— Я не знаю, как тебя благодарить… — Доминик в порыве крепко обнял своего благодетеля и уткнулся носом ему в плечо, — Почему ты так добр ко мне?
— Ну, во-первых, возможно это поможет тебе выпутаться из всей этой кутерьмы. Я просто хочу тебе помочь. И надеюсь, что твоя судьба сложится лучше, чем моя. Есть не только люди, которым приятно сделать зло. Есть ещё те, кому приятно сделать добро. Иди, желаю тебе удачи.
Мальчик взглянул на Ирвина глазами, полными слёз:
— Я никогда не забуду твоей доброты… Никогда. Надеюсь, когда-нибудь мы с тобой ещё увидимся.
Ирвин кивнул.
— Иди, мне пора возвращаться. Удачи тебе. И помни, всё, что я тебе сказал насчёт работы и денег.
Доминик развернулся и уже собирался идти, как вдруг вспомнил об одной вещи.
— Ирвин, стой! Как собаку-то зовут?
— А никак. Выбери ему имя сам. Только он настолько стар, что уже вряд ли приучится на него откликаться.
— Ладно. Прощай, Ирвин. Удачи тебе.
Омега медленно прошёл по площади, окидывая взглядом церковь, эшафот, башню с часами. Наконец он дошёл до нужного поворота, который уведёт его подальше от этого города, чтобы привести в следующий.
— Эй, дружок! — омега почмокал губами, призывая собаку, — пойдём! Нам с тобой предстоит долгий путь.
Пёс дружелюбно виляя хвостом направился вслед за новым хозяином.
Комментарий к Часть II. Доминик. Глава 1. Бегство.
Ребята, кто узнал этот текст - не удивляйтесь. Ориджинал “Сила обстоятельств” был заброшен давно, и дописывать его я не буду. Так что три главы из него станут новыми главами “По расчёту” - это будет вторая сюжетная линия, которая потом пересечётся с первой.
========== Глава 2. Яблоки и монеты ==========
Выйдя из города, Доминик направился по просёлочной дороге, окружённой полупрозрачными осиновыми рощицами. Настроение у него улучшилось — он выговорился, поделился своей бедой с человеком, который смог его понять, приобрёл хоть и слабую, но всё же уверенность в завтрашнем дне, да ещё и верного друга, который бежал сейчас чуть впереди, помахивая кудлатым хвостом. Юноша шёл, вслушиваясь в шелест осиновых листьев, окрашенных в жёлтый и красный, насвистывал что-то легкомысленное и временами окликал пса, чтобы тот не уходил далеко.
Осень была самом в разгаре своего золотого великолепия. Последние тёплые лучи солнца в этом году озаряли светом леса, пригорки и лужайки с поздними полевыми цветами. Дожди отступили, и природа разразилась последней вспышкой жизни. Птицы сновали среди веток, ища чем бы поживиться, насекомые, собирающие последнюю дань с цветов, создавали нестройный гул. В полях паслись стада овец и коров, то там, то здесь слышалась дудочка пастуха. Идти по дороге, утрамбованной дождями, было легко и приятно, дурные мысли невольно отступали, солнце согревало, а не палило. Воздух был прозрачен и чист, ветви деревьев вырисовывали на фоне синего неба прихотливые узоры, сплетаясь и шумя.
По пути попадались деревеньки с опрятными маленькими домами, украшенными деревянной резьбой и оплетёнными уже покрасневшим плющом. Вокруг простирались поля, на которых летом колосилась рожь — теперь же сено уже было убрано, и среди высохших остатков скошенной травы сновали птички.
Доминик жмурился от ласкового тепла осеннего солнца, улыбался, сам не зная чему, и любовался окружающими его видами. Долгая дорога не утомляла, бодрость, так характерная для юности, была усилена сытым желудком, крепким сном и радостными мыслями. Пару раз омега устроил привал и, хотя еды у него совсем не было, умудрился раздобыть горстку ягод.
Периодически мимо мальчика проезжали всадники и повозки, то в одну, то в другую сторону, и он вынужден был удерживать пса, потому что тот рвался защитить новоиспечённого хозяина. Пару раз попались телеги, запряженные приземистыми крупными лошадками, направлявшиеся на рынок из одного города в другой. Одна из них, ехавшая назад, в недавно покинутый Домиником город, остановилась, и его окликнули.
— Эй, парнишка!
«Парнишка» оглянулся и увидел старенького омегу, который ласково ему улыбался. Светлые глаза его были окружены сеточками весёлых морщин и словно бы лучились добротой и любовью ко всему окружающему миру.
