А в книгах можно прочесть даже о тех временах, когда не было альф и омег, а были мужчины и женщины, леди и джентльмены. Женщины носили платья, очень разные — пышные, узкие, короткие и длинные, использовали всякие краски и украшения с драгоценными камнями, чтобы подчеркнуть свою красоту. Но это было совсем давно, потом — в двадцатом и двадцать первом веках они стали носить брюки, коротко стричь волосы — и стали похожи на нас, омег.
Я люблю читать книги. Они, конечно, мало походят на жизнь — в них всё как в сказке, даже поверить трудно. Добрая фея из “Золушки” кажется мне даже более реальной, чем, например, метро. Я знаю, что в больших городах сохранились тоннели метро, правда, очень мало: большая часть сводов обрушилась ещё во время войны от бомбёжек. Но в то, что осталось, соваться не следует: в темноте, сырости и грязи живут твари хуже мутантов, неразумные, плотоядные, отравленные радиацией. Сам я никогда в городах побольше не был, но когда старики ездили торговать овощами и хлебом в Ранчестер и Дейтон по сохранившимся остатками автострады, они рассказывали много историй о заброшенных и полузаброшенных городах.
Лучше не думать о тех ужасах, которые творятся вокруг нас каждый день. Единственное, что помогает хоть ненадолго сбежать от реальности — книги. Я, кажется, перечитал уже всё, что было у нас дома, обменивался с друзьями и роднёй, но некоторые книги не устаю перечитывать снова и снова. В книгах всегда всё идеально: красивые люди, богатые дома, изысканные манеры. В жизни всё иначе — нет-нет, я не жалуюсь. По понятиям Ядерной Эпохи я живу в достатке и спокойствии, а чего ещё можно желать? Разве только детей, но мы с Дюком побаиваемся пока — наслушались жутких историй о мутантах.
Моя жизнь, сытая и спокойная, отличается от книг, но я стараюсь и не думать о том, как бы всё могло быть. Да даже о том, как бы всё сложилось до войны, когда ещё истинность не стала сказкой для детей. Я хотел бы, как в книге, пережить настоящие потрясения, любить, сталкиваться с препятствиями, проходить испытания, в конце концов. Много книг было написано уже после исчезновения женщин — жадные до сенсаций писаки моментально взялись плодить истории о том, как первые омеги, страдавшие из-за своей “неполноценности” в глазах мужей, всё ещё помнивших женщин, преодолевали все преграды и находили любовь и истинную пару. Все эти романы, омегами же и написанные, однообразны и, в общем-то, ни в какое сравнение не идут с романами девятнадцатого и двадцатого веков, но и их мне читать приятно и интересно. В конце концов, чем плохи “Ромео и Джульетта”, переделанные на новый лад? Те же страсти, те же чувства, те же преграды, такой же трагический финал — только, наверное, в жизни так не бывает. Не было ни во времена женщин, ни во времена омег.
Наверное, сказки всё это — настоящие чувства. Я замужем уже довольно долго, но метка Дюка так и не проступила. Я знаю, что он не испытывает ко мне любви. Между нами много чувств: привязанность, теплота, дружба и братство, что угодно, только не любовь. То, что происходит ночью в нашей постели похоже скорее на механическое удовлетворение физической потребности, причём его, а не моей. Я, собственно говоря, просто позволяю ему делать то, что называется супружеским долгом, и очень редко мне действительно это нравится. В книжках-то всё не так. В книжках, что у девушек, что у омег, от одного поцелуя должны колени подгибаться, а поцелуи Дюка — супружеские, короткие, хоть и ласковые, и поцелуями-то сложно назвать.
Я ценю его. Я запросто могу перечислить многие его достоинства, которые могли бы послужить толчком к пробуждению чувства, но это бессмысленно — за пять лет брака ни одна струна в моей душе не шевельнулась, ни одной нежной мысли по отношению к Дюку я не припомню. Мне с ним спокойно, я знаю, что этот человек будет достойным отцом моих детей — и только.
Но сейчас мы живём не в тех условиях, чтобы жаловаться. Такое понятие как «истинная пара» стало красивым преданием, передающимся из уст в уста. Сейчас главное не любовь, а крепкий брак, способный обеспечить несколько здоровых малышей. Все так живут. Я за всю свою сознательную жизнь не помню ни одного омегу, который мог бы похвастаться меткой на плече. Зато пятью крепкими детишками — это сколько угодно.
