По пути мужчина зашёл в цветочный магазин, приобретя там три белых больших лилии, и направился в сторону дома Сакуры. Ему показалось, что он даже немного ускорился — как будто бы быстрее хотел подарить любимые цветы девушке. А может, просто стремился скорее увидеть её. Да, Учиха немало соскучился по Харуно — не только по её смеху, по её голосу, по её действиям и движениям, а по всему её образу. За целые сутки — а то и, наверное, больше — он не видел её ни разу: лишь вчера поговорил с ней по телефону.
То и дело он посматривал на часы, боясь, что не придёт к нужному времени. Впрочем, опаздывать было прерогативой Харуно, но никак не Саске — потому он подошёл к её дому практически к двенадцати часам, хотя в запасе оставалось ещё десять минут. Он бросил короткий взгляд в сторону её балкона, надеясь, что она не увидит его с цветами — тогда не будет никакого сюрприза. Зайдя в подъезд, дверь которого была привычно сломана, он подошёл к лифту. Прохлада первого этажа окутывала, принимала в себя, казалось, успокаивала. Ветер, попадающий сюда сквозь решётку вентиляции, приятно охлаждал разгорячённую кожу, и только сейчас Учиха понял, что торопился так, что по виску стекала капля холодного пота. Наспех вытерев надоедливую каплю кончиками пальцев, чуть потерев кожу до лёгкого покраснения, он вошёл в открывшиеся двери лифта, нажав на нужную кнопку этажа.
Интересно, ждала ли она его? Собиралась ли? Или проспала, как это могло бы с ней случиться? Невольно Саске усмехнулся, покачав головой, и вышел на седьмой этаж. Его чёрные глаза наполнились надеждой, когда он, подойдя к двери, легко нажал на звонок, опустив руку с цветами и чуть смутившись. Сколько раз бы он не дарил ей цветы, на его щеках всегда появлялся какой-то румянец от неловкости действий. Спустя какое-то время девушка принялась открывать ему дверь заметно быстро, как бы рывками. Неужели так рада его видеть?
— Привет, — она широко улыбнулась, наконец открыв мужчине дверь и распахнув её, посторонившись.
Саске ожидал её увидеть примерно в таком виде. На ней были свободные шорты и точно такая же свободная майка, оставшаяся ещё со студенческих годов — девушка записывалась в секцию по баскетболу и прекрасно играла, пока не вывихнула однажды ногу. Правда, на голове у неё сидело влажное полотенце — девушка небрежно спрятала волосы под него, чтобы оно быстрее впитало с них влагу.
— Я так и думал, — язвительно протянул Саске, покачав снисходительно головой. Пройдя в квартиру и прикрыв за собой дверь, он немного смущённо протянул ей три лилии. — Держи.
Не удержавшись, он наклонился, поцеловав её в щёку, и Сакура, приняв цветы, зарделась от стеснительности. Ей всегда нравилось, когда он дарил ей цветы, в особенности её радовало то, что Саске был внимательным мужчиной: он прекрасно знал, какие цветы она любила, в отличие от Алекса — Сакура попросту ненавидела розы, а он… «Роза!» — воскликнула она про себя, удержавшись от того, чтобы зажать рот ладонью от страха. Не дай боже, если Учиха внезапно решит прогуляться по её квартире и зайти на кухню — алый цветок стоял именно там в небрежной вазе. Правда, Сакура откровенно не помнила, налила ли в эту вазу воды или нет. Это уже не имело значения — девушка искренне надеялась, что цветок засох и его наконец можно выбросить.
Однако Сакура не была бы хорошей актрисой в глазах Саске, если бы не опустила глаза на цветы.
— Спасибо, — она широко улыбнулась, втягивая сладкий аромат олицетворяющих невинность цветов. Ту невинность, которой Сакуре, как ей казалось, так недоставало. Она с надеждой подняла на мужчину большие зелёные глаза, хлопнув ими, и вдруг спросила: — Ты здесь будешь сидеть?
— А у тебя есть предложения? — Учиха явно пребывал в озадаченном состоянии. — Я тут скромно посижу.
Он пожал плечами, опустившись на привычный для него стул, и закинул ногу на ногу, скрестив руки на груди. Делать нечего: ждать Харуно — дело святое. Да и выбора у него, кстати сказать, особенно не было. Однако Сакура была счастлива, услышав подобные слова от Саске: наконец она сможет справиться с этой надоедливой розой незаметно для него. В такие моменты она невольно начинала верить в какие-то всевышние силы. Во всяком случае, судьба на этот раз разложила для неё хорошие карты.