— На вот, возьми яблочек, — старик протянул ему несколько самых спелых медовых яблок.
— Да что вы, спасибо. Я не голоден, — Ник снова был удивлён подобной щедростью незнакомого человека.
— Да возьми, возьми! У меня много.
— Ну правда, я не могу взять, — юноша смущённо улыбался, не зная, что более невежливо — принять подарок или отказаться от него.
— Бери-бери, вот тебе ещё буханка хлеба.
— Да за что же? — Ник совсем растерялся. — Вы же их продавать везёте? Как же я могу взять?
— А смысл-то везти хлеб из города в город? Я ж его бы и у себя продал. Нет, я глиняные горшки продаю, — он откинул грубую холщовую ткань, демонстрируя идеально одинаковые горлышки глиняных сосудов, стоящих в телеге, — а это сам ем. Бери, у меня есть ещё хлеб.
Старик буквально всунул хлеб и яблоки в руки юноше и, слабо стегнув конягу поводьями, тронулся дальше. Доминик стоял и улыбался, вновь поражённый внезапной добротой чужого человека. Он отломил кусок хлеба собаке, с хрустом запустил зубы в яблоко и зашагал дальше.
День уже клонился к закату, когда на горизонте задымились трубы города. Доминик приободрился. Хлеб был съеден до крошки, яблок тоже не осталось, но уже скоро, как предвкушал с удовольствием юноша, его ждало тепло очага в таверне и сытная пища. Сил прибавилось от мыслей о ночлеге.
Пёс бегал где-то впереди, Доминик совсем забыл про него. Мыслями он уже был в тёплой постели — за серебряные монеты ему, конечно, дадут комнату, и не придётся снова ночевать в стогу сена. Краем глаза омега заметил, как из-за поворота выехала чёрная карета, запряжённая четырьмя лошадьми. Она всё приближалась, а юноша гадал, что за богач может разъезжать в таком великолепии. Наконец она оказалась всего в десятке шагов от него. Что-то большое и чёрное рванулось наперерез карете, и раздался заливистый хриплый лай. С ужасом мальчик узнал свою собаку, которая сейчас надрывалась, кидаясь на лошадей, с перепугу встающих на дыбы. Ник бросился к карете, обхватил пса за шею и с трудом оттащил его в сторону. Из кареты высунулась голова альфы с коротко стриженными волосами, чёрными глазами и густыми бровями, сведёнными к переносице.
— Твоя собака?
Доминик нашёл в себе силы только на кивок. Альфа скрылся в глубине кареты, оттуда донеслись ещё голоса, и вскоре дверь распахнулась и из кареты вышли двое — одного из них Ник уже видел. Оба были высокие, широкоплечие, оба в чёрном и с оружием. Доминик судорожно сглотнул, снизу вверх глянул на здоровяков, и мысленно приготовился к смерти. Не успел омега оглянуться, как эти двое оказались возле него с недобрыми ухмылками. Пёс глухо зарычал, но потом сорвался на истошный визг, когда получил тяжёлым сапогом по брюху. Оглядев мальчика с ног до головы, первый альфа ухмыльнулся:
— Омежка. Тем лучше.
Грубые руки сдавили хрупкое тело, содрали с плеч почти пустой мешок (в нём была чистая рубаха, да и только), откинули капюшон, чтобы полюбоваться копной непослушных рыжих волос и вздёрнутым носом, покрытым веснушками.
— Ещё и рыжий, бестия, — они довольно переглянулись.
Доминик не сопротивлялся, когда на скулу обрушился удар мощного кулака, когда пинок в живот заставил согнуться пополам и рухнуть на колени, когда за волосы его подняли и снова поставили на ноги, чтобы наотмашь влепить звонкую пощёчину. Однако когда все четыре руки начали жадно тискать и сжимать его с вполне определённой целью, омега яростно забился, пытаясь вырваться. Нет, он боялся вовсе не за свою и так поруганную честь — тем более он и не предполагал, что его снасильничают прямо посреди дороги при людях — он боялся, что они нащупают под тонкой курткой мешочек с монетами. И тогда он пропал.
Альфы расхохотались, воспринимая брыкания мальчишки как попытку избегнуть насилия, и лапать его, конечно, не перестали. Рано или поздно рука одного из них нащупала свёрток под тканью куртки и бессовестно скользнула под одежду, пытаясь добраться до цели, а заодно и ощупав гладкую горячую кожу на груди. Омега последний раз обессиленно дёрнулся и затих, когда понял, что заначка найдена.
