Итак, непредсказуемые приключения нашего героя на гостеприимной омской земле продолжались. Омская эпопея была особенно интересна тем, что её главный герой никогда не знал, что ждёт его завтра. Когда человек осознаёт в себе Воина, или становится им, всё старое и слабое в нём постепенно отмирает, и он обновляется каждый день. Но Воин в любой ситуации понимает: нужно жить и идти дальше.

Ваня снова вспомнил о Гере, который тоже уехал с 7-ки с туберкулёзом. Жив ли он и что с ним? Какую роль сыграл Карлос Кастанеда в его жизни? У него ли книга, которую Ваня отдал ему?

Да, жизнь у нашего героя оборачивалась сплошными испытаниями, душевными терзаниями и постоянными изменениями, преображением его личности, словом, была какой-то абстрактно-магической историей. Ваня и не любил долго засиживаться на одном месте. Он весь был в предвкушении нового. Ему было уже любопытно: а что будет дальше? Очередная страница его жизни под номером «Семь» была уже, считай, перевёрнута.

Они с Никоном уже собрались с вещами. А козы с МСЧ напоследок не унимались, ёрничали:

– Ну, давайте, передавайте блатным привет!

– Обязательно! – отпарировал Ваня. – А от кого?

В ответ – тишина.

На санпропускнике их быстро обыскали. Ваня успел внимательно осмотреть его хранящие столько тайн стены, что их хватило бы на сотню романов о мытарствах души человеческой. Нехорошее место. Чего тут только не творили разнузданные палачи и садисты! И эта мрачная обстановка: стакана, решётки, всякие закутки, видеокамеры, везде тёмно-синий и грязный, какой-то депрессивный цвет, тёмная извёстка. Тусклые лампочки – всё говорило о пережитых здесь страхе, ужасе и боли. Всё тут продумано спецами по психологической ломке. Ни радости, ни злости у покидающих этот невообразимый нормальному человеческому разуму гадюшник не было. Одна пустота.

Их загрузили в воронок, где уже находилось восемь человек из разных омских колоний. Все ехали на лечение в больницу, до которой и было-то всего 10 мин езды. Ваня устроился рядом с Никоном. Поехали. Прощай, «Семёрка»!

(Мы практически не сомневаемся в том, что прочитав наше повествование о порядках и нравах, царящих в колонии особого режима №7, все наши компетентные органы: ФСБ, прокуратура, следственный комитет, ФСИН (Нет, эти будут молчать. Им некогда: они сами сидят на скамье подсудимых), но все остальные будут авторитетно уверять наших граждан, что всё изображённое в этом произведении сплошные ложь и клевета. Все они с пеной у ртов будут убеждать вас, что такого просто не может быть! Наши глуповатые правозащитницы тоже вполне искренне возмутятся: «Мы там были: в седьмой колонии везде чистота, порядок и такая милая гостеприимная Администрация, что нам самим даже захотелось немного пожить там!».

Но больше всех будут возмущаться, конечно, самые достойные, то есть депутаты Государственной Думы и прочих, более мелких, дум.

Это же именно про них, про депутатов разных уровней, один непризнанный авторитетной публикой челябинский поэт когда-то, ещё во времена «перестройки», сочинил:

Крутили, вертели

Из кадровых множеств,

Избрали на деле

Чванливых ничтожеств.

И не надо возмущаться, господа депутаты! Ведь это именно вы официально объявили две самые лживые и лицемерные книги священными и неприкасаемыми! А почему вы не присоединили туда ещё и Устав КПСС, ведь именно по нему вы прокоптили свои жизни? Ему тоже надо было присвоить священный статус… А когда вы голосовали по Библии и Корану, вы хоть сунули туда свои плутоватые глазёнки? Нет, не читали? И всё равно проголосовали единогласно? И никто не проголосовал против? Во всей Думе не нашлось ни одного думающего, умного, честного и образованного человека? Ужас! Вот это уже настоящий ужас… и для страны и для народа!

Поэтому, дорогие читатели, вам и впредь придётся верить нам, вашим любимым и ненавистным авторам).

