Утро. И опять умывальник, туалет… и всё бегом.

– Все в строю! Слушайте сюда, обезьяны! – кичился своим привилегированным положением Кузя. – Сегодня, возможно, к нам зайдёт комиссия из Москвы! Спросят: есть вопросы – вы знаете, что ответить!

– А что? – дерзко уточнил Ваня.

– Ника нет! Ты понял? Если что-то всплывёт, вы – не жильцы! Всё поняли?

Карантин провыл заученное:

– Так точно!

– Вот так лучше! И смотрите, потом они уедут, а вам тут жить. А ты, – злобно обратился «всесильный» Кузя непосредственно к нашему Ивану, – ничего не понял! Вечером поговорим! Дыши пока, животное!

Страсти в зоне особого режима накалялись. И не только в связи с ожиданием комиссии. Ваня напряжён как натянутая струна. Он ждал. Он был готов ко всему. Лишь бы комиссия прошла неподалёку, а лучше всего – рядом.

По обе стороны коридора навытяжку стояли задолбанные режимом люди и упорно заучивали наизусть осточертевшую им лагерную катехизисную муть. Посредине, наблюдая за всеми, деловито расхаживали Кузя и Макс. С озабоченными физиономиями бегали туда-сюда сотрудники администрации, и тоже настойчиво предупреждали зеков: «Ничего лишнего!». Все были в нетерпеливом ожидании… восьмого чудища света. Время тянулось как никогда медленно.

– Здравствуйте! До свидания! – заученно орали зеки-этапники на своей решающей репетиции.

Солдат сбегал к Мяснику, доложил обстановку, сообщил за Ваню и его подозрительный настрой.

– Ладно, иди пока. – благословил Мясо Солдата на дальнейшую «благородную» службу.

Перед обедом весь карантин учился быстро одеваться и выбегать на улицу. Исполнялось всё это, наверное, даже быстрей, чем в армии. «Подъём, беготня… Зачем всё это?» – размышлял Ваня. – «Чтобы отвлечь от чего-то более важного?».

Но тренировки продолжались.

– Давай быстрей! Быстрей, черепахи! Раздеться, одеться, выбежать и построиться! Вы будете тренироваться до вечера!

Этапники торопились, в панике хватали чужие шапки, фуфайки… И всё начиналось сначала. Число попыток перевалило уже за тридцать, но комиссия всё равно не появлялась. А может её и не будет? Ваня нервничал. Его всё больше раздражала эта бестолковая беготня. Но срываться пока было рано.

Когда они в очередной раз строились на улице, Кузя позвал Ваню в карантин. Наш герой весь внутренне напрягся, собрался и решительно шагнул навстречу своей судьбе.

Зашёл в карантин, огляделся. Всё тихо. Козы каждый занят своим делом. Ваня по предыдущему опыту знал, что стоит разинуть рот, и тебе сразу накинут мешок на голову, а там, борясь за крупицы воздуха, ты потеряешь много сил. А их, силы, надо было сберечь для главного.

– Собирайся с вещами!

– Какие вещи? – оторопел от неожиданности Ваня.

– Тебя заказали с вещами!

Ваня не мог понять, что происходит. Да и в замыслы свои он никого, даже близких друзей, не посвящал.

– Быстрей! Хватайте косметички и быстрее на выход! – торопили Ваню и ещё одного этапника.

Что за спешка? Они взяли свои вещи из каптёрки, оделись и стояли с сумками у выхода. Солдат многозначительно молчал, сидя к ним спиной. Кто-то из сук даже позавидовал им.

– Вы, ребята, вытащили счастливый билет!

Это что ещё за бред? Ваня не верил их россказням. Отсюда уезжают только с туберкулёзом.

– Ну и повело вам!

Ваня недоумевал. Туберкулёз у них называется удачей! Да, он когда-то болел этим заболеванием. Но его вылечили и выписали ещё на транзитном Централе. А, может быть, здесь, из-за пыток с мешками на голове, болезнь опять возобновилась? Ваня не знал, что и думать. А может, это Мясник замутил и убрал его с решающего забега? Во избежание возможных неприятностей. – Они же здесь все такие тонкие психологи. Ваню терзали разнородные мысли. Но ясно было одно: все его революционные планы с блеском рухнули! (Не унывай, Ваня! Че Гевара – жив! А на нашей земле столько бардака, что революционно настроенным элементам хватит работы ещё не на одно тысячелетие).

