– Ничего, мои хорошие, здесь нас никто не найдёт, – Уильям втолкнул Нико в комнату и, загородив собою проход, чтобы тот не выскользнул, удобнее перехватил Чарли, на этот раз за горло. Напрасно он списал со счётов своего бывшего слугу, который раньше почти никогда не смел сопротивляться. Доминик, видя, что его хозяину грозит опасность, со звериным рыком бросился на великана-графа, пытавшего управиться с брыкающимся Чарли. Не глядя, Уильям оттолкнул Доминика, но тот вновь набросился на него, как дикий волчонок, колотя его руками и ногами. Это уже оказалось больно, и не ожидавший подобного натиска Уильям растерялся и отпустил Чарли.

Покорный, беззвучно плачущий Доминик вызывал у него со временем всё меньше желания, и граф готов был уже вышвырнуть его на улицу, как надоевшую игрушку, но сейчас мальчик предстал перед ним в совсем ином образе. Взбешённый, с лицом, искажённым ненавистью, с растрёпанной копной рыжих кудрей, он показался графу настолько прекрасным, что тот тут же позабыл о Чарли.

Доминик испугался устремлённого на него плотоядного взгляда и попятился, но было поздно. Уильям угрожающе шагнул навстречу, протягивая руки, и мальчик увидел только, как за его спиной Чарли шепнул «Я позову на помощь» и скрылся в тёмном коридоре. Нико не сомневался ни секунды в том, что хозяин исполнит обещание, но он боялся, что помощь придёт слишком поздно. Необходимо было потянуть время, и Нико бросился опрометью в другой конец комнаты. Уильям шагнул в ту же сторону и покачнулся. Доминик от испуга не сразу заметил, что граф был пьян, как сапожник, и теперь, всмотревшись повнимательнее, с облегчением выдохнул. Убежать от человека, который едва держится на ногах было не так-то сложно. А тут всего лишь надо было покружить по комнате и дождаться помощи герцога.

Нико расхрабрился и, взяв со стола, затянутого тканью, забытую кем-то потрёпанную старую книгу, и изо всех сил запустил её в графа. Живя в деревне, Доминик был прекрасным охотником и мог тягаться с альфами в количестве добытой дичи. Попасть книгой в человека с расстояния пяти шагов не составило ему труда, и граф был уязвлён в плечо. Непристойно выругавшись, Уильям пошатнулся и вновь двинулся на Доминика, покачиваясь, как медведь, только что вышедший из спячки.

Доминик перестал бояться. По сравнению с графом он был быстр и ловок, и ему было легко уворачиваться от тянувшихся к нему рук. Пожалуй, если бы Ратленд был трезв, он поймал бы омегу безо всякого труда, но, к счастью, он был неприлично пьян.

– А ну иди сюда, грязная шлюха, – прорычал граф и, всё же, ухватил расслабившегося Доминика за плечо.

Доминик забрыкался и укусил сдавливавшую его руку. Уильям вновь выругался, но ладонь не разжал. Доминик не знал, что на пьяную голову человек способен вытерпеть в несколько раз больше боли, чем в обычном состоянии, и его укус был подобен жалу пчелы для быка, однако сильно разозлил графа. Тяжёлая рука поднялась в замах и опустилась на щёку мальчика с огромной силой. В глазах потемнело, и Доминик почувствовал, что ноги подгибаются. Уильям не замедлил воспользоваться полубессознательным состоянием мальчика и швырнул его на пол. Вновь ударившись головой, Нико потерял сознание и не видел, как в комнату влетел взбешённый Теобальд и как за ним появился Чарли.

Герцог, обуреваемый дурным предчувствием, и сам был уже на полпути к месту происшествия, когда на него наткнулся бледный и дрожащий от испуга Чарли. Узнав, что происходит, он поблагодарил небеса за то, что послушался своего, как ему сначала показалось, необоснованного страха, и бросился на помощь Доминику. Услышал Теобальд пьяные вопли брата ещё издали. Ворвавшись в комнату он увидел мальчика, распростёртого на полу и склоняющегося над ним Уильяма. Ухватив близнеца за ворот расстёгнутой рубахи, он дёрнул его назад, и граф сильно ударился спиной о стену. В это время Чарли подбежал к Доминику и, приподняв его за плечи, прижал к себе.

Уильям нелепо махал руками и бранился, как матрос в порту, и Чарли даже сквозь испуг и беспокойство за друга, отчаянно краснел от того, что слышал.

