Так прошел месяц. И в один прекрасный день вместо столь чудесного «Крайслера» к нам приехал уже менее прекрасный пурпурный внедорожник «Додж», внутри которого погромыхивал дешевый пластик. Олег Аркадьевич, которому мы позвонили, что-то промямлил про то, что «Крайслер» занят, а по договору мелким шрифтом предусмотрена замена одной марки машины на другую в форс-мажорных обстоятельствах. Пришлось согласиться. Водитель уже был другой, он не выглядел как манекен с модной витрины, да и Моцарта он не слушал, предпочитая шансон. Еще через месяц «Додж» под сурдинку заменили на крохотную «Тойоту Витц», а потом на Жигули – «пятерку», которую водил лудоман и алкоголик Василий, всю свою зарплату просаживавший в игровые автоматы. Одна дверь «пятерки» не закрывалась, а боковое стекло не опускалось.

В последнюю свою поездку Василий попытался у меня занять денег, а когда не удалось, впал в меланхолию и всю дорогу не разговаривал.

Утром мы узнали, что он повесился.

Позже и сам Олег Аркадьевич, к сожалению, умер от рака. Так и закончилось наше сотрудничество. Но недосягаемый «Крайслер» я помню до сих пор.

КАК Я ИЗДАВАЛ ПОДПОЛЬНУЮ ЛИТЕРАТУРУ, А ПОТОМ УШЕЛ ОТ СПРАВЕДЛИВОГО СУДА

Дело было летом 2000 или 2001 года, точно не скажу. Я работал в очень тогда популярной и самой толстой за пределами Москвы (200 страниц) рекламной газете. Немного вспомнив свое профильное радиотехническое образование, я вел рубрику, где писал о новинках связи, видеонаблюдения, сигнализации и пр. Сам же продавал туда рекламу, в общем, как-то выкручивался.

И вот в одной пейджинговой (еще помните, что это такое?) компании мне предложили делать ежемесячный рекламный вкладыш в газету под названием «Пейджер и я». Наскоро набросав план тем, я выставил компании счет, написал статьи и уже через пару недель газета вышла с замечательной глянцевой вставкой, правда, на одном листе. Гордый делами рук своих, я пребывал в эйфории, пока вдруг не получил приглашение явиться в Главное управление МВД России по Новосибирской области.

Честно сказать, я был весьма озадачен. Ничего криминального во вкладыше не содержалось, кроме, может быть, плоских анекдотов в конце газетки, но ведь это не такое уж и серьезное преступление.

В указанный день и час я уже стоял на первом этаже мрачного серого здания, которое, наверно, еще помнило, как в 1937 году туда водили на допрос товарища Эйхе и других выдающихся сибирских партийных деятелей. Место, где я находился, я бы сейчас назвал ресепшеном, но тогда я просто не знал этого слова.

Дежурный без особого интереса выслушал мою сбивчивую речь и сказал: «Ааа, это вам к полковнику такому-то. Звоните вот по этой вертушке».

Дело накалялось и принимало серьезный оборот. Мной занимается целый полковник! Ему надо звонить по какой-то таинственной вертушке! Делать нечего. Позвонил.

Через пять минут тот самый полковник спустился, ухватил меня цепким взглядом и первым делом спросил:

– Сотовый с собой?

– Да! – вздрогнув, ответил я. У меня, как у заврубрикой связи, была модная по тогдашним меркам экипировка: сотовый таксофон (были и такие, только на исходящие звонки) и крутейший четырёхстрочный пейджер NEC. Со всем этим добром на поясе я чувствовал себя как техасский рейнджер с двумя кольтами.

– Выключите немедленно! – скомандовал полковник, озираясь.

Видимо, боялся, что я начну прямо отсюда сливать информацию куда-то на радио «Свобода». Я выключил, не спорить же.

– Идите за мной! – распорядился офицер. Мы пошли по широкой лестнице, покрытой такой пыльной красной ковровой дорожкой, которую я видел впоследствии только в галерее Уффици во Флоренции. Огромный бюст Ленина между первым и вторым этажом взирал на меня укоризненно и печально – как, мол, ты дошел до жизни такой?

Когда мы зашли в кабинет к полковнику, в глаза сразу бросилась моя многострадальная газетка, лежащая у него на столе. Не сомневаюсь, что некоторые места были отчеркнуты там красным карандашом с пометками NB!, Sic! и «архиважно».

Полковник уселся в кресло и взял в руки «Пейджер и я».

