Серёжа вышел к доске, взял в руки мел и чётко и ясно объяснил своему классу и своей учительнице суть поставленной задачи и способы её решения. Когда он возвращался к своей парте, девочки просто млели от восторга, Света посмотрела на него широко раскрытыми изумлёнными глазами... и учительница была довольна. Такую незаметную «помощь» оказывал наш герой «математичке» ещё два раза... А потом... (Да, прекрасным педагогом смогла стать молодая выпускница ВУЗа! Может быть, и с отеческим наставничеством Андрея Ивановича). А потом при объяснении самого сложного материала никаких заминок у Надежды Владимировны больше не было. Она только иногда во время объяснения скептически–насмешливо посматривала на Серёжу и, казалось, спрашивала его: «Ну что, съел, Математик?».

Впоследствии Серёжа обратил внимание на то, что их «математичка» ставит ему в журнал «пятёрки», даже и не вызывая его к доске.

Одним словом, у Серёжи сложились прекрасные отношения с преподавателями «точных» наук, тех самых, которые только и необходимы людям в их дальнейшей практической деятельности.

А вот с так называемыми «гуманитариями», забивающими школярские головы всякой пустопорожней ерундой, дружбы у нашего самолюбимого героя не получилось.

«Англичанка» Татьяна Леонидовна была замечательным педагогом, язык знала досконально. Сергей Васильевич до сих пор благодарит её в душе, что она выправила его далеко не оксфордское произношение и приучила плотно работать со словарями (не только иностранными, но и с «Ожеговым» и «Далем» – действительно, главная беда наших переводчиков и филолухов – стойкое, хроническое незнание неизмеримых глубин самого богатого и выразительного языка на земле: русского языка). К сожалению, Татьяна Леонидовна была болезненной женщиной, и тогда её заменяла учительница литературы Александра Семёновна, о которой речь пойдёт немного попозже.

Но в школе ещё – в других классах – преподавали и немецкий язык. «Немку», высокую сухопарую пожилую женщину звали Софья Ниловна. Однажды на перемене Серёжа набрался наглости, подошёл к ней, заговорил по–немецки. Софья Ниловна оказалась очень любезной женщиной и фактически сама вызвалась снабжать нашего начинающего полиглота классической немецкой литературой (Ну вы, конечно, понимаете, кого мы здесь имеем ввиду). Это очень помогло нашему герою и в общем развитии (Вы спросите, как и где находил время наш герой и на чтение при таких–то ежедневных многокилометровых переходах? – всё очень просто: поставленный обстоятельствами жизни в экстремальные условия, Серёжа с самого раннего детства просто... мало спал. И пока вы спокойно дрыхли в своих уютных постельках, он вёл многочасовые беседы с Гёте и Шиллером, Гейне и Гегелем, Байроном и Блейком, Шекспиром и Диккенсом, не забывая также Лермонтова и Клюева, Чехова и Достоевского... А потом оказалось, что он просто учился у них жить не так, как все вы продолжаете жить и сейчас. Там, где вас сносило общим потоком в ближайшее болото, он всегда упрямо плыл против течения и выбирался на свой каменистый берег).

Учительницей литературы в их классе была Александра Семёновна. Это была замечательная женщина такого, ахматовского типа. Величественная, почти барственная осанка, пронзительный взгляд строгих, но добрых глаз. Неторопливая, царственная походка и стопроцентная уверенность в своей непогрешимости (Когда у Сергея Васильевича умерла мама, он почему–то сразу вспомнил Александру Семёновну и подумал: «Всё, больше таких женщин в нашей бедной и постоянно духовно нищающей стране не осталось!»).

По уровню образования и объёму духовного знания наш самонадеянный герой был по сравнению с Александрой Семёновной просто жалким пигмеем. Как замечательно проводила она свои уроки! С каким почтительным упоением говорила о великой русской литературе! Она и сама– то была пронзительно–печальным олицетворением той, далеко опрокинутой дворянской эпохи! Иногда на уроках она рассказывала с невыразимой грустью и даже со слезинками на глазах о своей столичной, давно прошедшей молодости. Много интересного и познавательного вспоминала она в этих своих повествованиях. С особым чувством давно прошедшего восторга рассказывала она о том, как она и другие студентки ходили на вечера Вл.Вл. Маяковского!..

