И вот я с волнением подошел к краю пропасти и смотрю в глубину огромного разлома, пересекающего Замбези. Передо мною река тысячеметровой ширины внезапно падает на огромную глубину и сужается в русле шириною не более[128] пятнадцати — двадцати метров.

Пропасть эта — глубокая трещина в базальтовой гряде, прерывающая русло реки; она тянется через цепь гор, на север от Замбези еще километров на тридцать — сорок[129]. Если заглянуть в бездну с правого берега, видно лишь сплошное белое облако в ярком радужном ореоле. Из этого облака вырывается фонтан пара стометровой высоты. Поднимаясь, пар сгущается, темнеет и выпадает мелким дождем, который промочил меня насквозь. Особенно сильный дождь идет у самой трещины. В нескольких метрах от пропасти изгородью стоят зеленые деревья; их листья постоянно мокры, а от подножия в пропасть катится множество ручейков. Но столб пара, бьющий навстречу, вновь поднимает их — и, вечно стремясь ко дну пропасти, ручьи никогда его не достигают.

Слева от острова видны пенистые воды реки, текущей в сторону холмов. Высоту гигантской стены, с которой падают потоки воды, можно измерить взглядом. Стены этой гигантской расселины, состоящие из однородной породы, спускаются отвесно вниз. Край той стороны, с которой падает вода, размыт на два или три фута; от него отвалились отдельные куски, придавая выступу несколько зубчатый вид. Противоположный край совершенно ровный, только в левом углу его видна трещина, и кажется, что кусок породы скоро отвалится.

Отсюда прекрасно видно, как вода падает на дно провала белой как снег пеленой, разбивается и выбрасывает при каждом всплеске фонтаны пены. Так стальные брусья, горящие в кислороде, выбрасывают снопы искр; так мириады снежных комет с ослепительными хвостами низвергаются в бездну».

Ливингстон назвал водопад на Замбези именем английской королевы[130]. Это имя — водопад Виктория — сохранилось и поныне.

Затем караван попал во владения батока — некогда многочисленного, но почти уничтоженного в истребительной войне племени. У них много своеобразных обычаев. В частности, достигнув половой зрелости, батока выбивают себе все верхние зубы. Нижние зубы, не стираемые верхними, делаются у них длиннее и несколько наклоняются вперед, безобразнейшим образом оттягивая губы. Если у батока спрашивают, зачем они себя так уродуют, те отвечают: «Мы подобны быкам, а у кого растут зубы — подобны зебрам». Но макололо, насмехаясь, дают этому обычаю другое объяснение. По их словам, жена одного из вождей батока поссорилась с мужем, сильно укусила его за руку и была приговорена к потере верхних зубов. То ли из придворного раболепия, то ли для того, чтобы такое больше не повторялось, мужи племени подвергли такой операции и собственных жен, а потом эту моду переняли все люди батока.

Вскоре Ливингстон побывал на слоновьей охоте. Слониха с двухлетним слоненком плескалась и возилась в ручье. Звереныш весело махал ушами и крутил хоботом, а иногда, бросив игру, принимался сосать материнское вымя. Внезапно раздались крики окруживших их туземцев: «О вождь! Мы пришли, чтобы убить тебя! Вы умрете, как все! Наши животы будут вашей могилой!»

Испуганные звери бросились бежать. Слоненок неосторожно вырвался вперед, но, увидев охотников, вернулся к матери, которая, чтобы успокоить малыша, нежно обвила ему хоботом голову, плечи и загородила собой. Прикрывая сына, слониха то и дело останавливалась и поглядывала на врагов, продолжавших свои заклинания, догоняла слоненка и шла рядом с ним, подняв уши и хобот, шумно дыша и все время пытаясь решить: то ли ей растоптать охотников, то ли спасать малыша. Охотники приближались и приближались: слоненок шел медленно, а все африканцы прекрасные бегуны. Показался довольно широкий ручей. Пока слониха, ни на миг не забывая о сыне, переходила его, охотники подбежали к ним шагов на двадцать. Как только слоны оказались в пределах досягаемости, их осыпали градом стрел. Вся красная от лившейся потоком крови, слониха бросилась бежать и, что удивительно, бросила слоненка. Тот удирал так быстро, как только мог, но был слишком мал, чтобы пуститься в галоп. Пытаясь спастись, бедняжка бросился в воду и прямо посреди ручья был убит.