Теобальду было не до приличий, не до вызова на дуэль, как положено аристократам, и начался простой мужицкий мордобой. Точнее, это была не столько драка, сколько нелепые попытки Уильяма ударить и ловкие и точные удары Теобальда. Граф потерял сознание быстро, не столько от побоев, сколько от количества выпитого алкоголя. Герцог почти и не бил его – пары точных бросков хватило, чтобы сбить незадачливого вояку с ног.

Расправившись с братом, Теобальд подошёл к Чарли, державшему на руках Доминика, взял на руки бесчувственного юношу и, ободряюще шепнув жениху «Идём», пошёл по коридору к своей спальне и смежной с нею спальне юношей.

Уложив Доминика в постель, Теобальд отправил попавшегося по пути лакея позвать врача, а сам пошёл к Картеру. Узнав, что необходимо отнести пьяного Уильяма в спальню, Картер пришёл в восторг. Вся ненависть к старшему брату, всё злорадство выплеснулось в столь ядовитую улыбку, что Теобальд счёл нужным одёрнуть его.

– Нечего тут ухмыляться. Идём, надо управиться с ним поскорее.

Альфы нашли графа там, где Теобальд его оставил – на полу в заброшенной комнате. Мужчина спал, громко похрапывая. Лицо Картера озарила счастливая и злорадная улыбка озорного мальчишки, которому удалось напакостить своему злейшему врагу.

Однако наслаждаться зрелищем было некогда, и братья дружно подхватили спящего негодяя за руки и за ноги и, изрядно постаравшись, донесли его до его спальни. Там, небрежно уложив его на кровать, они удалились, и по пути Теобальд рассказал Картеру о причине случившейся стычки.

– Мерзавец, – выплюнул разом посерьёзневший Картер. – Как такую дрянь только земля носит? Кажется, убить эдакую дрянь – даже и не грех, а благодеяние.

– Ну-ну, не переусердствуй, – осадил его герцог. – Не забывай, что он твой брат, как и я.

– Он мне не брат, – чётко разделяя слова процедил Картер, тяжёлым взглядом буравя Теобальда. – Я ненавижу его. Ненавижу также сильно, насколько привязан к тебе. Лучше бы его вообще не было, лучше бы ты родился один, без близнеца. Всем было бы проще, и родители, может, были бы ещё живы. Он виноват во всех бедах, обрушившихся на нашу семью. Не говори мне, что он – брат. Это неправда.

Теобальд смолчал. Он знал, что Картер не признаёт плавных переходов, что для него нет серого, лишь чёрное и белое. Если любовь – то навсегда, если ненависть – то тоже до гробовой доски. И уж если кто заслужил ненависть добродушного и миролюбивого Картера, то вряд ли ему удастся заслужить прощение. А принимая во внимание мальчишескую горячность Картера, Теобальд воспринял его желание убить Уильяма вполне буквально и не на шутку испугался, как бы и в самом деле младший не натворил бед.

– Картер, я надеюсь, ты не станешь нарываться на ссоры с ним, чтобы осуществить свою человеколюбивую мечту и стереть Уильяма с лица земли?

– Не знаю, – ответил Картер, но в его неопределённых словах прозвучало вполне определённое «стану», и сердце Теобальда ухнуло куда-то в пятки.

– Опомнись, мальчишка. Чего ты хочешь добиться? Он выше и сильнее тебя. Прости, но победить его на дуэли ты не сможешь.

– Это в дуэли на шпагах. А кто сказал, что она будет на шпагах, а? Я прекрасно стреляю. Чтоб ты знал.

– Я знаю, это я научил тебя стрелять. На свою голову.

– Я смотрю, ты обеспокоен. Хорошо, я обещаю тебе, что не стану вызывать его на дуэль после этого случая. Но после следующего – обязательно. Так ему и передай.

– Это ребячество, – воскликнул Теобальд в спину уже уходящего брата. Картер не ответил.

***

Доминик оправился от происшествия быстро. Один день он пролежал в постели с головными болями, а на следующий день они с Чарли уже вновь занялись чтением и вышиванием. Кроме того, Чарли не терпелось вытащить своего друга из мрачной одежды прислуги и нарядить достойно компаньона и друга, и ещё две недели назад, на следующий день после бала из Лондона был выписан портной, и юноши целый день провели с ним в запертой комнате, подбирая ткани, фасоны, цвета, узоры, кружева и прочее. Теобальд сунулся к ним один раз, но, увидев разложенные по всей комнате цветастые тряпки, лишь снисходительно улыбнулся и вышел. На его взгляд это было не больше, чем игра двух маленьких мальчиков в куклы. Разве что в роли куклы выступал живой человек.