Сэр Артур Конан Дойл и Гарри Гудини, Лондон, 1920

В первую очередь иллюзионист отправлялся на кладбище. Возвращаясь в Нью-Йорк после киносъемок или гастролей, он непременно посещал могилу Сесилии Вайс в Квинсе. В зените славы он как-то упомянул в интервью в одном киножурнале, что его самое заветное желание – доказать самому себе, что он достоин вырастившей его матери. Великий мастер побега, способный избавиться от любых пут, он так и не смог разорвать связь с матерью. Даже в разгар зарубежных гастролей он всегда возвращался домой в день рождения Сесилии, пока та была жива. В мгновение душевного смятения он опускал голову матери на плечо – как в детстве, когда она успокаивала его. Ему всегда хотелось быть центром ее мира, но во времена его детства это едва ли было возможно. За ее внимание боролось еще шестеро детей и муж-неудачник, которого она обожала. Третий сын, Эрик, надеялся совершить что-то необычайное, чтобы полностью завладеть вниманием матери. Совершая свой знаменитый трюк с прыжком с моста, он представлял, что мать смотрит на него.

До обретения всемирной славы он работал фокусником в заведениях с сомнительной репутацией, был лекарем-шарлатаном в бродячем цирке, даже притворялся медиумом. Но он всегда умел отличать добро от зла и в этом следовал примеру своего отца, раввина Меера Шамуэля Вайса. Отец Эрика всегда придерживался законов Талмуда. Его авторитет в глазах сына укрепил диплом юриста в Будапештском университете. Вечерами он часто рассказывал сыновьям и дочери поучительные притчи. Но, невзирая на образованность, в вопросах мирского Меер Вайс оказался неудачником. В его жизни не было волшебства, кроме разве что его молодой и любящей второй жены Сесилии. Все его попытки добиться успеха были лишены упорства – того упорства, которым прославится его третий сын.

В 1878 году, через четыре года после рождения Эрика, Мееру Шамуэлю предложили должность раввина в небольшом городке Эпплтон в Висконсине, и он перевез семью из Венгрии в эти неизведанные земли. Иллюзионист вспоминал, как родители сидели под соснами в эпплтонском парке, пили кофе, о чем-то говорили, – семейная идиллия в краткий период стабильности. Нельзя сказать, что семье Вайсов легко жилось в Эпплтоне: на должности раввина Меер Шамуэль получал всего семьсот пятьдесят долларов в год, и при всей бережливости этого едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Но, учитывая последующие события, Эрик идеализировал ранние годы, вспоминая поездки на кабриолете, катания на санках зимой и плавание на пароходе по реке Фокс. Эрик вспоминал, как приходил в восторг, когда под городом ставил шапито бродячий цирк Барнума и Адама Форпо. Тайком пробираясь внутрь, мальчик видел огнеглотателей, жонглеров и фокусников, носивших такие звучные псевдонимы, как Несравненный мистериарх трех континентов или Восхитительнейший волшебник Вселенной, и утверждавших, что они родом из таких загадочных мест, как Венеция, Персия и Индостан. Ни один бродячий фокусник никогда не признавался в заурядном происхождении, но пройдет время, и Эрик не станет скрывать свое прошлое, открыто заявляя, что он сын раввина, выросший в небольшом городке и воспитывавшийся на традиционных ценностях. Тем не менее некогда его вдохновили кровавые зрелища – например, трюк английского иллюзиониста доктора Линна: фокусник расчленял ассистентов хирургической пилой, а затем «благодаря волшебству» восстанавливал целостность их тел.

Но чудеса творились не только под куполом цирка. Именно в Эпплтоне была пущена первая в мире гидроэлектростанция. И удивительным образом это было связано с работой Томаса Эдисона, «волшебника из Менло-Парка», подарившего свет домам Нью-Йорка… без использования газовых светильников и свеч. Но, к сожалению для Вайсов, Меер Шамуэль не смог идти в ногу с прогрессом. Еврейская община вскоре отказалась от его услуг раввина в реформистской синагоге. Причиной увольнения стала его неспособность приспособиться и выучить новый язык. На тот момент ему исполнилось пятьдесят четыре года. Пришлось искать в Висконсине другую работу. Началась черная полоса в жизни семьи. Перебравшись в Милуоки, семейство Вайс кое-как выживало за счет еврейских благотворительных организаций и постоянно переезжало с квартиры на квартиру, чтобы спрятаться от недовольных кредиторов. Впоследствии Эрик так высказывался об этом периоде своей жизни: «Чем меньше говорить об этом, тем лучше».

