В комнате повисла зловещая тишина.

– Какого ещё блуда! – возопил Эрнст. – Что за идиотизм! Не отбирает, а отправляет на кастинг! На должность личного секретаря!

Он схватил ручку и зачеркнул несколько абзацев, в ажитации продырявив бумагу кончиком пера.

– Далее. Малюта едет к опальному митрополиту Филиппу получить его благословение для Грозного на штурм Великого Новгорода. «Благословляют только добрых на доброе, – говорит Филипп. – Не обманывай меня, испрашивая дар Божий». Тогда Малюта набрасывается на митрополита и душит его подушкой. Мдааа… Это ж какой национал-предатель такое сочинил?

– Карамзин! – быстро ответил Кравчук.

– Двушечку бы ему выписать… да жаль, что помер. Ну и заварили кашу… митрополит, подушка… как теперь это расхлебывать?

– Сделаем по-другому, – заговорил сообразительный Максимов. – Отвечает ему Филипп: «Нет, не могу я благословить царя. Грешен аз и бестолков. Задуши-ка меня за это подушкой».

– Вот так будет лучше! – одобрительно покивал Эрнст. – А ещё лучше – самоубийство! Филипп сам ей задушился.

– Заключительная сцена важна, – сказал Максимов. – Малюта ж погиб в битве со шведами. Надо это сделать очень трогательно. Все рыдают. Соратники Малюты, зрители, даже шведы, когда его убивают. Смертельно раненый стрелой навылет Скуратов поднимается во весь рост и говорит: «Патриотизм, самодержавие, духовность! Вот на чем стояла и стоять будет земля русская! Я верю – на смену мне придут Аракчеев, Бенкендорф, Берия и Андропов! Поэтому я легко испускаю дух!»

– Гениально! – завороженно сказал Эрнст, что-то черкая в блокноте. – Аракчеев и Берия. Вот и идеи для следующих фильмов.

– Берию играть не буду, – вновь надулся Козловский.

– Бондарчук сыграет, – подмигнул Эрнст. – Он тоже лысый.

ПРАЗДНИК К НАМ ПРИХОДИТ

Слесарь-сантехник Егорычев рано утром вышел из дома на улицу своего родного города Верхние Ямки. Улица была необычайно нарядной. Полоскались на ветру разноцветные флажки, громкоговоритель на столбе изрыгал бодрые призывы, работала мини-ярмарка. Румяные девушки продавали столь же румяные блины. Егорычев купил один блин в леопардовых пятнах припека, щедро политый топленым маслом, и задвигал челюстями. На сердце у него разливалась чистая, беспримесная радость.

Чуть поодаль, в три яруса, выстроился районный народный хор, который, не пугаясь январского ветра, распевал здравицы новоизбранному президенту Дональду Трампу.

Между прохожими на своей тележке сновал местный безногий, выпрашивая подаяние.

– Ради светлого праздничка! Ради инаугурации Трампушки нашего! – изменил он обычный текст. Подавали ему бойко.

На одном из лотков предприимчивая старушка торговала иконами с ликом сорок пятого президента. Они выгодно выделялись среди товаров конкурентов – футболок, постельного белья, кружек и блюдец, с которых радостно скалился рыжий миллиардер.

– Прикладываешь, значит, к больному-то месту, – словоохотливо поясняла бабушка желающим, – хворь-то как рукой и снимет! А завтра святую Меланью завезти обещали!

– Маловаты иконки, – нахмурился мужчина в шапке из енота, – метр на метр нету? Ну, хай так, давай сразу три – мне, сестре и тёще.

– Водичка ещё есть заряженная, – услужливо залопотала старушка. – Прямо с телевизора заряжала, во время церемонии.

– Ну, беру пузырёк на пробу, – махнул рукой человек в шапке.

Взяв фанфурик из рук пенсионерки, он тут же, в два глотка, осушил его до дна.

– Эх! До печёнок продирает! – радостно вскричал он. – Куда там боярышнику!

«Из местного ЗАГСа сообщают, – заскрипел громкоговоритель. – Все младенцы мужского пола, родившиеся вчера, получили имя Дональд, а женского – Иванка. Кроме того, зарегистрирована одна Инаугурация».

Егорычев вспомнил, что он опаздывает на работу. Он вскочил в подъехавшую маршрутку и стал искать двадцать рублей.

– Чего уж там! – заметив его старания, сказал водитель. – Бесплатный сегодня проезд! День-то какой, грех с людей деньги брать!

