Опять это «не надо»! и проницательный искатель приключений, подлый искуситель невинных советских комсомолок, постепенно набирающийся своего злокозненного опыта ловелас сразу понял, что сегодня Маша Зыбина не сможет уснуть всю ночь и будет мечтать о его крепкой бойцовской ладони!

Их взаимоотношения сразу после этого кардинально изменились. Теперь их связывала какая–то жгучая, невидимая для других и известная только им двоим, сладостная до умопомрачения тайна!

Маленький огонёк не может долго тлеть: он или гаснет бесследно, или разгорается в безудержный пожар, стремительно пожирающий время и пространство. Так и первая девическая или юношеская любовь... Говоря прозаичным языком, Серёжа и Маша стали «дружить».

В такой романтической ситуации возникает вполне естественный вопрос: А может ли учёба быть главным смыслом человеческой жизни? Увы, дорогие наши педагоги, ответ напрашивается сам собой: нет, конечно, в жизни есть дела и поважнее учёбы.

Может быть, только для самых закоренелых зубрил интереснее решать столбиком измусоленные десятками поколений примеры, чем где-нибудь в укромном уголке обнимать прелестную, трепещущую в твоих объятиях девушку, страстно целовать её и наглухо забывать все эти надоевшие и опостылевшие «школьные предметы».

Маша Зыбина без особого сожаления «съехала» на четвёрки, уступив место первой отличницы класса непробиваемой как антарктический лёд Наташе Басковой. Но от вспыхнувшей вдруг любви глаза у девушек горят ярче, чем от «стабильных» пятёрок в классном журнале.

Маша была счастлива и – простим её эту детскую наивность – верила в существование «вечной любви», очарованная упорной и деликатной настойчивостью нашего легкомысленного героя.

В общем, пламя любви разгоралось всё сильнее, а пожарные, – учителя, родители, – не подозревали ни о чём и не включали своих спасительных сирен. А, может быть, они вспоминали свой печальный жизненный опыт, говорящий о том, что, чем сильнее тушить такие «пожары», тем больше будет невозвратимый ущерб от огня Любви.

Маша Зыбина была чистой и светлой девочкой, а у нашего Серёжи, увы, никогда в этой жизни не было каких–то особо «серьёзных намерений». А после трагического инцидента со Зверем для него вообще не осталось почти ничего святого. И думал наш юный герой уже как измотанный и покалеченный жизнью глубокий старик: «Да какая может быть святость в этом гнилом, погибающем человеческом мире!».

Увы, в жизни редко бывают мгновения настоящего простого земного счастья! Но никто ещё не сумел остановить эти «прекрасные мгновенья» (И вы не пытайтесь, наши верные читатели: остановить мгновение – это значит остановить жизнь, то есть умереть. А в любой самой сложной жизненной ситуации наилучший выход – это продолжать жить. Вы же не знаете, что ждёт вас за ближайшим поворотом судьбы!).

Иногда Серёжа провожал Машу из школы домой, и даже нёс её портфель. По–видимому, это не только доставляло Маше удовольствие, но и переполняло её неопытное девическое сердце неизъяснимой гордостью и надеждой (Эх, Маша, Маша! Любить можно и волков, но замуж выходить надо только за телят).

Маша Зыбина жила в небольшом и светлом домике в самом живописном предгорье Ильменского Хребта. Они долго ходили по переулку и разговаривали. Говорил в основном, конечно, наш остроумец Сергей. Каким соловьём заливался он перед изумлённой его неистощимой риторикой Машей! Ей, наверное, казалось, что Её Серёжа красноречивее не только Цицерона, но и самого Семёна Семёновича! (Вы, может быть, помните, что Серёжа в своё время выучил наизусть пять глав из «Евгения Онегина», читал книжки не только на русском языке, словом, был подкованным оратором, не чета этим, так опостылевшим народу, московским телеведущим и политологам, умеющим только пыжиться перед бездельной публикой и «мямлить» несусветную околесицу).

