Он уперся взглядом в отодвинутую мною бутылку, потом быстро плеснул из нее себе в рюмку и выпил. Я никак не отреагировал. Пускай, подумал я. Если ему так легче – пускай. Он удовлетворенно крякнул и заговорил:

– С того момента, как я стал репортером Хаткинсом, во мне заработала другая программа. Та, ради которой, собственно, до сих пор все и делалось.

Я стал ментальным приемником и передатчиком информации. Мне вдруг стали доступны мысли других людей. Я воспринимал их так же легко, как слушал радио. Надо сказать, что эта способность не утомляла меня, потому что восприятие было избирательным и полностью подвластным моей воле. Я настраивался на ментальную волну определенного человека и слушал его столько, сколько мне было нужно. А потом отключался.

Но это было не главным. – Он поднял указательный палец и значительно посмотрел на меня. – Согласитесь, сиюминутное мышление каждого человека хаотично и непродуктивно. Вот вы, Рочерс, сейчас думаете, что я пьян, противно выгляжу и лгу. И одновременно противоречите самому себе, потому что сочувствуете мне и оцениваете реалистичность полученной от меня информации. А еще прикидываете, какая из известных нам цивилизаций, не входящих в Галактический Союз, способна на диверсии типа той, о которой я рассказываю. Ведь правда? Прислушайтесь к себе.

– В общем, да… – вынужден был согласиться я.

– Вот! Так что разбираться в каше мыслей – себе дороже.

Но мне это и не нужно. Потому что я обладаю еще одной способностью – возможностью скачивать информацию из долгосрочной человеческой памяти.

Вот там-то она разложена по полочкам и не фонит, как испорченный усилитель.

Там, в этой памяти, – все. Что вы знаете, что вы поняли, чем вы жили, что вам интересно, кого вы любили и любите до сих пор…

– Он свел брови к переносице и пьяно-значительно улыбнулся мне. – А? Рочерс?

Я продолжал молча смотреть на него, не произнося ни звука.

– И чего вы боитесь больше всего на свете… – продолжил он и вдруг запнулся и покачнулся на стуле. – Кстати, не хотите узнать, чего вы боитесь больше всего на свете?

– Нет, – ответил я. – Надеюсь, я знаю это.

– Вы знаете совсем не то, что на самом деле имеет место быть!

– хмыкнул он, протягивая руку к бутылке. – Но как хотите!

Я наблюдал за тем, как он выпивает, с легкой тревогой. Если он собирался угощаться такими темпами и дальше, то конца истории я мог и не услышать.

– Рассказывайте скорее! – раздраженно поторопил его я. – Мы сидим уже два часа, а в вашем повествовании еще и конь не валялся.

Скажите мне, из каких людей вы скачивали информацию и какие вопросы вас интересовали?

– А вы как думаете? – ехидно спросил он. И сам же ответил. – Конечно же, вопросы передовых научных изысканий, техники и вооружений.

Соответственно, в разработку попадались люди, непосредственно работающие в этих областях.

– И значит, мой отец и Джеймс Уокер тоже?

– Да. Ведь они были сотрудниками Бюро Звездных Стратегий, и им я уделял особое внимание. И вам, и вашей девушке Шарлотте Ньюмен.

Потому что вы – сын гения, непосредственно общались с отцом и Уокером, и в ваших руках одно время находился изобретенный ими генератор пространственных преобразований.

Да, подумал я, да. Вот почему он цитировал папеньку и Уокера без ошибок.

Он знал о них и обо мне все. А когда генератор находился у меня,

Лотта была рядом. И поэтому он знает все и о ней…

– И в Центральный мегаполис вы приехали именно для того, чтобы быть поближе к Бюро? – спросил я. Вместо ответа он согласно кивнул.

– А зачем вам нужна была работа в «Галактик экспресс»?

– По многим причинам. Назову две. «Экспресс» – серьезный кладезь новейшей информации, и в нем работаете вы. Тогда пару лет назад, когда вы стали хозяином отцовского наследства и пока еще не передали генератор в Бюро Звездных Стратегий, вы представляли для меня особый интерес.

– Ну, хорошо, – сказал я. – Вы собирали сведения.

И что дальше? Как вы их передавали?