На больнице всё было уже совсем по-другому: никакого напряжения, всё спокойно, без криков и насилия. Их старались быстрее обшмонать и отправить по отделениям. У каптёрщика Ваня спросил за Геру.

– Сейчас придёшь в отделение, там его и увидишь.

Значит, жив, старый друг! Уже хорошо. Значит, уже не один на чужбине. Наконец-то их повели в отделение. Они быстро вышли на улицу. День был морозный, но солнечный и ясный. Как будто и сама природа радовалась вместе с Ваней такой резкой смене обстановки и предстоящей встрече с близким по духу человеком.

Они зашли в локалку тубов: всё спокойно, кто в курилке стоит, кто просто прогуливается и дышит свежим воздухом. Там же его друг Гера беседовал с другим зеком. Все с интересом рассматривали вновь прибывших этапников, расспрашивали, кто и откуда.

– Гера! – окликнул Ваня своего бывшего однокамерника.

Тот сперва, видимо, просто не мог понять, что такое возможно. Он внимательно всматривался в знакомые черты: вроде Иван, но какой-то слишком уставший и слегка постаревший. Но голос остался прежним. Они крепко обнялись. Ещё бы! Пять лет они не виделись, и снова встретились. И где? – На омской земле, далеко от родного дома. Никто, наверное, и не поверит, что такое случается. Но уж такова жизнь: вечно жди от неё каких-нибудь сюрпризов! Первый вопрос, который задал Ваня своему другу, был:

– Где книга, Гера?

В своё время Ваня передал книгу именно Гере, и он не ошибся в своём выборе.

– Как где? Она со мной всё это время. Я её часто читаю, чтобы внутренне собраться. У меня её даже на «Семёрке» не забрали, хотя ты сам знаешь, какие там порядки, обыски, да и отношение к людям и чужим вещам. А мне удалось её сохранить. Просто почему-то никто на неё не обратил внимания. Как будто её и не было.

Они обнялись ещё раз и пошли в отделение. Ваня тоже оказался во 2-ом отделении, так как оба они болели повторно.

– Вечером пойдём гулять и там уж поговорим обо всём. Здесь тоже народ разный. – предупредил Гера своего бывшего сокамерника Ваню.

Именно на туббольнице все режимы содержались вместе. Но только здесь, на тубах, был чёрный ход и последние его представители: блатные и смотрящие. Никому даже не верилось, что такой островок «свободы» смог сохраниться в Омской области. На туббльнице смотрящие обращали весьма пристальное внимание на тех, кто приезжал с 7-ки. И если за таким что-нибудь было, то с него спрашивали и били, не жалея. Те, кто чувствовал за собой какие-нибудь сучьи грешки, любыми способами пытались не ехать на тубы. Они лечились или на 7-ке, а если дела по здоровью были совсем плохими, то сидели на больнице в изоляторе, а ходили по больнице с охраной в сопровождении сотрудников Администрации. Такова уж у них судьба: сначала напакостят, а потом ещё их и охранять надо. Такова была политика управления. Оно показывало зекам, если они дружат с администрацией, то и она всегда готова их защитить.

Но Ваня-то прекрасно знал, что стоит политике управления измениться, как они всех своих приспешников сразу же оттолкнут на растерзание общей массы. И будут их бить везде и неоднократно.

А пока Ваня с Герой в палате раскладывали вещи, заваривали чай и не могли наговориться. Кто, где и как провёл эти пять лет, когда они не виделись. Ваня пока находился в карантине на 7-ке, чаю не пил вообще, а тут сразу и конфеты, и печенье. Гера и себя не стеснял ни в чём. Вместе с ними сидел Федот, смотряга за вторым тубом, пил чай, интересовался, кто ещё выехал с 7-ки, и как там дела.

– Всё по-прежнему. Ничего не меняется. Всё зажато так, что дышать невозможно. – с горечью в голосе рассказывал Ваня.

Они допили чай, все разошлись, и наши друзья наконец-то смогли поговорить спокойно. Они оделись и вышли на улицу. Ване просто необходимо было излить душу и рассказать, под какой прессинг он попал на 7-ке.

– Ваня, брат, послушай сначала, что эти мрази творили с нашим этапом!

И взволнованный своими трагическими воспоминаниями Гера поведал своему другу следующее: