Великого Гудини раздели догола, рот заклеили лейкопластырем, чтобы он не мог спрятать там ключи или отмычки. Начальник полиции и его помощники надели на Гарри наручники и ошейник, а затем скрепили наручники и ошейник двумя замками, заведя Гарри руки за голову. Иллюзионист рассмеялся, предлагая им принести больше цепей. Тогда ему заковали ноги в кандалы… и оставили на две минуты. Он змеей выскользнул из всех пут.

Ошеломленной публике Гудини сказал, что изучал замки всю свою жизнь и знал о них больше, чем кто-либо на свете. Он поклялся, что в его способностях не было ничего сверхъестественного: он просто очень силен.

– Вы только потрогайте эти мышцы! – предложил он.

«Точно сталь», – писал репортер «Сент-Луис Пост-Диспетч». Газетчики сравнивали Гудини со знаменитым прусским силачом, выступавшим под псевдонимом Евгений Сандов, восхваляя Гудини и Сандова как образец мужественности. Не скупились они и на комплименты в адрес миссис Гудини – за ее ловкость в трюке «Метаморфозы», ее «нежный звонкий голос» и «огромные мечтательные голубые глаза». Впрочем, в большинстве знаменитых трюков Гудини, связанных с освобождением, Бесс не участвовала. Гудини заявил, что прыгнет в наручниках и кандалах с моста Идс в полноводную Миссисипи. После того как ему это удалось, он повторил трюк, прыгнув в Мерси в Англии, Рейн в Германии, Сену во Франции и многие реки Америки.

За следующие двадцать лет Король наручников сумел освободиться практически от любого заточения. Его запирали в вагоне, в котором особо опасных преступников везли в Сибирь, помещали в огромный молочный бидон, погребали подо льдом в Голландии. Его приковывали к вращающемуся крылу ветряной мельницы, к шасси автомобиля, к дулу заряженной пушки. Его помещали в мешок для почты, перетянутый кожаными ремнями с «правительственными» замками. Его привязывали к балке недостроенного небоскреба на уровне двадцатого этажа. На него надели смирительную рубашку, прочно закрепили булавками и сбросили в Нью-Йоркскую бухту – и он всплыл, триумфально улыбаясь.

В марте тысяча девятьсот шестого Гудини раздели догола, надели по две пары наручников и кандалов и усадили в камеру бостонской тюрьмы на Сомерсет-стрит – тюрьмы, из которой еще никому не удавалось сбежать. Он вышел оттуда через шестнадцать минут. Мало того, что он выбрался из своей камеры, он еще и вскрыл замки всех камер в своем блоке. Каким-то образом ему удалось миновать две двери с железными решетками, запертые сложнейшими замками. Он проник в помещение на первом этаже, где хранилась его одежда, и никем не замеченный прошел мимо охранников, воспользовавшись одним из трех выходов из тюрьмы. В тюремном дворе журналисты и сотрудники тюрьмы прошли по его следам, оставшимся на снегу, и уткнулись в стену, где следы обрывались.

Эти трюки заставили многих подозревать, что Гудини способен покидать наше измерение. Ходили слухи, что он может распадаться на молекулы, переноситься в астральный план, а через мгновение собираться в другом месте, освободившись из заточения. На самом же деле фокусы давались ему упорным физическим трудом и ему пришлось выдержать немало испытаний. Но как медиумам часто нужно уединение, чтобы приступить к выступлению, так и Королю наручников требовалось помещение на сцене, где он мог укрыться, освобождаясь от пут. Кроме того, он часто приходил на выступления других иллюзионистов, подражавших ему, и бросал конкурентам вызов – смогут ли они выбраться из таких же кандалов, наручников и веревок, что и он. Гудини часто вспоминал, как в Германии, в одном берлинском театре, один такой подражатель не справился с задачей, и Гарри вытащил его за шиворот в центр сцены, прямо под свет софитов, и потребовал у все еще скованного фокусника признать поражение – или Гудини его не освободит. Самозванец разревелся, как выпоротый ребенок. Так Гудини расправлялся с конкурентами.

Во время долгого восхождения Гудини на пик славы Америка менялась. Даже в провинциальных городках, где он выступал, уже было электричество. Автомобили заполонили дороги, мюзик-холлы сменились кинотеатрами. Великий Гудини стал не только иллюзионистом, но и героем экрана. Прошло два десятилетия с тех пор, как он выступал в бродячем цирке лекаря-шарлатана, и с тех пор, как он решил держаться подальше от всего, связанного со спиритизмом. Он прославился своими потрясающими трюками, которые, как он говорил журналистам, основывались исключительно на законах физики.

