Нервничал я так, что едва сидел на диване да на дверь пялился. В девять часов подъезжает машина Дженни, и вот она отпирает входную дверь.
– А где дети? – спрашивает, закрывая за собой дверь и оглядывая гостиную.
– Я их уже спать уложил, – гордо сообщаю.
Дженни всегда нервничает, оставляя меня одного дома с детьми, когда их укладывать пора. Я всерьез считаю, что ей так и кажется, что, вернувшись домой, она найдет волосы нашей дочери выкрашенными зеленым в лаймовом ситро, а нашего сына сосущим вместо соски черный фломастер, которым он еще раньше раскрасил себе мордочку. Такое и случилось-то всего один раз, а подумать можно, будто я весь дом сжег до основания или детей продал на черном рынке. Не, в натуре, факт: трехмесячный малыш способен нарисовать у себя на верхней губе в точности гитлеровские усики, а на лбу гаррипоттеровскую молнию, не глядя в зеркало, – это ж полный отпад, едрена-вошь.
От меня не ускользнуло, что улыбка повяла на ее лице, когда она поняла, что детки уже спят и ей самой их не укладывать. Дженни редко (скорее никогда) не упускает шанса выкупать деток и почитать им сказку перед сном.
Мне помнится время, когда она не пропускала ни одного отсоса.
А-ааааааа, воспоминания.
– Хорошо с девчонками время провела?
Она плечами жмет, укладывая ключи и пальто на столик в прихожей.
– Нормально. Я на питье не налегала, вот Клэр с Лиз, наверное, и решили, будто я упала в доску€.
– Ты хотела сказать, что они решили, будто ты впала в тоску? – спросил я.
– Да какая разница, я и так вся из сил вздыбилась, – произносит она и плюхается ко мне на диван, откидываясь головой на подушки.
Черт! У Клэр с Лиз была одна-единственная забота: напоить мою жену допьяна. Для моей задумки она нужна мне пьяной! Ну, при встрече я их вдрызг разнесу. А, ладно, видать, будем делать это трезвыми.
– У меня для тебя сюрприз. Поднимайся наверх в нашу комнату и располагайся поудобней, – говорю ей, подмигивая.
Она с минуту смотрит на меня недоуменно, потом медленно поднимается с дивана и направляется к лестнице.
Я сижу на диване и практически прыгаю вверх-вниз от возбуждения. Как ребенок на Рождество. Совершенно не в силах ждать, пока она поднимется и увидит, что я сотворил. Знаю: она и трезвой оценит такой офигенный подарок. Это все по местам расставит. Нутром чую. Одна офигенная покупка в секс-шопе у Лиз – и я разгоню застой в нашей брачной жизни. Я до того бесподобен, едрена-вошь, что аж невмоготу. Дженни одним глазком на спальню глянет и тут же объявит, что меня надо номинировать на премию «Муж года». Я изысканно соглашусь номинироваться и стану вести себя так, будто у меня и в мыслях нет, до чего ж я обалденный.
Верно, речь надо будет толкнуть, там, смокинг, потому как, знаете ли, коли делать, так по-большому. «Хотел бы поблагодарить мелких людишек. А мелкими людишками я называю тех, кто все еще обходится без секса и кто не так обалденен, как я».
Я услышал, как в детской заплакал Билли, и – не собираюсь врать – почти взбежал по лестнице, чтобы спросить его, что он, едрена-вошь, себе думает и что вытворяет. Я ж настрого ему приказал, чтоб он звука не издал после того, как уснет. Малец, похоже, ни слова не понял из того, что я сказал.
Через несколько секунд плач Билли смолк, я молчаливо вознес благодарственную молитву и дал себе слово не забыть купить ему завтра новую игрушку в извинение за то, что едва не ворвался к нему в комнату и обозвал его членовредительным засранцем.
Меня малость беспокоило, что я все еще не слышал ликующего вскрика Дженни, но думалось, она не хочет детей пугать или еще что. Совершенно понятно. Она сдерживает восхищение и ждет, когда я поднимусь наверх, чтоб отблагодарить меня как подобает своими губками на моих мудях. Такой оборот дел для меня приемлем.
Дав Дженни еще несколько минут насладиться сюрпризом и настроившись, я спрыгнул с дивана и, перепрыгивая на лестнице через ступеньку, помчался в нашу комнату.
Бегом одолел коридор, лыбясь до ушей, настежь распахнул дверь спальни в момент, когда мой отдралет обратился в твердь при одной мысли о грядущей ночи. И остолбенел на пороге от того, что увидел. Не могу сыскать слов, способных описать происходившее на моих глазах ужасное зрелище.