Мои вот родители вырастили четверых детей, всю жизнь прожили мирно, можно сказать, добрыми друзьями. Но я не видел, чтобы их глаза светились, когда они смотрели друг на друга. А в книжках я читал, что глаза должны светиться радостью, когда смотришь на любимого человека. Да я и сам видел, что глаза папы сияли мягким ласковым светом, когда он смотрел на нас, своих детей. Когда Дюк сделал мне предложение, я спросил папу, стоит ли мне выходить за него, если я его не люблю. Я до сих пор помню его ответ: «В наше время не приходится выбирать. Дюк славный парень, иди за него, и всю жизнь будешь за каменной стеной». Я и пошёл. Папы теперь нет, так что муж и братья — это всё, что у меня есть, и я это ценю.
***
Нам предстояла вылазка в пустыню — мы должны были отойти от Шеридана примерно на десять миль, чтобы разведать обстановку и посмотреть, нет ли где следов пребывания мутантов из Буффало. Альфы совершали такие броски примерно раз в неделю, и если поблизости оказывались мутанты, город тут же объявлял тревогу. Вот и сейчас альфы, включая моего мужа, собирались в поход.
На этот раз они решили взять и меня. Я, собственно, не из пугливых, а в обществе дюжины крепких альф мне и подавно бояться нечего. Я, конечно, поинтересовался, зачем это они берут омегу с собой в пустыню, где за каждым камнем может быть мутант. Дюк объяснил мне, что в городе по статистике омег больше, чем альф, поэтому мы должны хоть немного разделять обязанности своих мужей. Драться с мутантами нас никто не заставляет, но вот сходить на разведку, научиться оценивать обстановку, различать следы на раскалённом песке, в конце концов, научиться быть бдительными — это нам не помешает.
Первым пойду я — нас будут брать поодиночке, потому что в случае нападения одного омегу защитить проще, чем нескольких. Потом будут раз в месяц брать по одному омеге — пока это только «проба пера», так сказать, и возможно, новшество не приживётся.
Я решил, что приключения мне не помешают, поэтому согласился, не раздумывая. Дюк вооружил меня ножами (на всякий случай), мы надели маскировочные костюмы, которые практически сливаются с песком, и вышли из города. Путь оказался утомительным — альфы бодро шагали под палящими лучами, как будто не зная усталости, а я шёл между ними, в середине, чтобы постоянно быть у всех на виду. Они без конца подгоняли меня, изнемогшего от жары в душном костюме, торопили, подталкивали в спину. К вечеру из-за меня мы не прошли и пяти миль. Пришлось остановиться.
Дюк помог мне развести костёр, поставил подпорки и повесил котелок, Гэри достал бурдюк с водой, и я занялся готовкой. Склонившись над разложенными на ткани кусками мяса, овощами и зеленью, я быстро резал, разделывал, орудуя одним большим ножом. Альфы принялись устанавливать палатки, переговариваясь и тихо смеясь. Вокруг царил непроглядный мрак, стало холодно, и Дюк накинул на меня свою куртку. Палатки пришлось поставить впритык к костру, чтобы было хоть что-то видно.
Наконец приготовления закончились, и мы сели кружком вокруг костра. Каждый достал свою миску, я разлил им по полторы поварёшки горячего, исходящего душистым паром супа, и они молча набросились на еду. Джон, доев первым, принялся рассказывать леденящие кровь истории о мутантах, портя аппетит всем, кто ещё не окончил трапезу.
Поев, мы завалились спать — по три-четыре человека в одном шалаше. Я привычно подкатился под тяжёлую руку Дюка и крепко заснул, чувствуя себя в полной безопасности.
Утром же первое, что я почувствовал, был холод. Дюка не было рядом. Открыв глаза, я оглянулся и обнаружил, что в палатке нет вообще никого. Ну правильно, альфы долго не спят, особенно в экстремальных условиях. Я выбрался из шалаша, потянулся и оглянулся кругом. Шалаши стояли вокруг меня, палило солнце, над кострищем висел пустой котелок. А вокруг было пусто.