Иногда Маша совершенно невинно приглашала Серёжу зайти к ним домой, поужинать вместе и «познакомиться с мамой», но Серёжа благоразумно и вежливо отказывался от этих приглашений, видимо. Как будущий прохвост, чувствуя в этом какую–то опасность (да, не прошло бесследно для нашего героя знакомство с волчьей стаей! Он тоже стал обладателем дальновидного волчьего обоняния).

Однажды младшие интернатские девочки пожаловались своему всесильному покровителю Серёже на городских соучениц, которые в школе смеются над ними и всячески их обзывают.

–      Ладно, девочки. Не надо говорить всем сразу. – остановил их возмущённую разноголосицу Серёжа. – Расскажи ты, Верочка, что там у вас произошло.

–      Серёжа! Когда мы все идём из интерната в школу, они стоят у входа и смеются над нами.

–      Не понял. Как это смеются над вами?

–      Они кричат: «Опять эти интернатские дуры нажрались квашеной капусты и будут вонять и пердеть на уроках». А мы никогда на уроках не воняем и даже не пукаем.

–      Вера! Девочки! Они все – дуры домашние! Не обращайте на них никакого внимания! А квашеная капуста у нас отличная!

–      Серёжа! Они сегодня утром в нас какой–то глиной бросали. Наде платье замарали...

Серёжа подумал немного и решил:

–      Ну, вот это мы им спускать не будем. Завтра сделаете так...

На следующее утро интернатская малышня пошла в школу общей толпой (Обычно мальчики ходили позже девочек, которые всегда спешили получить побольше школьных знаний и даже не подозревали ещё, что все эти «знания» никогда не пригодятся им в ожидающей их хуторской жизни). Возле школьного крыльца их ждала уже не меньшая толпа откормленных городских наследников миасских золотодобытчиков.

Сразу раздались язвительные приветственные возгласы:

–      Привет интернатским пердунам! Капуста вкусная была? Всю школу провоняли! Да ещё и задаётесь!

–      Интернатская «мелочь» спокойно, без единого ответа, подошла поближе к самодовольным домашним злопыхателям... И вдруг на эту нарядную толпу ухоженных и насмешливых «злопыхателей» обрушился настоящий шквал так долго вызываемой ими, жирной и сочной квашеной интернатской капусты. Что тут началось!

Наши интернатские сразу бы бросились в драку, но изнеженная городская поросль бросилась визжащим скопом в другую сторону – жаловаться учителям и директору на хулиганистых интернатских беспредельщиков из первого и второго класса (Свои заплаканные рожицы они отмоют сами в школьном умывальнике, а их заляпанную капустным жиром форму придётся отстирывать негодующим родителям).

Возмущение дерзкой выходкой интернатского хулиганья было всеобщим. Визг и ропот раздавался во всех классах (все вдруг проснулись от рутины и спячки. Словно почувствовав зловещее дыхание новой угрожающей им силы).

Как обычно это у нас делается, главным было выяснить, кто был тот коварный подстрекатель, подучивший малолетних детей на такой «антиобщественный» проступок, кто был тот преступный «организатор и вдохновитель» этой блестящей победы интернатской малышни. Началось тщательное расследование случившегося и дотошные расспросы малолетних преступников об их подлом и мерзком Главаре.

Но никто из интернатских воспитанников – даже под жёстким «педагогическим» давлением – не выдал своего хитроумного «подстрекателя»! (Да, «были люди в наше время, не то что...»).

Когда Серёжа узнал от «общественности» что «педагогический розыск» не принёс никаких ожидаемых результатов, он облегчённо вздохнул и с заслуженным удовлетворением... положил свою наглую ладонь на ставшую ему такой родной машину коленку. Маша укоризненно посмотрела на него, потом нагнулась слегка к его уху и прошептала:

–      Серёжка! А ведь это твоя затея!

Серёжа промолчал, так как в это время томно поглаживал машину коленку и думал совсем о другом...

Когда Серёжа беззаботно помахивая машиным портфелем (сам он ходил в школу всегда налегке, так как он всё хранил в собственной непутёвой голове), провожал Машу домой, она сочла нужным продолжить их беседу за партой:

–      Серёжа! А ты знаешь, что все подозревают именно тебя, но ничего доказать не могут.