– Папа, когда мы жили в Центре, – сказал омега, щедро зачерпнув долькой глазурь, – любил экспериментировать с едой. Но эта комбинация была моей самой любимой. Однажды в детстве я съел столько апельсинов, что, – Элиот хихикнул и покраснел, – диатез даже на попе выскочил. Колин меня потом несколько месяцев дразнил – обзывал апельсиновой коркой, поганец. Как же я его люблю…

– Скучаешь по семье? – спросил Трой, не в силах отвести взгляд от запустившего свои тонкие пальцы в шевелюру Элиота с полуприкрытыми глазами.

– Да чё по ним скучать, – фыркнул омега, – я с ними почти каждый день вижусь, всё чё-то мозги мне промывать пытаются. Бля, мне двадцать семь лет! А родоки до сих пор достают, как же я их люблю… По Олли скучаю, это да.

– Олли? – напрягся Трой.

– Ну младший мой, а, ты ж не видел его. Ему семь, вот он у меня просто ангел, – улыбнулся Элиот, – я его если хоть раз в день не увижу, то с ума начинаю сходить.

– Значит, это к ним ты каждый день уходишь?

– Иногда к ним, иногда… надо, – даже будучи пьяным омега не спешил раскрываться окончательно, хотя и не удержался от ещё одного откровения, – мне порой кажется, что я живу прямо там, в кротовой норе Хара.

Кто такой Хар Трой не знал, но решил сейчас не уточнять, а просто налил ещё по стопке. После неё альфа наконец-таки почувствовал лёгкий дурман в мозгах, Элиот же совсем растёкся по дивану: вытянул свои длиннющие ноги, спустив их на пол, телом тоже съехал вниз.

– Знаешь, там не принято помогать, – вздохнул омега, – есть, конечно, исключения типа Акса, но чаще всего каждый сам за себя, а ведь это так глупо…

Некстати упомянутый Элиотом пацан, которого видел Трой около месяца назад, всколыхнул в памяти совершенно, казалось, неподходящее обращение, которым назвал омегу этот Акс.

– Эли, – попробовал слово на вкус альфа.

– Не марай кликуху, Паркер, – поморщился Элиот, – и так тошно от рожи твоей.

– За что ты меня ненавидишь? – спросил Трой без особой надежды на ответ.

Омега закономерно промолчал, уставившись на почти опустевшую бутылку бренди, а потом вдруг ответил так, словно это было очевидно:

– Потому что я тебя любил.

Альфа замер на своём месте, не смея даже голову в сторону собеседника повернуть, а всё то лёгкое опьянение бессовестно схлынуло вместе с приливом крови к голове. Где-то в районе кадыка начал образовываться неприятный комок, который Трой безуспешно попытался сглотнуть.

– Что? – прохрипел он.

– Пиздец, да? – истерично хихикнул Элиот, – Нет, это я сейчас понимаю, что просто ощутил связь и сам же её и углубил по незнанию, а тогда, в четырнадцать, бог мой! В четырнадцать я думал, что влюбился в Троя Паркера – самого популярного мальчика в школе, и почему-то думал, что из дюжины увивающихся за ним омег он выберет тень, которая ещё и учится на класс младше. И знаешь, это было прекрасно – первая любовь, особенно если она безответная, это так… невинно. Я старался приходить позже тебя, чтобы повесить свою куртку в гардероб рядом с твоей в надежде, что после уроков мы случайно столкнёмся, ну а там, сам понимаешь: взгляд, искра, пожар. Жаль, что мы так никогда и не встретились, возможно, я разочаровался бы в тебе гораздо раньше. Я тест для Института, кстати, из-за своей любви к тебе и не сдал тогда, в школе. Всё боялся, что пара для меня найдётся, и ей окажешься не ты.

Троя от новой информации будто проткнули ржавым металлическим штырём, причём трижды.В груди всё моментально застыло, а на голове отчётливо зашевелились волосы из-за мурашек, но проанализировать до конца новое знание альфа так и не смог, потому что Элиот внезапно продолжил:

