Гермидорус, без суеты, забрал своё имущество у Дразуса и аккуратно разместил всё это на своём ремне, после чего, всё так же спокойно, опоясал им себя. Я была поражена, что один из тех о ком я подумала, как о каком-то книжном черве и неженке, оказывается, обладал таким бескомпромиссным достоинством и недюжинной силой. Эта женщина узнала об этом, к её собственному горю, слишком поздно. Зато теперь она навсегда запомнит, что в его присутствии ей не будет позволено, даже минимальное отступление от правил её неволи.

- Мне жаль, что я вынужден был прервать нашу экскурсию, - приносил он извинений у Дразуса Рэнциуса.

- Всё в порядке, - спокойно ответил Дразус.

Избитая, закованная в цепи девушка валялась на животе в луже воды на каменном полу, уборку которого ей ещё предстоит продолжить. Наконец поняв, что ударов больше не последует, она, подняв голову, поражённо и испуганно, уставилась на Гермидоруса. Боль, недоверие и ужас вот что было в её глазах. Она была рабыней, вызвавшей его недовольство. В результате оказалась на полу под его ремнём.

А мы, тем временем продолжали свой путь.

- Господин, - послышался её отчаянный вопль, - Я хочу Вас! Я хочу отдаться Вам! Пожалуйста, пошлите меня в Ваши покои! Я хочу ублажать Вас!

Гермидорус даже не удосужился оглянуться назад.

Оглянулась я. В глазах девушки я прочитала, что теперь она знала, что была всего лишь беспомощной рабыней, и то, что она любила его.

Мы продвигали дальше вглубь работоргового дома Клиоменеса.

Мне стало интересно, что станет с Ренатой, есть ли у неё шанс оказаться в его комнате. Решение было за Гермидорусом. А она была бесправной и ничего не стоящей рабыней.

- Дом открывается для публики в десятом Ане, - предупредил Гермидорус, - возможно, уже пора отвести Вас в кабинет Паблиуса. Он хотел бы поприветствовать Вас прежде, чем Вы покинете его дом.

Десятый ан – это гореанский полдень.

- Превосходно, - обрадовался Дразус Рэнциус, и мы начали выбираться наверх их пугающих нижних уровней рабских загонов.

До этого я не представляла всей сложности и огромности работоргового дома, а ведь этот дом был далеко не самым необычайно большим. Мы видели ванны и сад продаж, который также использовался для дрессировки. Мы прошли через различные области содержания рабов, начиная то шёлковых, зарешеченных альковов для великолепных рабынь для удовольствии, мимо различных клеток и камер, более пригодных для женщин среднего ценового ряда, и заканчивая темницами, которые представляли собой зарешеченные грязные ямы, места, одна мысль о которых приводила рабынь с состояние благоговейного ужаса. Встречались и другие зоны хранения, также менявшиеся то хорошего к плохому, но бывшие не более, чем местом у кольца, вмурованного в стене или в полу. Нам продемонстрировали кухни, продуктовые кладовые, залы приёма пищи, некоторые с простыми корытами или углублениями в полу, склады, комнаты охраны, кабинеты и архивы. Была здесь также прачечная и даже госпиталь. Ну и конечно комнаты чисто женского назначения, предназначенные для таких вещей, как обучение уходу за волосами, применению косметики и духов, маникюру и педикюру, умению правильно одеваться и раздеваться. Были даже комнаты, где неумелые женщины, обычно бывшие члены высших каст, могли бы быть обучены таким непритязательным занятиям, которые будут теперь от них ожидаться, как подходящие для рабынь, как уборка, готовка и шитье. В отдельные области дома, однако, меня не пустили, по-видимому, потому что я всё же была свободной женщиной. Мне не показали такие помещения, как загоны для самых низких рабов, камеру клеймения, комнату наказаний, и те комнаты, в которых девушкам преподавали поцелуй и ласки, и движения любви.

- Я буду хорошей! Я буду послушной! – услышала я, отчаянные крики девушки, из внутренностей низкого, стального параллелепипеда, лежавшего несколько в стороне от прохода, по-видимому, что не затруднять проход по коридору. Я замерла, пораженная увиденным. Мне голову не могло прийти, что женщину могла поместиться внутри такого маленького ящика. На самом деле, в полутьме слабо освещённого слабой лампой коридора, я и не заметила бы этот ящик, если бы не голос доносившийся оттуда. Стальной, закрытый сверху крышкой, ящик был приблизительно четыре фута в длину и три фута в ширину и высотой, возможно, не более полутора! В крышке, с каждой стороны, виднелись круги, диаметром около пяти дюймов, состоящие из отверстий размером не больше мелкой монетки. Контейнер оказался закрыт двумя плоскими стальными задвижками, перпендикулярными продольной оси ящика, которые были ещё и заперты на висячий замок.