– Так, – сказал он глубокомысленно. – Так-так. Так-так-так.

Я испугался, что четырёхкратной серии «так-так-таков» уже не выдержу и кашлянул.

– Зачем вы это сделали? – сказал полковник ледяным голосом.

– Что?

– Вот это вот. То, что вы видите?

– Что я вижу?

– Ну вот смотрите, это что?

– Это вкладыш.

– А это?

– Это заголовок.

– А ниже?

Разговор стал напоминать двух дебилов из миниатюры Жванецкого.

– Это номер газеты в газете. Номер один. А в чем дело?

– А где же СКВОЗНОЙ номер? – зловеще прошипел полковник.

– Какой-какой?

– Сквозной. Вот тут на обложке вашей газеты стоит номер 337. Он же должен стоять и на вкладыше. Иначе получается что? Вы занимались нелегальным выпуском отдельного издания без лицензии.

Словно фокусник, он достал бланк протокола и начал, усердно сотрясая стол, заполнять его. Когда он придвинул бланк ко мне, я похолодел. Оттуда, кривляясь и высовывая язык, таращились обороты вроде «самовольное распространение незаконной печатной продукции» и «умышленные факты нелегального предпринимательства».

– Я далеко не согласен с такими резкими формулировками, – робко заметил я. – Я не подпишу.

– Если вы не подпишете, – отчеканил полковник, – то все будет гораздо, гораздо хуже.

Я не знал, куда уже хуже, потому что, судя по формулировкам, мне и так грозил, как минимум, расстрел. Но на всякий случай вздохнул и подписал.

Тут случилось удивительное. Полковник вдруг сменил тон и стал вкрадчивым.

– Вот вы же пишете о мобильной связи?

– Ну да!

– Возможно, вам попадутся факты продажи средств связи без лицензии. Или серой техники без растаможки. Вы нам сообщите об этом!

Я удивился. Мне предложили стукнуть на кого-нибудь и при этом даже не посулили ничего взамен. Даже протокол этот не пообещали порвать.

– Разумеется, – сказал я бодро. – Как только я наткнусь на факты продажи средств связи без лицензии или серой техники без растаможки, я немедленно сообщу вам. Я могу идти?

– Да! – сказал полковник железным голосом. – Вам надо будет явиться в райотдел милиции на Мичурина в понедельник в 8 утра, где вас под конвоем доставят в суд!

Назревал, судя по его тону, второй процесс Бродского с высылкой сперва в Вологду, а потом в Америку.

Я вздохнул, попрощался и, как человек законопослушный, явился в понедельник в 8 утра на Мичурина. Там никого не было. Сидела одна бабушка на вахте и вязала.

– Тут должен быть конвой, – путано объяснил я бабушке, чувствуя себя идиотом. – Меня в суд должны доставить за правонарушение. Вам должны были протокол передать…

– Нет у меня твово протокола, – сказала бабушка, не отрываясь от вязания, – иди на Серебренниковскую и ищи… мабуть там, перепутали опять все, аспиды.

Так как я еще не дошел до той степени белой горячки, чтоб самому на себя искать протоколы, я пошел на работу, а потом домой.

Больше мне не звонили и меня не искали.

А папочка с моим делом наверняка до сих пор пылится у товарища полковника.

ДРУГАЯ ПЛАНЕТА

Как-то раз в Новосибирск приехал Гришковец с моноспектаклем «Планета». В то время модное имя этого драматурга гремело по городам и весям. Огромный театр был переполнен. Мне по большому блату, как главному редактору журнала, дали пригласительный на один из приставных стульев. Жара, гул, духота, лето. Публика обмахивается программками и утирает лбы.

На сцену вышел Гришковец. Скромная декорация изображала фанерную стену с окном. Из окна выглядывала женщина, что уже автоматически превращало моноспектакль в дуо (или би?)спектакль.

В руках у Гришковца были березовые ветки. Он начал интенсивно размахивать ими, что-то символизируя.

– Окна … их так много! Города разные, а окна одинаковые, – сообщил Гришковец публике интимным картавым баритоном, как будто открывая нечто новое. – Идешь вечером по улице, вокруг много окон. Они все теплые, особенно если зима. Но на окна обычно не смотришь, когда идешь по улице. Обычно смотришь себе под ноги, чтобы не наступить в лужу или в грязь… или еще чего похуже. Вообще, обычно смотришь под ноги. А вокруг окна. Окна. А если заглянуть во двор… В какой-то двор, там окна кажутся меньше, потому что они дальше.