Это было и страшно, и тошно, и отвратительно, Алекс не мог пошевелиться от удушающего ужаса, содрогался от одной мысли о том, что может сделать с ним Мэтт, но не мог найти в себе сил открыть глаза. Даже если бы он закричал и забрыкался, не факт, что это помогло бы — никто не услышал бы его, а Мэтт, может, не обратил бы внимания, или, что ещё хуже, распалился ещё больше.

Поэтому Алекс притворялся спящим, пока мог, но долго делать вид, что спишь, когда чужая рука сжимает твой почему-то стоящий член оказалось невозможно. Алекс глубоко вздохнул, открыл глаза, увидел перед собой склонившуюся полуобнажённую фигуру и взглянул в почти чёрные в ночном полумраке глаза.

— Зачем? — только и смог спросить он, а дальше рука на его члене задвигалась, и все вопросы вылетели у него из головы сами собой.

***

В этот момент Алекс проснулся по-настоящему — видимо, его разбудил собственный крик. В комнате никого не было, дверь была приоткрыта, и откуда-то с первого этажа неслись вполне характерные звуки.

Алекс сообразил, что его жуткий и вместе с тем возбуждающий сон был вызван тем, что Мэтт и его очередная шлюшка в порыве страсти не добрались до спальни, и звуки, издаваемые ими, навеяли подобные сновидения.

Однако причины причинами, а возбуждение, никуда не исчезнувшее, давало себя знать; Алекс встал с постели и тихонько прокрался в свою ванную. Он надеялся, что на первом этаже не услышат звука льющейся воды, как не услышали до этого его испуганного вопля. Забравшись в душ, Алекс не нашёл в себе сил включить прохладную воду — было и так холодно, и мёрзнуть совершенно не хотелось, поэтому единственное, что ему оставалось — уткнуться лбом в запотевшую стену душевой кабинки и обхватить член рукой, сжимая зубы, чтобы приглушить протяжный стон.

Думать о причинах собственного возбуждения не только не хотелось, но и не представлялось возможным — с каждым движением из головы выветривалось всё больше мыслей, пока наконец не осталось ни одной. Однако очень скоро Алекс, всё же, пришёл в себя и ошарашенно замер, осознав, что перед глазами до сих пор стоит картина из сна, что он дрочит на собственного опекуна, почти отца, и подспудно мечтает, чтобы именно его рука была сейчас на члене.

Алекс зажмурился, не прекращая быстро двигать рукой, и перед ним особенно отчётливо нарисовался Мэтт, прижимающий его к себе, бесстыдно ласкающий его стоящий член, гладящий по груди, сжимающий соски, целующий в шею за ухом. Алекс захватал ртом воздух, будто задыхаясь, из глаз брызнули слёзы, вызванные скорее ужасом, чем возбуждением, и он, последний раз вскрикнув, кончил и опустился на пол кабинки, не в силах стоять на ногах.

Он так и замер под жёсткой струёй душа — ссутуленный, изнурённый, напуганный. Осознание того, что только что произошло, нахлынуло ударной волной, как только отступило возбуждение.

Он хотел Мэтта. Он дрочил и представлял его руки на своём теле. Он завидовал мужчине внизу, который как раз сейчас чувствовал эти самые руки. Он ненавидел и Мэтта, и этого незнакомца, которого даже не видел ни разу в жизни (Мэтт опять вернулся поздно), и даже самого себя.

Алекс подтянул ноги повыше к груди, уткнулся в них лбом и постыдно расплакался, не смея даже представить себе, что будет, если Мэтт узнает. Шум воды наверняка заглушал любые другие звуки, а на первом этаже, скорее всего, никто и не вслушивался, так что Алекс не сдерживался — плакал громко, всхлипывая и подвывая, сотрясаясь всем телом. Нарыдавшись вдоволь, он кое-как выбрался из душа, вытерся и вернулся в постель, опасаясь, что мысли не дадут ему заснуть, но он отключился, как только тяжёлая от слёз голова коснулась подушки.

Проснувшись утром, Алекс полчаса лежал на кровати и пялился в потолок, вспоминая свой сон, свои фантазии и слёзы. Надо было спускаться к завтраку, но он боялся — Мэтт не мог не заметить. Он же такой умный, такой искушённый, конечно, он сразу всё поймёт. И что тогда? Что ему говорить, как оправдываться? Какие слова подобрать, чтобы не рассердить, чтобы не нарушить той крепкой и верной дружбы, которая установилась между ними за то время, что они жили вместе? Алекс не знал, а потому трусил.

Но рано или поздно надо было решиться, потому что часы уже показывали четверть первого, и Мэтт, приготовивший завтрак, долго ждать не стал бы. По крайней мере, Алекс надеялся, что ночной гость уже ушёл, и можно будет не пепелить его ненавидящим, полным чёрной зависти взглядом.