Услышав его предсмертный крик, мать повернулась и с яростным воплем бросилась на охотников. Те разбежались кто куда. Слониха устремилась за одним из негров, у которого на плечах был кусок яркой ткани (опасная неосторожность: разъяренного от боли и гнева зверя привлекают яркие цвета).

Утыканная копьями, как гигантская подушечка для булавок, слониха несколько раз пыталась вновь броситься на врага. Она с трудом пробежала еще метров сто, перешла ручей, на мгновение остановилась, двинулась вперед, оглянулась еще раз на охотников, вновь получила град копий, задрожала, пошатнулась и с хриплым стоном обрушилась, как гора.

Слониха была в полном расцвете сил; высота ее — два метра шестьдесят четыре сантиметра, окружность ноги — один метр двадцать два сантиметра.

Постепенно приближаясь к португальской колонии, караван плыл по реке Кафуе. Там столько всякой дичи и зверья, что доктор хотел даже сфотографировать местность. Скоро, грустно замечает он, все это исчезнет, сметенное шквалом огнестрельного оружия…

В этих местах все животные невероятно доверчивы. Слоны, например, спокойно обмахиваясь огромными ушами, смотрели на лодки, плывущие в двух сотнях метров от них. Огромные дикие свиньи с забавным изумлением рассматривали отряд чернокожих; сотни зебр и буйволов мирно гуляли по опушкам. Животных на этой равнине столько, что доктор замечает: «Казалось, я попал в эпоху, когда мегатерий[131] спокойно расхаживал по первобытным дебрям!»

Дальше по реке начинаются леса, в которых полно ужасных мух цеце, укус которых безвреден для человека[132] и диких животных, но убивает быков и лошадей.

Чем дальше продвигается экспедиция, тем чаще встречаются туземцы. Они и здесь ведут себя мирно, только собираются толпами поглазеть на невиданное в этом краю диво — человека с белой кожей. Их манера приветствия весьма необычна: при виде доктора они падали на спину, катались по земле и хлопали себя по бедрам. Ливингстон пытался объяснить, что такое странное приветствие ему неприятно, но дикари, думая, что он считает их недостаточно гостеприимными, начинали кататься по земле и бить себя по ляжкам с удвоенной силой.

В каждой деревне Ливингстону давали провожатых до следующего поселения — двух-трех человек, хорошо знавших местность. Дорога здесь идет болотистой низиной, покрытой лесом, поэтому часто она тяжела, а местами и опасна для путешественников.

Небольшими переходами они достигли слияния рек Луанга и Замбези, где обнаружили развалины крепости: свидетельство тому, что здесь когда-то побывали португальцы.

Было очень жарко, и отряд шел неторопливо. Продолжительность дневного перехода не превышала двадцати километров — не то чтобы больше пройти было трудно, но зачем, изнуряя себя, рисковать подхватить лихорадку, если торопиться некуда?

Ливингстон пересек Замбези чуть ниже копей Зумбо и направился к Ниакобе, поселению племени баньяи. Доктор заметил в характере этого племени любопытную черту, свойственную, по его мнению, только им. «У этих туземцев, кажется, авторитетом обладают только женщины. Мужчина без согласия женщины никогда ничего не предпримет, а сделать что-либо без ее разрешения он не способен».

Из Ниакобы доктор вернулся на Замбези, к деревне Тете. Там португальский губернатор чудесно принял путешественника и пополнил запасы отряда.

«Тете, — пишет Ливингстон, — насчитывает от силы тридцать европейских домов вместе с фортом — небольшим квадратным зданием, примыкающим к крытой соломой казарме, где размещается гарнизон. Остальные здешние дома — туземные мазанки с крышей из тростника и травы, кое-как слепленные из веток и глины. В городе, окруженном глинобитной стеной трехметровой высоты, живет около двух тысяч жителей. Примерно столько же туземцев предпочло остаться за оградой и заниматься сельским хозяйством».