Им выдали инфекционные маски. Инспектор уже собрался уводить их с этапа. Ваня искал в толпе провожавших зеков своих друзей. Когда они встретились взглядами, он испытал какую-то глубоко выстраданную боль, глядя в их обречённые глаза. Бенди смотрел на него так преданно, что у Вани от горечи ком к горлу подкатил. Ваня ещё не верил, что у него туберкулёз, он полагал, что после уезда комиссии он снова увидится со своими друзьями. В Челябинской области Администрацией практиковался такой трюк: всех, кто может что-то сказать, собирали и закрывали в овощехранилище, иногда и на целые сутки. А тут всё было для него в новинку, и Ваня не знал, чего от них ожидать. – Да чего угодно, только ничего хорошего.

Ваня мог попрощаться со своими друзьями только глазами. Он даже не мог обнять их на прощание. Он только подмигнул им напоследок.

Козы тоже собрались все и смотрели на эти сборы. Но Ваня всё ещё не понимал, что происходит.

На Централе его выписали, поставив ЗГДУ. А, может, его специально выписали, чтобы отправить в Омск. Туберкулёзников обычно не этапировали, а здесь, на особом режиме, туберы сидели под крышей, то есть в больничном изоляторе. Или он действительно заболел вновь в этих адских условиях? Ваня не знал, что и думать. Оставалось только безропотно идти навстречу своей судьбе.

Его и Никона с Ростова, мужика-работягу лет пятидесяти, посадили на МСЧ в двухместный изолятор под видеокамеры. Окна, выходящие наружу, были тщательно закрашены белой краской. Но даже и в такой, наглухо изолированной камере им нельзя было прилечь, и они целый день просидели на стульях. Зато радио колониальное (простите, колонийское) целый день орало на всю катушку. От этого постоянного ора можно было ещё и с ума сойти. Убавить силу звука не было никакой возможности. Всё было продумано на добивание больных людей.

Ваня почему-то ждал, что ни сегодня, так завтра его выведут обратно в карантин. Он сидел, мрачно уставившись в одну точку и думал. Никон, его товарищ по несчастью, упрашивал дневальных МСЧ, чтобы дали хоть сигарету, но те кормили его обещаниями и ничего не давали. Так и сидели они целый день, слушая по радио как маршируют «здоровые» зеки. Иногда раздавались громкие приказы:

– Отряд, внимание! Хором – Здравствуйте!

Иногда, как в армии, пели строевые песни. Так все мурыжили сами себя целый день. Особенно это касалось режимных отрядов, из которых никто в промзону на работу не выходил. Они маршировали целый день с небольшими перерывами на обед и ужин. Создавалось впечатление, что зона готовилась к празднованию Дня Победы на Красной площади.

Ваня не переставал удивляться жизни: строишь планы, чего-то ожидаешь, а у жизни свои планы в отношении тебя, и какие-то неведомые силы разворачивают всё в совершенно противоположном направлении… «Как они говорят? – «Вытянул счастливый билет». Действительно, только с туберкулёзом можно отсюда уехать, а остальные остаются гнить здесь до конца.

Ваня пытался разузнать у дневальных, что и как, и о диагнозе. Он всё ещё думал, что его спрятали сюда только на время комиссии. Но прошёл один день, за ним другой, третий. Уже и комиссия давно уехала, а они всё также сидели на МСЧ под наблюдением камер, под зековский топот и под треск неумолкающего радио. Сидели в неизвестности и ждали решения своей судьбы. Им казалось, что о них просто забыли, только на проверках они встречали администрацию уже с масками на лицах. Им никто и ничего не говорил. Только неделю спустя их ещё раз собрали с вещами. От зеков они узнали, что их отправляют на туббольницу. и все им завидовали! Но Ваня не испытывал особой радости. Он беспокоился о своих друзьях. Он знал, что Бенди теперь придётся страдать вдвойне: и за себя, и за Ваню. Эти проклятые суки будут мстить ему за всё, в том числе и за свою собственную погибель! Впрочем, жизнь никогда не переставала удивлять нашего Ваню. Одних она возносила, других принижала; кого освобождала, а кого, наоборот, закабаляла; одних лечила, а других вынуждала страдать. Она была постоянна только в своём вечном непостоянстве. Только вчера он строил коварные замыслы, а сегодня жизнь резко всё развернула, и все его прежние мысли и планы кажутся всего лишь пустой суетой. Теперь предстоят новые испытания. Надо любой ценой вылечиться и непременно вернуться домой. Ваня обдумывал уже новую жизненную перспективу.