Ну, и чего бы не дружить нашему дурню Серёжке с такой милой и высокообразованной старушкой! Увы, именно Владимир Владимирович Маяковский и перессорил их буквально насмерть.

Как-то на очередном уроке литературы Александра Семёновна с особым трепетом и восторгом рассказывала о творчестве поэта Маяковского и его так печально завершившейся судьбе.

Закончив свой рассказ, Александра Семёновна, совершенно неожиданно для класса (в котором было немало «кандидатов на медали») спросила:

–      Серёжа, а что ты думаешь о творчестве нашего великого поэта Вл.Вл.Маяковского?

Серёжа встал из–за парты и совершенно неожиданно, в свойственной только ему манере, брякнул:

–      Александра Семёновна! Если бы я выступил в качестве рекламного агента и написал: «радуюсь я: сыры не засижены» или же такие совершенно холуйские и мерзкие строки, как «моя милиция меня бережёт», я бы не оттягивал решение проблем на несколько лет, а тут же, у письменного стола, немедленно бы от такого позора пустил себе пулю в лоб.

Над классом повисла зловещая, мёртвая тишина. Бедная Александра Семёновна немного покачнулась и чуть не упала со своего стула. Два ближних еврейчика бросились было поддержать её, но она быстро оправилась, замахала на них руками, мужественно и решительно поднялась со стула, подошла ближе к Серёжкиной парте со Светкиной стороны. Она была бледна, как чистое газетное полотно! (Эх, Серёга, Серёга! Что ты наболтал? Ведь Владимир–то Владимирович всю жизнь был для неё высочайшим предметом искреннего и восторженного поклонения! А тут какой–то «Сапожник» встал и пренебрежительно плюнул в его святую для Александры Семёновны память!).

–      Ты, ты... Да Владимир Владимирович покончил с собой из–за душевных переживаний, от личной неустроенности. Он мог ещё так много написать!

–      А зачем, Александра Семёновна? – никак не мог угомониться задетый за живое девятиклассник. – Да, у Маяковского много сложных и вычурных рифм, непревзойдённый стиль стихосложения, но внутри этой яркой оболочки – пустота. Вот у великих поэтов – Блейка, Гейне, Лермонтова – нет никаких особенно изысканных форм и рифм. Зато каждое их слово наполнено глубоким чувством и смыслом, а у вашего любимого Маяковского – одна словесная требуха.

И поскольку Александра Семёновна только бледнела всё больше и молчала, бессердечный интернатский бандюган посчитал возможным для себя окончательно добить эту милую старосветскую старушку.

–      Имеются также и официальные милицейские протоколы. Когда эта аристократичка, жена Михаила Яншина, спустилась со второго этажа, она подошла к сидящим на скамейке женщинам и сказанула им буквально следующее: «Женщины! Там, наверху, Владимир Владимирович застрелился. Вы, пожалуйста, вызовите милицию, а то я спешу: у меня репетиция» (Ну, хотя бы «спектакль», а то – просто репетиция, которую всегда можно и пропустить). Всё это в протоколах есть. Так, Александра Семёновна, великие поэты не погибают.

Александра Семёновна постояла немного, держась за Светкину парту, развернулась и вышла из класса.

Что тут началось!

Со всех сторон на голову нашего героя посыпались возмущенные упрёки и негодующие возгласы активистов развороченного как пчелиный улей класса.

–      Как тебе не стыдно!

–      Совесть надо иметь!

–      Поговорим с тобой на комсомольском собрании!

–      Приходят тут всякие из интернатов!

–      Скоро ещё из Атляна отпетых к нам приведут!

–      А ты, Светка, что молчишь? Что ты думаешь?

И тут же ехидный еврейский голосок:

–      Она не думает, она – чувствует!

Бедная Света, вообще ни к чему этому не причастная, почему–то густо покраснела, а Серёжа приговорил обладателя еврейского голоска: «Ну, всё. В первой же драке тебе–то уж я точно челюсть на 180° разверну». И на всякий случай пощупал по голенищу: верный друг был на месте и всегда был готов прийти на помощь своему хозяину.