Но, невзирая на всю свою популярность, Гудини хотел добиться чего-то большего, чем слава, связанная с кинематографом и варьете. В отличие от чемпиона мира в супертяжелом весе Джека Демпси, которого многие называли трусом за уклонение от службы в армии, Гарри после начала войны попытался пойти на фронт. Он не прошел в добровольцы по возрасту, но никто не осуждал его за это. С характерным для него рвением Гудини нашел другие способы поддержать соотечественников в этой войне. Он учил моряков выбираться из затонувшего судна в случае, если корабль подобьют торпеды кайзера. Он приходил в армейские казармы и выступал перед солдатами. Он устраивал множество благотворительных представлений и продал «облигаций свободы» – ценных бумаг для финансирования военных расходов – на сумму в миллион долларов. Он пожертвовал собственные деньги на строительство отделения больницы для раненых солдат, назвав это отделение в честь своей на то время уже покойной матери. Таким образом, иллюзионист сыграл свою роль в войне за демократию. Тем не менее его беспокоило то, что он наблюдал за представлением, так сказать, из зрительного зала, в то время как более молодые мужчины непосредственно участвовали в сражениях.

Не сумев доказать свое мужество в окопах под огнем, Гудини в конце 1919 года воспользовался возможностью показать всем, на что он способен под водой. На съемках очередного фильма в Калифорнии на острове Санта-Каталина Гарри участвовал в настоящей жизненной драме, разыгрывавшейся на море. Небольшое судно потерпело крушение и рисковало вот-вот затонуть или налететь на скалы мыса Шугарлоаф. Услышав крики команды, Гудини быстро обвязался веревкой, схватил спасательный круг и прыгнул в бурные волны. Отгораживаясь от волн выставленным спасательным кругом, он ловкими мощными гребками быстро продвигался к утопающим – а те, будто по команде режиссера этой драмы, махали руками и звали на помощь. На берегу, перед гостиницей Св. Катерины, собралась толпа и зеваки ликовали при виде того, как звезда экрана пытается спасти потерпевших.

Но все пошло не по сценарию мелодрам. Гудини выбился из сил, налетел на скалы и от удара чуть не потерял сознание. Вытаскивать его пришлось глубоководным водолазам. Моторному катеру понадобилось почти сорок пять минут, чтобы преодолеть штормовые волны и добраться до пострадавших. И все же Гудини задумывался: смог бы он провернуть этот трюк, когда был моложе?

Хотя в 1920 году Гудини исполнилось сорок шесть лет, люди восхищались его силой, столь необычной во времена, когда, по словам Генри Луиса Менкена, среднестатистический мужчина «скорее походил на зайца, чем на льва». В прошлом году умер Теодор Рузвельт, а с ним канула в небытие и исполненная вызовов судьбы жизнь, которую прославлял этот политик. «Американцы становятся мягкотелыми», – говорил Ф. Скотт Фицджеральд. Тем не менее Гудини все еще служил воплощением упрямого духа гетто. Иллюзионист следовал своему кодексу чести, он вел аскетичный образ жизни, опасаясь, что если утратит хватку, то дни его будут сочтены. Он спал всего четыре часа в сутки, жил в тихом домике в Верхнем Вест-Сайде в Манхэттене, ограничивал себя в еде. У него не было детей, которые отвлекали бы его. Жена помогала тренироваться. Все усилия были направлены на совершенствование навыков мастера побега.

Гудини проделал долгий путь и не собирался мириться с приближением старости. Пышные волосы подернулись сединой и поредели, кожа стала дряблой, но серовато-голубые глаза не утратили былой пронзительности. Даже на позднем этапе карьеры амбиции Гарри были беспредельны. Он планировал встретить 1920-е годы прыжком в наручниках с небоскреба Вулворт на Манхэттене – самого высокого на то время здания США. Предполагалось, что он каким-то образом снимет в падении наручники, откроет парашют и приземлится на Бродвее в зоне, специально подготовленной для его прыжка. Друг Гудини, Орсон Мунн, представлял себе, насколько зрелищным получился бы трюк. Владелец журнала «В мире науки», арендовавший офис компании в Вулворте, часто поднимался с гостями на лифте на пятьдесят восьмой этаж небоскреба на смотровую площадку. Он утверждал, что открывающаяся панорама поражает воображение куда сильнее, чем вид с колеса обозрения в парке аттракционов на Кони-Айленд. Невзирая на послевоенный кризис, Мунн предрекал наступление десятилетия прогресса. Во многом благодаря клиенту своего отца, Томасу Эдисону, чьи изобретения компания Мунна помогла запатентовать, кинематограф процветал, фонограф был чуть ли не в каждом доме, а будущее сулило новые чудеса, о которых так часто писали в его журнале.