Итак, мальчики занимались письмом. Иниотеф старательно и с удовольствием, а Аменемхет лениво и равнодушно. Он часто отрывался, глазел по сторонам, завистливо поглядывал на мальчишек, детей дворцовой прислуги, возившихся в песке в рукопашной схватке.

– Хватит отвлекаться, пиши, а то завтра снова не получишь завтрака, – Иниотеф ткнул сидящего рядом мальчика в бок. – И не надоело тебе голодать и получать палкой?

– Не надоело, – заносчиво ответил старший. – Писать скучно. Я бы лучше поплавал или побегал.

– А мы и поплаваем, и побегаем, только допиши. На, я уже сделал, а ты просто спиши, – Иниотеф протянул ему свою табличку.

Аменемхет кивнул, взял табличку брата и быстро, не стараясь писать аккуратно, переписал то же самое на свою. Иниотеф недовольно нахмурился, наблюдая, как табличка старшего покрывается корявыми знаками, неровными строчками и помарками. Наконец «тяжёлая работа» была закончена, и Аменемхет вскочил, оставив глиняные таблички лежать на ступенях – чтобы они быстрее высохли.

– Пойдём купаться.

Иниотеф послушно поднялся и молча пошёл рядом. Спустившись по лестнице, они отправились к берегу Итеру. Там старший из мальчиков скинул набедренную повязку и без колебаний шагнул в мутную воду. Шаг, плеск, расходящиеся волны. Его голова долго не показывалась из-под воды, и Иниотеф тревожно нахмурился и закусил губу, высматривая брата. Это было трудно – вода ослепительно блестела под солнечными лучами, и блики мешали рассмотреть хоть что-то. Наконец на значительном расстоянии от берега появилась лёгкая рябь, всплыли пузыри, и показалась блестящая голова с намокшей чёрной прядью. Аменемхет повернулся лицом к берегу и улыбнулся. Младший тоже скинул одежду и шагнул в воду. Снова шаг, снова плеск, снова волны, и вот вдали от берега из воды торчат уже две головы, издали очень похожие друг на друга.

Около двадцати минут мальчики плавали, брызгались, ныряли и пытались в шутку утопить друг друга. Их веселье прервал раб, явившийся передать приказ отцов – им следовало немедленно посетить покои родителей. Обеспокоенно переглянувшись, братья вылезли из воды, надели набедренные повязки, сразу противно прилипшие к телу, и поспешили в дом.

В покоях отцов было прохладно. Априй вальяжно сидел в добротном резном кресле, рядом с которым стояла рабыня с веером. На нём была только набедренная повязка и золотые браслеты на запястьях, и могучий обнажённый торс мерно вздымался при каждом спокойном глубоком вдохе. Нехо, также одетый лишь в набедренную повязку, сидел за столом, уткнувшись в кипу документов и скрипя тростниковой палочкой. Когда дети вошли, оба мужчины подняли головы и повернулись к ним. Априй махнул рукой рабыне, чтобы та удалилась, и мальчики судорожно сглотнули, недоумевая, чем могли бы вызвать неудовольствие родителей. Однако неудовольствия не было. Априй встал и подошёл к сыновьям, и они, почтительно поклонившись, поцеловали его изящные, но сильные руки. Нехо только улыбнулся им, не вставая, а они поклонились ему.

– Дети мои, – по губам Априя скользнула улыбка, – у нас с отцом есть для вас подарок. Вы усердно трудились в последнее время, каждый проявил себя в более близком ему деле, и мы довольны вами. Если вы спуститесь в конюшню, там вам покажут двух коней, которые теперь принадлежат вам. Вы умеете ездить верхом. Теперь вы можете это делать, когда вам вздумается.

Глаза мальчиков засияли восторгом. Не сумев сдержать чувств и повести себя подобающе, они с восторженным воплем кинулись к Априю и повисли на нём, как две обезьянки. Мужчина рассмеялся и погладил их по головам. Нехо наблюдал за этим со стороны, улыбаясь. Его рука со сжатой тростниковой палочкой застыла в воздухе над документом. Отлипнув от Априя, дети подбежали к Нехо и, опять забыв о приличиях, звонко чмокнули его в щёку по очереди. Отцы не стали утихомиривать их, не стали прерывать их восторг – им самим было приятно не формальное выражение почтения, а доверчивое и наивное детское признание в любви и привязанности.