- Я буду покорной! - рыдала девушка, запертая внутри.

- Это – рабский ящик, - небрежно бросил мне Гермидорус.

- Я прошу позволить мне служить Господам! – поняв, что не одна отчаянно закричала рабыня, запертая в ящике.

- Наверное, она очень миниатюрная женщина, - испуганно заметила я, повернувшись к Дразусу Рэнциусу.

- Она – та, кто прежде была Леди Таис Фарнациум, - пояснил Гермидорус. – Теперь её домашнее имя - Диди. Насколько мне не изменяет память, она рабыня вполне нормального размера.

- Но ящик настолько мал, - удивлённо воскликнула я.

- Так и задумано, чтобы он был маленьким, - вступил в разговор Дразус.

- Но у неё же, наверняка свело судорогами всё тело, она, же там совсем беспомощна, - возмутилась я.

- Именно в этом одно из его назначений, - кивнул тот.

- Но он так мал! – прошептала я дрожащим голосом.

- Ну, на самом деле, не такой уж он и маленький, - заметил телохранитель.

Я удивлённо посмотрела на него.

- Например, для Вас он был бы достаточно большим, - отметил он.

- Я буду повиноваться с любовью и с полным совершенством, Господа, -сквозь спазмы рыданий прокричала женщина из ящика. - Умоляю всего лишь о том, чтобы мне позволили полностью и в совершенстве ублажить моих Господ!

- Пойдёмте, здесь нет ничего интересного, - предложил Гермидорус, и мы снова, последовали за ним.

- Я прошу позволить мне служить Вам! – нёсся вслед, срывающийся женский голос из стального ящика. - Я умоляю разрешить мне ублажать Вас!

- А она почти готова покинуть ящик, - походя, отметил Гермидорус.

- Позволь-ка мне взглянуть на твоё разрешение на неё, - улыбаясь во весь рот, попросил Паблиус у моего телохранителя. – Понятно. Леди Лита. Симпатичненькое имя у Вас.

Я бы даже согласилась с ним. Это имя придумал Дразус Рэнциус, чтобы скрыть настоящее.

Он улыбнулся мне, как если бы удивлён этим именем, и я не могла понять, что он скрывает за своей улыбкой.

- Это ведь не настоящее её имя, не так ли? - уточнил Паблиус, повернувшись к Дразусу Рэнциусу.

- Конечно, нет, - усмехнулся Дразус Рэнциус.

- Несомненно, в тех кругах, в которых Вы вращаетесь, Леди Лита, -снова уставился на меня Паблиус, - для Ваших друзей будет шокирующей новостью, если они узнают, что Вы прогуливаетесь полуголой и в рабских наручниках по дому работорговца.

Я возмущённо смотрела мимо него, не желая отвечать на такое обидное замечание.

- Вероятно, это был бы настоящий скандал, - предположил он, - и отличный повод для сплетен.

Я, хотя и закованная в наручники, по-прежнему надменно, смотрела поверх его головы.

- Вот здесь, Леди Лита, - заявил он, беря меня за плечо и вталкивая меня в колонну солнечного света, падавшего из высокого зарешеченного окна, - постойте здесь, на свету. Так я смогу получше рассмотреть.

Я замерла, и мужчины отступив на пару шагов, принялись внимательно изучать меня.

- Она очень привлекательна, - отметил Паблиус. – И имя Лита отлично к ней подойдёт.

- Я тоже так думаю, - кивнул Дразус Рэнциус.

Выпрямившись, я стояла в лучах света, под внимательными оценивающими взглядами мужчин. Я опасалась, что Паблиус, подводя меня в сюда, мог бы захотеть не только осмотреть, но и ощупать меня. И я бы даже не смогла бы сопротивляться этому, будучи одета в таком коротком платьице, без какого бы то ни было нижнего белья в придачу, и с беспомощно скованными за спиной руками. Но работорговец воздержался от подобного шага. Сделай он это и, конечно, все свидетельства моего возбуждения оскорбительные и смущающие для меня, стали бы слишком очевидными для него. Мне оставалось только надеяться, что моя нужда пока ещё не была, так или иначе, заметна по внешним признакам и по моему поведению, возможно, через отклики тела. А ещё я надеялась, что они, свидетельства моих потребностей не начали пахнуть.