.

– Жаль, – вздохнул Женя и поднял синюю казенную штанину на раненой ноге.

– Почему? – Руки у Ольги чуть подрагивали, когда она возилась с повязкой. Она сама не понимала, почему это происходило.

– Да так… Жаль, и все. – Женя смотрел на копну соломенных Ольгиных волос, на шевельнувшуюся грудь под белым халатом…

– Из дому что пишут? – Феликсовна спросила, удивляясь себе: зачем ей это надо, почему ее вдруг стали волновать отношения этого капитана с женой и сыном.

– Не знаю, не интересовался. Может, писем и вообще не было. – Васильеву неприятно было говорить о доме.

– Так ведь скоро замена. Поедешь домой. – Обработав перекисью водорода и зеленкой заживающие раны, Ольга стала накладывать повязку.

– Ну-у, это когда еще будет…

– Когда? – Феликсовна подняла глаза.

– Что-то около месяца.

– Мне здесь сидеть дольше. – И ловко сделала узелок на повязке. – Готов, артиллерист.

– Ольга… – Васильев замялся. – Может, посидим сегодня вечером. На прощанье… Ты же говорила, что у нас с тобой – купейно-поездной вариант. До конечной станции еще есть время…

Феликсовна стояла у шкафчика с медикаментами, звенела склянками и думала. На фоне окна был четко виден ее греческий профиль.

– Ладно, – сказала, не глядя на Женьку. – Приходи.

– А ты водку пьешь? – У Васильева сверкнули глаза и стало распирать грудь.

– Пью, – сказала Ольга и закрыла шкафчик. Затем повернулась к Жене и спрятала в карманы халата задрожавшие руки.

– Ну, тогда я пошел? – воспламененный Васильев зашевелил усами, не зная, что делать со своим горящим телом. А делать что-нибудь очень хотелось: подпрыгнуть, побежать, закричать… Он резко стукнул об пол своей клюкой. – До вечера?

– До вечера. – Ольга улыбнулась, обнажив белую обойму зубов.

Васильев постучал и открыл дверь.

– Проходи. – Ольга была в бежевом, плотно облегающем ее крупноватую фигуру платье с деревянными пуговицами сверху донизу.

Магнитофон разливал по комнате французскую печаль. На электрической плите в «кухонном» закутке шкворчала черная сковородка. Дух жареной картошки забивал все другие запахи комнаты. Женя демонстративно втянул носом гастрономический аромат:

– Вот это закусь! А то эти казенные каши в столовой уже поперек горла стоят.

– Поэтому мы с девочками в столовку и не ходим. Договорились с начпродом: берем продукты на складе и сами готовим. – Феликсовна расставляла на столе посуду.

– А где твоя соседка? – с надеждой спросил Женя.

– Узнала, что у меня будут гости, и ушла к подругам. – Ольга еще ни разу не улыбнулась.

– Значит, мы вдвоем? – Васильев, еле сдерживая радость, достал из-за пазухи бутылку водки.

– Не липовая? – Ольга покосилась на бутылку. – Не траванемся?

– Не должны. Брал у проверенных «боевых товарищей».

Ольга пошла в «кухонный угол» за картошкой. Пар поднимался над сковородкой. Женя плеснул по стаканам водку.

– Ну что, Феликсовна, – начнем?

– Это будет пьянка, – мотнула головой Феликсовна. – Нужно с тостом.

– Тогда, – Васильев секунду подумал, – за возвышенное и земное. – Французский минор из магнитофона настраивал на подобный тост.

– В каком смысле? – Ольга подняла стакан.

– Не за роман о Моцарте, конечно, – быстро скорректировал курс Женя. – За то, чтобы было у нас побольше возвышенного, поменьше земного…

– Что ж, за это выпить можно. – Феликсовна протянула стакан и чокнулась с Васильевым. Выпила одним глотком, по-мужски, не скривившись. Лишь глаза наполнились влагой. – Ешь, пока горячая!

– Кстати, ты читаешь про Моцарта, потому что другое чтиво под руку не попалось?

– Нет, мне очень нравится его музыка. Особенно «Реквием». У меня дома есть пластинка. Ты слышал когда-нибудь «Реквием»?

– Конечно… Опять ты спрашиваешь так, будто современные офицеры кроме Газманова никого не знают.

– Да ладно тебе обижаться. – Ольга улыбнулась. – Сам знаешь, что я почти права…

– Я впервые вижу тебя «не по форме» одетой. – Женя решил переменить тему. – То есть не в белом халате, а в «гражданке». – Он стал есть, почти не прожевывая, обжигаясь раскаленной картошкой.

– Ну, и как? – спросила Ольга, орудуя вилкой, и при этом не выразила на лице любопытства.

– Тебе очень идет это бежевое платье. Наверное, вообще идут все цвета янтарной гаммы. Но особенно мне нравятся эти деревянные пуговицы. Я люблю все натуральное, не синтетическое.

– Особенно людей. – В глазах Ольги сверкнула ирония.