Когда мальчики выбежали из покоев родителей, те молча переглянулись и обменялись умилёнными улыбками. Как бы строги и суровы они ни были, как бы трепетно ни относились к многовековым традициям уважения к родителям, они всё же иногда позволяли себе побыть по отношению к детям не Фараонами, а отцами.

***

Конюшня встретила детей темнотой, жаром и запахом сухой травы и навоза. Лошади фырчали и переминались, тихо ржали и жевали овёс. Конюх, чернокожий детина, почтительно склонился перед юными повелителями. Он уже знал, зачем пришли мальчики, и без лишних отлагательств отвёл их в самую глубину конюшни, где в отдельном стойле красовались два вороных красавца с тонкими жилистыми ногами, длинными гривами и блестящими гладкими боками. Кони были осёдланы – Фараоны прекрасно знали, что дети сразу же захотят объездить своих новых боевых товарищей, и приказали заранее приготовить их. Раб отворил стойло, вывел коней на улицу и помог невысоким пока мальчикам взобраться в сёдла. Оба издали радостный боевой клич, ударили босыми пятками по крутым бокам, и кони пустились галопом, вздымая столбы пыли.

По Фивам пронёсся ураган, состоящий из двух вороных коней и их юных всадников, пригнувшихся, чтобы скакать быстрее. Люди шарахались в стороны, едва успевая освободить путь, долго оглядывались вслед промчавшимся и удивлённо пожимали плечами. Миновав богатые кварталы, проехав и бедные, мальчики оказались за чертой города, среди бескрайних полей, засаженных ячменём, овсом, потом тыквами и фасолью. Рабы усердно трудились на удобренной илом чёрной земле, и их движения были единственным, что нарушало тишину и неподвижность послеполуденного часа. Казалось, зной можно не только ощутить, но и увидеть. Раскалённый воздух дрожал, очертания предметов расплывались, нагретая палящими лучами земля отдавала принятый жар назад, и вся окрестность казалась огромным куполом, под которым клубится горячий воздух. Спасения надо было искать в тени деревьев. Мальчикам было не так жарко – встречный ветер охлаждал их хоть немного, но они, всё же, направились к зелёной куще, видневшейся неподалёку.

Оазис встретил их прохладой и жужжанием насекомых. Пальмы и кустарник создавали колеблющуюся, изменчивую тень на сочной зелёной траве, и кроме шевеления этой тени и копошения жучков и бабочек всё было неподвижно. Даже вода в небольшом водоёме казалась зеркалом, отражающим синее небо без единого облака.

Спешившись, дети привязали коней к пальме и улеглись на животы рядом с водой. Аменемхет склонился к неподвижной глади и сделал несколько глотков, прикрыв от удовольствия глаза. От его прикосновения по воде прошла и сразу утихла лёгкая рябь.

– Жарко, – коротко констатировал Иниотеф, переворачиваясь на спину и прикрывая глаза.

– У нас с тобой теперь собственные кони. Представляешь?

Иниотеф кивнул. Аменемхет продолжал лежать, упершись локтями в землю и нависая над водной гладью.

– А ведь ты совсем на меня не похож на самом деле. Я долго думал, что ты мне брат.

Иниотеф повернул к нему голову, щурясь.

– Конечно, не похож. Я похож на Априя, а ты на Нехо. Ты не жалеешь, что мы не братья?

– Не знаю. Я всё равно считаю тебя братом, хоть это и не так. Но ведь на самом деле мы с тобой – гораздо больше, чем просто братья, так? – мальчики впервые заговорили о том, что их ждёт, и щёки обоих залила стыдливая краска. Аменемхет потупился и принялся ковырять пальцем ямку в земле.

– Так, – Иниотеф завозился, привстал и перелёг на живот, в точности скопировав позу друга. Теперь и он смотрел на своё отражение в воде. – Да, я совсем на тебя не похож.

Из воды на мальчиков пристально смотрели их отражения, изучая, сравнивая. Неловкое молчание давило на обоих, и Аменемхет нашёл идеальный выход – сделав резкое движение, он зачерпнул воды в ладонь и брызнул Иниотефу в лицо. Тот, сначала замерев от неожиданности, быстро нашёлся и кинулся в драку. Несколько минут они возились, пачкаясь в земле, попадая то руками, то ногами в воду, смеялись и вопили. Аменемхет, более сильный из них двоих, достаточно быстро одержал верх. Он сидел на друге сверху, удерживая его руки, сжимая коленями его бока, и задорно улыбался.