Наших женщин зря пугает слух

Про мужских измен неотвратимость,

Очень отвращает наш от шлюх

С ними говорить необходимость.

Амур хулиганит с мишенью

Мужских неразумных сердец,

И стерва, зануда и шельма

Всех раньше идут под венец.

Сегодня для счастливого супружества

У женщины должно быть много мужества.

А Байрон прав, заметив хмуро,

Что мир обязан, как подарку,

Тому, что некогда Лаура

Не вышла замуж за Петрарку.

В идиллии всех любящих семей

Где клен не наглядится на рябину,

Жена из женской слабости своей

Увесистую делает дубину.

Для домашнего климата ровного

много значит уместное слово,

И от шепота ночью любовного

Улучшается нрав домового.

Век за веком слепые промашки

Совершает мужчина, не думая,

Что внутри обаятельной пташки

Может жить крокодильша угрюмая.

Разбуженный светом, ожившим в окне,

Я вновь натянул одеяло;

Я прерванный сон об измене жене

Хотел досмотреть до финала.

Семью трясет озноб скандальный,

Летят потоки слов случайных,

И ясно слышен звон кандальный

Колец обоих обручальных.

Любым – державным и келейным

Тиранством чужд мой организм,

Хотя весьма в быту семейном

Полезным вижу деспотизм.

Вполне владеть своей женой

И управлять своим семейством

Куда труднее, чем страной,

Хотя и мельче по злодействам.

Пора! Теперь меня благослови

В путь осени, дождей и листопада,

От пламени цветенья и любви

До пепла увяданья и распада.

Цветы. Негромкий гул людей.

Пусть ложь, что вечно с нами.

Тупой отзвон слепых гвоздей.

И тишина. И тьма. И пламя.

Увы, но улучшить бюджет

Нельзя, не запачкав манжет

К бумаге страстью занедужив,

Писатель был мужик ледащий;

Стонала тема: глубже, глубже;

А он был в силах только чаще.

Наследства нет, а мир суров;

Что делать бедному еврею?

Я продаю свое перо,

И жаль, что пуха не имею.

Спокоен сон, возвышен труд,

И человек поет, как птица:

Желаешь цвесть – умей крутиться,

Кого словили – тех ебут.

Бюрократизм у нас от немца,

А лень и рабство – от татар,

И любопытно присмотреться,

Откуда винный перегар.

Места вверху порой пусты,

Но приживаются на месте

Лишь те, кто девственно чисты

Насчет невинности и чести.

Беда, когда под бой часов

Душа меняет крен ушей,

Следя не тонкий вечный зов,

А полногрудый зов вещей.

Вполне по справедливости сейчас

Мы трудимся, воруем и живем;

Режим паразитирует на нас,

А мы паразитируем на нем.

Печальный знак несовершенства

Есть в быте нашего жилья:

Везде угрюмое мошенство,

Но нет веселого жулья.

Почему-то сейчас у сограждан,

И особенно в развитом слое,

Удивительно острая жажда

Получать много больше, чем стоить.

Дойдут, дойдут до Бога жалобы,

Раскрыв божественному взору,

Как, не стесняясь божьей фауны,

Внизу засрали божью флору.

Увы, для мерзости и мрази,

Сочащей зряь[FIXME] исподтишка,

Ни у природы нету мази,

Ни у науки порошка.

Я радуюсь, умножив свой доход,

Страхующий от холода и голода;

Бессребренник сегодня только тот,

Кто ценит преимущественно золото.

Злу я не истец и не судья,

Пользу его чувствую и чту;

Зло приносит вкусу бытия

Пряность, аромат и остроту.

Мы живем, трудясь и развлекаясь,

Посещая цирк и мавзолей,

Ничего на свете не пугаясь,

Кроме тени собственной своей.

Совсем на жизнь я не в обиде,

Ничуть свой жребий не кляну;

Как все в говне по шею сидя,

Усердно делаю волну.

Среди чистейших жен и спутников,

Среди моральнейших людей

Полно несбывшихся преступников

И неслучившихся блядей.

Мужик, теряющий лицо,

Почуяв страх едва,

Теряет, в сущности, яйцо,

А их – всего лишь два.