Выйдя на своей остановке, Егорычев бодро вошёл в ЖЭК.

– Домой иди! – даже ничего не став объяснять, осклабился начальник. – Выходной я сегодня объявил! Прими за Трампа сто граммов!

– А если трубы у кого лопнули или кран потек? – не понял Егорычев. – Что людям-то делать?

– Потерпят денёк! Чай, не баре! Тоже понимать должны…

Егорычев подал плечами и отправился домой. Придя в квартиру и сев за кухонный стол, он призадумался. Чувства переполняли его. Выдрав лист из тетради сына, он взял изгрызенную пластмассовую ручку и стал писать письмо:

«Дорогой товарищ Трамп!

Пишет вам Егорычев Виктор, простой рабочий из России. Живём мы хорошо, чего и вам желаем. Вот только бы зарплату чуть прибавить и асфальт во дворе починить. Обещайте, что пособите… на вас вся надежда…»

Закончив письмо, он заклеил его языком и положил под клеенку, наказав себе завтра обязательно отправить.

Жизнь налаживалась…

ДЕРЕВО БУБИНГА

Это было лет шесть назад, когда я издавал глянцевый журнал о светской жизни. Конечно, той светской жизни, каковой она может быть в Новосибирске. Как раз ударил предыдущий финансовый кризис, и бюджеты у рекламодателей стали стремиться к нулю. Из середины девяностых возник призрак коммунизма (зачеркнуто) бартера. Бартер порой был нужный, порой ненужный, а порой – удивительный. Так, например, позвонил нам в редакцию как-то открывшийся недавно крематорий и предложил рекламироваться по взаимозачету.

– Какой же здесь может быть взаимозачет? – спросил я с недоумением.

– Обыкновенный, – ответили на том конце провода. – Вы ставите нашу рекламу, мы кого-нибудь из вас сжигаем.

– Но у нас все еще живы, – на всякий случай предупредил я.

– Это пока, – оптимистично ответил невидимый собеседник.

Но речь пойдет про хороший, годный бартер. Филиал одной московской прокатной конторы сделал нам оферту – менять рекламные услуги на аренду их авто с водителем. А авто, надо сказать, были крутые. Десять новеньких, вальяжных Крайслер-300С (или в просторечии у автолюбителей «Караси») были только что куплены в автосалоне для свадеб, трансферов и прочих мероприятий. Большую часть времени они стояли на приколе, так как услуга была еще не раскручена. Поэтому один «Карась» закрепили на время за нашей редакцией.

Приезжал на подписание договора сам генеральный директор, мужчина столь же роскошный, как и его автопарк. Звали его Олег Аркадьевич. Привыкшие к небрежному бардовскому стилю сибирских мужчин, растянутым свитерам и стоптанным башмакам, мы с почтением взирали на его шелковое кашне и запонки, невиданное кашемировое пальто и сияющие лаком оксфорды. Олег Аркадьевич отличался необыкновенной учтивостью, улыбчивостью и в то же время умением вывернуть любое сотрудничество в свою пользу. За это он даже удостоился от нас прозвища «Хитрожов».

На следующее утро, даже без минуты опоздания, «Карась» был подан к подъезду.

Ах, какой это был экипаж! Больше похожий на небольшую яхту и внешне и в движении – даже на самых суровых ухабах он лишь чуть покачивался. Руль был декорирован каким-то дорогим деревом – в каком-то автожурнале я прочитал, что в вип-автомобилях часто в отделке используется дерево бубинга. Да, это была бубинга. Определенно бубинга. Мягчайшая изумрудная подсветка успокаивала. В самых обычных, не цифровых часах на приборной панели, с их размеренным тиканьем, было что-то викторианское. Не хватало только ключика, чтоб их заводить. Кожаные сиденья скрипели и остро пахли.

Нокаутирующим ударом был сам водитель. Краснощекий, жизнерадостный молодой человек в белой рубашке и красном галстуке предусмотрительно распахнул мне дверь, а затем уже уселся сам. Об румянец его можно было прикуривать, а о накрахмаленные манжеты – порезаться. Юноша дотронулся до ручки магнитолы, и мы покатились под звуки Моцарта.

Клиенты, мягко говоря, офигевали, когда за какой-то мелочью мы приезжали на столь внушительном седане. Если на выручке это впрямую и не отразилось, то рейтинг нашего журнала подскочил невероятно.