Родители отправили его обратно в Эпплтон, где он стал подмастерьем кузнеца и получил ценный опыт, который впоследствии помог ему в карьере «мастера побега». Но в возрасте двенадцати лет он уже чувствовал, будто в ловушке. Надежды его отца пошли прахом, и Эрик решил, что его долг – зарабатывать столько, чтобы содержать семью. Для этого он планировал устроиться в бродячий цирк – к тому моменту он уже кое-как выступал на сцене под псевдонимом Принц воздуха с незамысловатым акробатическим номером. Уверенный в своих способностях фокусника, он сел в пассажирский вагон поезда, отправлявшегося в Канзас.

Иллюзионист редко обращался в интервью к своей поездке в детстве по Среднему Западу: свисток локомотива никогда не вдохновлял его. Но много лет спустя, путешествуя в комфортном купе, он вспоминал, как ехал в битком набитом вагоне под веселый перестук колес, шорох угля, который машинист подбрасывал в топку, и свист пара. К 1920-м годам ему требовался целый цирковой поезд для перевозки аппаратуры для фокусов. И Эрику нравилось осознавать, что, пусть когда-то ему и приходилось путешествовать в товарных вагонах, теперь в его распоряжении целый поезд.

Итак, Эрик Вайс сбежал из дому и целый год пытался решить проблемы своей семьи при помощи волшебства. Он надеялся, что сможет полностью содержать мать, но отправлять ей деньги не удавалось. Мать получала только открытки, исправно приходившие из Канзас-Сити или Аннибала. В своих мемуарах Эрик пишет о поездках с бродячим цирком, но, судя по всему, на жизнь он себе зарабатывал уличными представлениями, попрошайничеством и чисткой сапог. Впоследствии он вернулся в город, в котором его семья когда-то впервые ступила на американский берег – в 1887 году он приехал Нью-Йорк, где поселился с отцом.

Не сумев сохранить должность раввина в иудейской общине в Висконсине, Меер Шамуэль поселился в нью-йоркском гетто, где его религиозные познания оказались востребованы: он зарабатывал на жизнь частными уроками. Эрик устроился на работу разносчиком газет и посыльным, и через год они уже могли оплатить переезд в Нью-Йорк всей семьи. Сесилия и братья Эрика присоединились к ним в квартирке на 75-й улице, сотрясавшейся всякий раз, когда по эстакаде Третьей авеню проезжал поезд. Ничто не напоминало пасторали Эпплтона. Впрочем, в Вест-Сайде за Центральным парком дома стояли не так густо, а на севере простирались топкие болота, поросшие густым кустарником. По этой болотистой местности Эрик и совершал свои пробежки в десять миль. Бывало, ему удавалось оббежать весь Центральный парк. Занятия бегом позволяли ему на время укрыться от тягот нищенского существования в гетто. Кроме того, он увлекался плаванием, гимнастикой и акробатикой и даже принимал участие в городских боксерских поединках, пока из-за болезни ему не пришлось выбыть из игры.

Но каждый вечер он засыпал с мыслью о том, что он, Эрик Вайс, всего лишь очередной еврей-портной. И просыпался он с той же мыслью. В швейное дело подался и Меер Шамуэль: они с сыном устроились в контору по пошиву галстуков на Бродвее. К стыду сына, его высокоученый отец стал очередным жалким портняжкой. Часами просиживая за швейной машинкой в душной мастерской, Меер Шамуэль подорвал здоровье. Иммигрант, так и не выучивший английский, он утратил дар речи как таковой – ему диагностировали рак языка. Во время удаления опухоли он умер на операционном столе – по словам врачей, организм не выдержал нагрузки. Эрик вспоминал, что после неудачной операции в Пресвитерианской больнице Нью-Йорка он пытался утешить рыдающую мать и она, к его изумлению, сказала, что он тоже плакал бы, если бы лишился рая, в котором прожил двадцать восемь лет. Да, Эрик не мог подарить ей рай, но он был полон решимости обеспечить мать всеми материальными благами, которые не сумел дать ей его отец. Именно ради этого он мечтал стать звездой эпохи водевиля.