–      А что случилось, Евгения Петровна?

–      Почти все учителя жалуются, что ты выполняешь не все задания, а только те, которые тебе понравятся. И я, и даже директор, неоднократно предупреждали тебя и требовали изменить своё отношение к учёбе, а ты никак не реагируешь. Вот теперь пусть твой отец с тобой побеседует.

«Какая мелочь! А я–то, дурак, перепугался». – облегчённо подумал Серёжа – и начал изворачиваться как таёжный уж:

–      Евгения Петровна! У меня папа – в служебной командировке, а мама не может оставить одну маленькую сестру. – нагло врал вконец успокоившийся и даже повеселевший Серёжа.

–      Хорошо! Когда вернётся отец, передашь ему мою просьбу.

–      Хорошо! – смиренно пообещал Серёжа и подумал: «Когда рак на горе свистнет». Серёжа ничего отцу не сказал, а потом и сама учительница забыла о своём требовании.

Серёжа действительно не любил выполнять скрупулёзную и нудную работу, он всегда предпочитал фонтанировать инициативами и идеями. Правда, нередко высказанные идеи и проявленные инициативы выходили нашему герою боком, но он не унывал и по–прежнему самовлюблённо считал себя умным человеком. Как говорится «Иедэм дас зайне».

Прошла неделя, другая. Серёжу никто на допросы не вызывал, и даже не беспокоил. А потом выяснилось, что какие–то свидетели видели, как Зверев будто бы садился в Златоустовскую электричку. Возможно, что его и искали именно в этом, западном направлении. Но поскольку сам–то Зверев был широко известным хулиганом и отъявленным разбойником, поиски вскоре прекратили. «Натворил что-нибудь и ударился в бега» – таково было общее – ошибочное – мнение.

Серёжу очень поразило и то, что о пропавшем Звереве никто так и не сказал ни одного доброго слова. Серёжу даже однажды осенило: «А когда я сдохну, меня все только проклинать будут». А ещё позже в изощрённом мозгу Сергея Васильевича родилось «гениальное» четверостишие:

Пророков распинать своих

И каяться привыкло стадо.

Любите, сволочи, живых,

Убитым ваших слёз не надо!

После этого случая со Зверем, Серёжа вообще перестал бояться людей и смотрел на них как на... «кабанчиков».

«А всё же это очень опасная мысль, что живого человека можно так легко и быстро, – как кабанчика, – убить».

С Андрюхой Боровым Серёжу связывала весьма своеобразная дружба. Они часто вместе ходили домой из интерната. Андрюха тоже познакомился с «Серёжиными» волками, но, проходя мимо волчьей стаи всегда, видимо, на всякий случай, показывал этим постоянным обитателям урманных зарослей, охотничий отцовский нож. Они вместе ходили на озеро, занимались совместным рыбным разбоем, сено косили для своей миролюбивой скотины, увлекались петушиными боями, вместе отбивались от ремесленных и других врагов, но иногда шли «на горку» за школу и устраивали там бои по каким–то совершенно непонятным для Серёжи поводам.

Дело в том, что у Андрея тоже была младшая сестра, Валя. Эта Валя была постарше Серёжкиной сестры Людочки, но тоже очень симпатичная и скромная девушка.

Андрюха всегда начинал совершенно неожиданно:

– Ты! Бабник! Ты чего к нашей Вальке пристаёшь? У тебя и здесь подружек хватает! Тут все всё знают! Чего ты к ней прилипаешь?

(Во–первых, Серёже ещё только предстояло в будущем стать настоящим бабником; во–вторых, с его сестрой Валей он никогда даже и не разговаривал! Он даже и не думал о ней!, а в третьих, обо всём, что происходило в интернатских «кладовочках», знала только тётя Маруся, а от неё и в самом Гестапо ничего не смогли бы добиться!, а, в–четвёртых, Серёжа вообще ничего не понимал). Но отказываться от честного поединка в интернате было не принято, и Серёже приходилось идти в гору и вступать в бой с братом ничего не подозревающей обо всём этом Вали.

Драться с Андрюхой было очень нелегко. Он тоже обладал немалым бойцовским опытом, но был высокого роста и обладал очень длинными руками (Кстати, почему–то у всех второгодников – очень длинные руки).