— Как хочешь. Я тогда посушу — и всё…
Совсем тихо проговорив это, она направилась лёгким шагом на кухню, выпрямившись. Мгновенно роза, уже порядочно иссохшая, полетела в мусорное ведро: стараясь сделать так, чтобы при ломке стебель не хрустел, девушка зажмурилась и наконец отправила почерневший цветок, показавший свою истинную сущность, под раковину. На её месте в вазе, которую Сакура поспешила наполнить свежей водой, оказались свежие, приторно пахнущие лилии.
Ей не хотелось заставлять его ждать, но пришлось. Пока она сушила волосы, она буквально слышала — или чувствовала? — как мысленно Саске проклинал её. Тяжело вздохнув и усмехнувшись своим мыслям, она подошла ближе к зеркалу, встряхнув почти сухими густыми волосами, и вновь стала сушить их тёплым воздухом из фена. Снова она задумалась о том, что Саске даже ничего не подозревал: он даже не догадывался, где она была вчера на самом деле, и девушка вновь ощутила себя какой-то грязной, такой противной, отвратительной, совсем не подходящей для него. Она, конечно, преувеличивала — даже поцелуй в щёку, адресованный Алексом, такой неприятный для неё, оставил свой след на сердце, и Сакура чувствовала, что изменила Саске.
Наконец тщательно высушив волосы, она выглянула из ванной, наклонившись, и чуть потрясла волосами, пристально посмотрев на пришедшего.
— Мне в хвост? — поинтересовалась она, вздёрнув бровь.
— Ну… Можно и в хвост, как тебе удобно, — пожал плечами мужчина, улыбнувшись.
Кивнув, довольно улыбнувшись, она снова вернулась в ванную. Саске задумался: образ её розовых, густых волос внезапно пропал, от чего ему на душе стало как-то тоскливо. Учихе нравилось наблюдать за её волосами — в целом они вдохновляли его на какие-то новые свершения ради этой девушки. Может быть, по той причине, что больше ни у кого не было столь необычного цвета. А может, просто потому, что ему нравилась вся она, целиком, вместе с её достоинствами и недостатками, вместе с её густыми волосами, на которые порой завистливо косились девушки, проходящие мимо неё.
И Саске гордился самим собой: никто больше не знал такой девушки, никто не целовал её, никто не обнимал, никто не говорил ей ласковые слова и слушал приятные речи с её стороны — только он.
— А мне брать сумку? — поинтересовалась она, вздёрнув бровь, вернувшись из ванной уже с высоким хвостом на голове.
Едва только она прошла мимо Саске, от неё повеяло чем-то приятным, таким сладким, притягательным. Он так и не понял — не то так пахло от волос, не то от всего её тела, немного разгорячённого после всех этих сборов. Он присмотрелся к ней, выпрямившись, а девушка тем временем стала красить ресницы, подавшись ближе к зеркалу в прихожей и даже привстав на носочки. Похоже, она даже не замечала взгляда Саске в её стороны — она была слишком увлечена нанесением макияжа на глаза. Надо сказать, хорошо, что она не видела Учиху: тот буквально пожирал её глазами, немного лукаво прищурив их.
Что-то тихо напевая себе под нос, она взяла солнцезащитные очки, надев их на голову, зачесав в прическу от макушки немного вздыбленные пряди волос, и принялась надевать кеды. Как же Учихе не повезло в этот момент! Осмелившись, она поставила ногу рядом с ним на край стула, принявшись завязывать шнурки на лёгких кедах. Невольно Саске засмотрелся на её ноги и на всю её целиком — красивая, немного небрежная, но при этом, наоборот, притягивающая больше внимания. Жёлтая майка чуть натянулась на ней, облегая стройное тело, и против собственной воли он разглядывал худые, хрупкие плечи, тонкие руки, пальцы, завязывающие шнурки быстро и ловко.
— Ну что, течёт кран-то всё? — поинтересовался он коротко, тихо, едва слышно сглотнув.
Она продолжала завязывать шнурки, только теперь уже поменяв ногу. Саске посторонился, чтобы ей было удобнее, и откинулся на спинку стула: взгляд скользил по её гладким ногам, огибая икры, щиколотку, соблазнительно выпирающую косточку над стопой, по которой порой так хотелось провести языком и осторожно прикусить, оставляя оттенок озорства на чуть загорелой коже вместе со следами ровных зубов.