– Когда мне исполнилось шестнадцать с половиной, папа, – омега судорожно икнул, – наконец, разрешил мне сходить на мою первую вечеринку. Конечно, я должен был вернуться к десяти и быть трезвым как стёклышко, – омега дотянулся до бутылки и щёлкнул по ней, вызвав звон, – чтобы мне разрешили сходить в следующий раз, а я был послушным мальчиком, знаешь ли. И с каждой тусовки, была ли она самая долгожданная, или самая зажигательная, или… Да хоть у чёрта на рогах, я всегда, всегда возвращался как было велено. Кроме одной. С одной я вернулся глубокой ночью, надеясь не разбудить родных. На утро папа хотел закатить скандал и посадить меня под домашний арест, но всё было без надобности, потому что по моему виду было понятно, что ни на какие вечеринки я больше ходить не буду. Никогда. Знаешь, что это была за вечеринка? Это был твой день рождения, Трой. И ты справлял его в этом самом доме, и Агат, я уверен, до сих пор помнит, как вызывал мне такси в три часа ночи, собирая по полу разбитый пьяными подростками хрусталь. А как всё мило начиналось! Я, делая вид, что совсем даже и не рад тому, что один из моих тогдашних приятелей позвал меня с собой на твой день рождения, пришёл позже основной массы. Тот приятель оказался уже в состоянии нестояния, поэтому я был предоставлен сам себе, и конечно же захотел найти виновника торжества, или, как мы уже знаем, мою голубую мечту и неразделённую любовь – Троя, чтоб ему сдохнуть, Паркера.

Элиот замолчал, и его пьяная полуулыбка начала медленно сползать с лица, полностью уступая место мрачному взгляду в никуда.

– Нашёл? – затаил дыхание Трой.

– Нашёл, – подтвердил омега, – нашёл на свою голову, точнее, не голову, но нашёл. В спальне. Ты был просто в стельку, уже на боковую собирался, а тут я вваливаюсь в полумрак комнаты, как поздний подарочек к Дню Рождения. Я что-то наврал о том, что искал туалет, а у самого сердце из груди выпрыгивает, потому что Трой со мной заговорил, а потом и заигрывать начал. Слово за слово, и вот мы уже целуемся, и ты прижимаешь меня лопатками к двери – прямо как в моих мокрых снах, прикинь? Ты лезешь ко мне под одежду, снимаешь её без сопротивления, и мы, словно двое возлюбленных, валимся на постель. Всё было как в сказке, нет, как в дешёвом романе для омег: я плавился под руками и губами, о которых так долго мечтал… А потом ты уткнул меня лицом в подушку и трахал, называя чужим именем.

– И тогда дивный сон в мгновенье превратился в кошмар, от которого нельзя проснуться. Тело реагировало на происходящее понятным образом, а в голове был ад, – Элиот поднял глаза к потолку, давя, судя по всему, подступающие слёзы. – Я ведь не знал, что мы пара! Я себя ненавидел за то, что не смог вылезти из под тебя как только понял, что ты просто спьяну перепутал меня с кем-то. С кем-то, кого хотел и кого, по твоему мнению, сейчас и представлял под собой, и это был не я… На следующий день, в школе, я понял, что ты ничего не помнишь, потому что ты как и раньше не смотрел в мою сторону, а я теперь не мог смотреть в твою. Слава богу, мы учились в разных классах, иначе бы, я клянусь, что-нибудь с собой сделал, потому что я даже в одном коридоре с тобой находиться не мог. Я тогда пообещал себе, что это был первый и последний раз, когда я позволил Трою Паркеру трахать моё тело.

Омега надолго замолчал, явно начиная засыпать:

– Я ведь тебя ненавижу, потому что ты был прав, – Элиот откинул голову на спинку дивана, прикрыв глаза, – когда сказал, что я сам приду и сам насажусь. А мне так не хочется, – и с этими словами уснул.

Элиоту казалось, что он жалел о том, что произошло, ещё до того как проснулся. А проснулся он в постели Троя полностью одетым, накрытый тёплым одеялом, а рядом, подтянув колени к себе – поза смотрелась немного странно для мощного альфы – сидел хозяин комнаты и смотрел, как зимнее солнце встаёт над городом. Омега бы точно умилился такой картине, если бы не воспоминания о вчерашнем вечере, точнее его части, где у пьяного Элиота развязался до неприличия язык, и он сболтнул свою личную маленькую трагедию и не кому-то, а Паркеру!

Дело было даже не в том, что Элиот рассказал давнюю историю, а в том, что дал понять, что не забыл, что до сих пор болит, и что он, Элиот, эгоистичный и мелочный мудак, раз не смог переступить через собственную гордость ради траха для спасения жизни. По крайней мере, именно так о себе думал Элиот, он всегда стыдился своей чёрной обиды, но если гнобить за это его начнёт теперь и Трой…