– Дрю, лучшего подарка у меня не было! Я обожаю его! – шепчет Дженни. – Еще и свечи?! Боже, да лучшего освещения для этого не придумаешь!
Стою в дверях нашей комнаты и глаз не свожу с того, что вижу, хочется рухнуть на колени и заплакать. Но, заметьте, не «Боже мой, до чего ж я счастлив!». Скорее: «Едрена ж вошь, что творится?»
После трех часов тяжкого труда, пока Дженни не было, я исхитрился установить в углу нашей спальни секс-качели. Секс-качели, лучше каких не сыскать. Штука дьявольская, посреди установки я едва не накинулся на нее. Все никак не мог отделаться от видения качающейся на них Дженни, голенькой и ждущей, когда я покачу по ней, как по рельсам. Пришлось три раза сбегать в хозяйственный за материалами, и дело кончилось тем, что я удалил часть потолка, чтобы надежно закрепить несущие стойки. Надо было приладить доски и выслушать советы пяти разных работавших в хозяйственном парней, которые все, как один, с нетерпением ждали моего возвращения с красочным рассказом о том, что и как происходило вечером.
Теперь же, вместо того чтобы вернуться, вальсируя, как бог, и рассказать им о пылком сексе, каким мы занимались, свешиваясь с потолка, придется мне плестись к ним с повинной головой, сгорая от стыда. Не получится поведать офигенную историю о том, как была вызвана полиция из-за странных, диких, звериных звуков, летевших из нашей комнаты, или о разбитых стеклах в окнах дома из-за того, что качели раскачались чересчур сильно. Единственное, о чем я мог поведать, – это о том, как пал на коленки и ревел, как девчонка.
Когда я смежу веки на сон грядущий, то придется мне рисовать себе в воображении Дженни, полностью одетую, с нашим трехмесячным сыном на руках, укачивающую его на наших СЕКС-КАЧЕЛЯХ.
– Но ведь… это мои качели, – громко скулю я и стараюсь не топнуть ногой.
– Тс-сссссс, я его только-только опять убаюкала, – шепчет Дженни и сурово смотрит на меня, а сама мягко покачивается из стороны в сторону, не сводя любящего взгляда с Билли… НА МОИХ, МАТЬ-ИХ-ДРЮЧЬ, СЕКС-КАЧЕЛЯХ!
– Секс… меня… качели… плохой… секс… тошнилово.
Чушь. Только она и вылетает у меня изо рта. Чистая чушь.
Подарок, что по замыслу должен был вернуть нашей половой жизни молодость, теперь превратился в новую люльку для младенца.
Тошнилово.
– Иди сюда, Дрю, подсаживайся ко мне на качели. Тут полно места, – тихо говорит Дженни, не сводя глаз с Билли.
Сидеть рядом с женой на секс-качелях безо ВСЯКОГО секса? Не понимаю, что происходит. Она по-английски говорит?
– No hablo[2] по-СЕКСки! Билли плохой! Мой хотеть! – сокрушаюсь я, на этот раз и впрямь топая ногой.
– Дрю! Какая муха тебя нынче укусила? – громко шепчет Дженни.
МОЙ ОТДРАЛЕТ РАССЫХАЕТСЯ, А ГЛАЗА МОИ КРОВЬЮ СОЧАТСЯ! Вот какая муха меня укусила, женщина!
– Ты портишь мне подарок, – жалуется она.
– А ты мой отдралет портишь! – жалуюсь я в ответ.
– Я порчу твой арбалет? Хотя бы что это такое? Я и пальцем твой арбалет не трогала.
Вот уж поверь, мне отлично известно, как долго ты мой отдралет не трогала. Перешептывание явно ни к чему не приводит.
Получив отставку, сую мобильник в карман и направляюсь в ванную, на ходу выискивая новейшие поступления на Эротика. точка. ком.
– Ты куда? – вполголоса спрашивает Дженни, провожая меня взглядом на моем пути позора через всю нашу спальню.
– На задворки, на шашлычок, где Мисти со своим дружком Баффи загнали в угол учителя-естественника и просят его разъяснить им теорию втроемственности, – печально бормочу я.
2. Неверно, Призрачный Гонщик[3]
Нашему с Дженни браку уже года эдак… четыре. Или три? Нашей дочери Веронике три года, и Дженни точно залетела не в первую брачную ночь. Значит, три, минус год на вынашивание двоих… слушай, три года с мелочью в самый раз будет.