Алекс всегда вставал поздно, когда была возможность, и обычно Мэтт оставлял ему завтраки в холодильнике, уходя на работу, но сегодня была суббота, и рано или поздно он поднялся бы будить своё сокровище, пока еда не остыла. А сокровище вовсе не хотело, чтобы его застали в раздрае, слезах и отчаянии.

Поэтому Алекс наскоро принял душ, оделся и спустился сам.

К счастью, Мэтт и правда был на кухне один — сидел за стойкой, подперев подбородок кулаком, пил остывший кофе и смотрел телевизор. Макс, уже получивший завтрак, растянулся поперёк входа, мешая пройти, и глядя на него, Алекс на секунду отвлёкся от своих гнетущих мыслей и даже улыбнулся.

— Доброе утро, — он попытался придать голосу весёлости. К счастью, Мэтт был слишком занят новостями, чтобы заметить скрытую печаль и горечь.

— С утром это, ты, конечно, загнул, — Мэтт улыбнулся, и Алекс вдруг почувствовал, что от этой улыбки у него подгибаются ноги. — Садись, ешь быстрее, и пойдём с Максом.

Алекс, незаметно ухватившийся за дверной косяк, отлип от него, перешагнул Макса и сел за стойку, делая вид, что смотрит телевизор. Мэтт не заметил, не почувствовал пристального взгляда, поставил тарелку в микроволновку, склонился над чашкой и старательно, очень медленно начал двигать в ней что-то ложкой.

А Алекс смотрел, не отрываясь, и радовался, что Мэтт не замечает.

Вообще, он всегда знал, что Мэтт красивый, но судил об этом абстрактно, не вдумываясь, не выделяя мелочи из общего образа. Ему не было смысла глазеть на него до сегодняшнего дня, он и не глазел. А теперь готов был подмечать каждую чёрточку, каждый изгиб, ужасаясь собственным мыслям, собственному восхищению.

Он смотрел на загорелую спину, на широкие плечи, на маленькую родинку на пояснице, на точёные мускулистые икры, не скрываемые джинсовыми шортами, достававшими только до колена. Мэтт не был особо высок, не обладал могучей фигурой атлета, но Алекс считал, что ему бы и не пошло быть верзилой вроде Шварценеггера. Он был выше Алекса на полторы головы, поджар, загорел, и мальчик вскоре со стыдом понял, что едва ли не роняет слюни на стойку. К счастью, у него была неплохая реакция, и когда Мэтт повернулся, взгляд Алекса снова был устремлён в телевизор.

В чашке какао, которую Мэтт поставил перед ним на стойку, плавали зефирки, образуя собой смайлик: два глаза и улыбка из шести кусочков. Алекс снова невольно отвлёкся от мыслей.

— Смайлик? — его голос и впрямь прозвучал весело.

— Ага, как ты.

— В смысле? — Алекс шумно хлебнул горячего какао, и несколько зефирок, попав ему в рот, почти сразу растаяли на языке.

— Бабушка так тебя зовёт, — пояснил Мэтт, доставая тарелку из заходившейся писком микроволновки. — Потому что у тебя рожица весёлая, и вообще ты забавный.

Алекс, окончательно забыв свои любовные метания, насупился.

— Я не Смайлик, — твёрдо сказал он. Клички вызывали у него неприятные ассоциации с приютом, и он в последнюю очередь хотел, чтобы и в семье его звали не по имени.

— Да ладно, почему нет? Весело же, да и тебе подходит. Не дуйся, а лучше ешь, и побыстрее.

— Это она мстит за «бабушку», — пробурчал Алекс и уставился в тарелку, сердито хмуря брови. Он не заметил, каким нежным, умилённым и чуть насмешливым взглядом смерил его Мэтт, а если бы увидел, наверное, расценил бы это по-своему.

Мэтт, снова сев за стойку, сосредоточился на новостях, и Алекс мог без опасений рассматривать его. С девчачьим восхищением он любовался прямым носом, высоким лбом, довольно короткими, но густыми ресницами, обрамлявшими зелёные глаза, мужественным подбородком и чувственными губами, часто кривившимися в насмешливой улыбке. Присматриваясь к его загорелым плечам и выступавшим ключицам, к острому кадыку, Алекс ловил себя на мысли, что кожа у Мэтта, наверное, очень мягкая, если её потрогать. И руки, наверное, очень сильные. А ещё, наверное, он очень тёплый, даже горячий. Так много было этих «и» и «наверное», что Алекс под конец даже устал строить догадки и предположения, закончив свой тщательный осмотр твёрдым решением: Мэтт красив как бог, и стоит признаться себе хотя бы в собственной бисексуальности.