Как правило, они минут пять боксировали на равных, потом Серёже надоедало натыкаться на Андрюхины кулаки, он перехватывал его руку, борцовскими приёмами укладывал своего соперника на траву и под истошные Андрюхины вопли: «Это нечестно! Это нечестно!» начинал эту руку выкручивать до тех пор, пока Андрюха не смирялся со своей участью и не начинал профессионально хлопать ладошкой по зелёному ковру... Таких беспричинных поединков было у них не менее четырёх. Но, не взирая на это, они продолжали дружить, и были солидарны по всем молодеческим вопросам, кроме вопроса о его ничего не подозревающей сестре Валентине.

Немного позже, когда горячий и вспыльчивый Андрюха хлебал постную похлёбку в Копейской колонии, Валя переехала в выстроенный её отцом–завгаром в посёлке на западном берегу Ильменского озера просторный дом, а Серёжа учился в институте на будущего профессионального бездельника, он дотумкал наконец до причин этих нелепых боёв со своим потенциальным шурином.

Они же соседствовали с Боровыми, и мама Серёжи, возвращаясь от них «из гостей», постоянно нахваливала их дочь Валентину:

– Ах, какая у них Валя хорошая девушка! Скромная, всё умеет делать: и шить, и стирать, и стряпать! Достанется же какому–то счастливцу такая невеста! Мы с Зиной ей говорим: «Вот поженим вас с Серёжей», а она смущается и отвечает: «Что вы, тётя Таня. У вас Серёжа умный, учится хорошо, а у меня двоек полно. Плохо мне учёба даётся!». А мы ей: «Ну и наплевать на учёбу! Ты такая красавица, в огороде и по дому всё делать умеешь, зачем тебе ещё какие–то пятёрки? И без них можно хорошо прожить. Мы вот с твоей матерью вообще в школах–то не учились, а замуж вышли за начальников, и хорошо, нормально живём. Так что ты давай быстрее расти, а об учёбе и не думай. Учёных дур много, а счастливых женщин среди них почему–то нет». Она смеётся и отвечает: «Ладно. Буду расти и постараюсь без двоек». Хорошая она девушка!

Вероятнее всего, именно такие разговоры слышал у себя дома заботливый Валин брат. Видимо на основе этой бабской досужей болтовни и решил Андрюха, что Серёга «прилипает» (то есть клинья подбивает) к его сестре, и решительно бросился защищать её честь. Хотя этой чести тогда со стороны ничего не подозревающего Серёжи ничего не угрожало.

Но Андрюха Боровой был горячим и вспыльчивым правдолюбом, а такие замечательные люди заканчивают свою жизнь в нашей стране, как правило, на ободранных человеческой тоской тюремных нарах...

О Звереве никто не вспоминал. Его постепенно все забыли, и Серёжа как-то успокоился, и тоже стал потихоньку вытеснять из своей головы тревожные воспоминания о произошедшем (Но разве такое возможно окончательно забыть?! Придётся уж нести в своей душе эту нравственную ношу до, как говорится, гробовой доски).

После зимних каникул Серёжа взглянул на свою соседку по парте и буквально остолбенел: так неожиданно похорошела и стала более женственной Маша (даже девические груди изменили свою форму и стали как бы хранителями каких–то сокровенных женских тайн). Серёжа даже робел слегка усаживаться с ней за одну парту, мало ли что. Но однажды он «не сробел» и вроде бы нечаянно положил свою левую ладонь на круглую и тёплую Машину коленку... Боже мой! Маша так вся вздрогнула, так дёрнулась всем своим телом, что неожиданно для всех громко хрястнула их бедная парта... Учительница перестала объяснять урок, весь класс дружно повернул свои любопытные головы в их сторону. Маша густо и безысходно покраснела (Стало абсолютно ясно, что машиных коленок касались до этого только заботливые родительские руки). Но учительница быстро спохватилась и продолжила урок:

–      Слушайте внимательно объяснение нового материала!

Урок продолжился как ни в чём не бывало. Немного погодя Маша, не оборачиваясь к своему нахальному соседу, с трудом выдавила из себя:

–      Ты... что?

–      Да я случайно, просто ошибся, перепутал.

–      Не надо... так... больше делать. – дрожащим шёпотом попросила Серёжу обиженная им Маша.