– Они периодически, раз в неделю, извлекались из меня. Как – не понимаю. Ощущение такое, как будто из твоей макушки устремляется вверх исходящий воздушный поток. Природу этого потока я не берусь описать.

Знаю только, что он не проходит сквозь зеркала. За несколько минут до сеанса связи меня каждый раз охватывает навязчивое желание удалиться от всех отражающих поверхностей большой площади. Именно поэтому я и выбрал местом нашей встречи «Королевство кривых зеркал».

Здесь контроль со стороны моих «хозяев» исключен. Наша встреча останется для них тайной. Вы не пострадаете.

– Спасибо, – автоматически поблагодарил я, думая о своем. – А вы не пробовали определить координаты цели этого потока? Или хотя бы вектор его движения?

– Это не в моих силах.

– То есть за все эти пятнадцать лет вы так и не узнали, кто вами управляет? И не видели их?

Он опустил голову и помотал ею из стороны в сторону. Видимо, в его состоянии это означало отрицание.

– А другие восемнадцать? Члены вашего экипажа? Их-то вы видели?

– Нет, – ответил он, не поднимая головы. – Я говорил, что могу их только чувствовать. Но прочесть мысли или определить их местоположение – эти вещи мне не по зубам. Таковы правила. – Он цыкнул зубом и развел руки в стороны. – Нельзя!

– Ну, хоть приблизительно вы можете о них что-нибудь сказать?

– Приблизительно – десятеро здесь, в мегаполисе. В Центре мира, так сказать. Куда стекаются все знания Земли и цивилизаций Галактического Союза. А четверо – в островных технополисах Малайского архипелага.

Там, как вы знаете, ведутся очень перспективные работы по пространственно-временным перемещениям. А четверых, как уже говорилось, я не чувствую. Думаю, они мертвы. Не выдержали истязаний… – Он хмыкнул. – Они оказались плохим материалом. То ли дело капитан Брайтер! Э-э-эх! – Он схватил бутылку и допил из горлышка остатки виски. Я торопливо пододвинул ему тарелку с салатом.

– А если вы встретите кого-нибудь из них – узнаете? – продолжал спрашивать я.

– Не узнаю, – ответил он, сморщившись от выпитого. – Во-первых, они, так же как и я, сменили шкуру. Заметьте, что это еще как минимум четырнадцать убийств. А во-вторых, все, что связано с ними, закрыто для моего восприятия. – Хаткинс помолчал. – Хотя, знаете…

Неожиданно он расслабил узел галстука и рванул на груди рубаху. Две верхние пуговицы выстрельнули в сторону, но он не обратил на это внимания.

А устало улыбаясь, полез за пазуху и вынул из-под рубахи тусклый металлический кругляш на довольно толстой стальной цепочке.

– Видите? Это идентификационный жетон члена экипажа корабля-разведчика № 130. На нем выгравировано мое имя. Имя Томаса Брайтера… Видите?

– Вижу…

– Жетон изготовлен из особого, суперпрочного и термостойкого сплава. Чтобы, значит, можно было опознать труп. Как бы плохо он ни выглядел… – Он значительно выпучил на меня глаза, пьяно качая головой. – Этот значок был всегда со мной. И я не расстался с ним даже после трансформации в Хаткинса. Почему – не могу объяснить. Возможно, память о настоящем братстве не стирается ничем…

Одним словом, остальные члены моего экипажа могли поступить так же – сохранить жетоны. Но я в этом не уверен. Вы поняли меня?

Он убрал значок под рубаху, затянул узел галстука, и металлическая цепочка, охватывавшая его шею, исчезла под воротом.

– Слабая надежда, – подумав, констатировал я. – Не все с годами сохраняют преданность прежним идеалам, даже не подвергаясь ментальной обработке. Ваши коллеги вполне могли спустить свои жетоны в унитаз. Еще до выхода в отставку.

Хаткинс шутовски выпятил нижнюю губу и развел руками:

– Чем могу!

– Ну ладно. – Я задумался, переваривая услышанное. А Хаткинс вдруг обмяк на стуле и прикрыл глаза. Его очки сползли на нос, узкие губы приоткрылись, обнажив полоску желтых острых зубов.

Скулы обострились. Дышал он хрипло и неровно. И был похож на тощего умирающего хомяка.