- И... чего же ты хочешь?

- Не знаю. Остроухий не смог их убить, но и решить проблему солеранне тоже не смог. Фактически он оставил решение другим поколениям: мол, вот информация, думайте сами, что делать. А делать придётся. Криокамеры устаревают, их можно заменить... но тела изнашиваются даже в них, и даже тела солеранне. Оставить их там - тоже означает убить, и каждый, кто знает и соглашается на это, присоединяет свой голос к тем, кто триста лет назад вынес им смертный приговор. Я - знаю. И я не хочу. Ты теперь тоже знаешь.

Боргес внешне оставался спокоен.

- Ты решила возложить на меня это знание? Заставить тоже знать и принимать решение - безразлично, действием или бездействием?

Грайне возмущённо выпрямилась.

- Ты за кого меня принимаешь?! Ты считаешь, что я такая же, как Рене?

Боргес поднял руку, и она замолчала.

- Нет, не считаю. Причём тут она? Помнится, мы договорились вопрос о ней не поднимать, так что не будем об этом.

Грайне пожала плечами, но возражать не стала.

- Хочешь, я скажу, что сейчас творится в руководстве космофлота? - спросил Боргес.

- Зачем?

- Они поняли, что их чуть было не втравили неподготовленными в войну с клингонами. С самым сильным космофлотом из окрестных планет. Они в растерянности. Они не хотят воевать. Они включили дипломатию.

- К чему всё это?

- К тому, что солеранне в свои времена тоже не хотели воевать. Они хотели просто жить. Они повели за собой в эту простую жизнь множество людей. Поэтому они смогли контролировать треть планеты. Поэтому народ был бы в ярости, узнав об их казни, и снёс бы тех, кто это сделал. Но не сложилось.

- К чему всё это?

- Если вернуть солеранне к жизни, мы все будем на одной стороне, к тому же, живыми они гораздо полезнее. Живыми - и свободными. Думаю, загнанный в угол Хан это достаточно доказал. Надеюсь, тебе удастся внушить это тем, кто отвечает за состояние криокамер.

- Мне?!

- Скажи, пожалуйста, ты давала подписку о неразглашении?

- Относительно чего?

- Относительно того, что было с "Разведчиком".

- Нет. Если бы дала, я бы сейчас с тобой не разговаривала.

Боргес помрачнел.

- Да. Ты бы либо молчала и улетела на "Разведчике", либо сошла на землю и была бы мертва. И это только подтверждает то, что я сказал. Руководство космофлота не хочет войны.

Грайне посмотрела на часы.

- Тебе скоро вылетать на работу. Ты даже успеешь поспать.

Боргес покрутил в пальцах бокал. У него ещё оставалась янтарная гадость, у Грайне не было ни капли.

- Постарайся быть убедительной. Как сейчас.

- Спасибо.

- Не за что.

- Нет, - Грайне встала. - Есть за что. Очень, очень есть за что.

***

Она пыталась найти работу, рассказывала сыну его любимые сказки про мутантов, навещала в больнице тех, кто был ранен на "Разведчике" - и злилась. Злилась на Боргеса, который поманил немыслимо хорошим разрешением запутанного вопроса, показал сияющую дорогу в небо - и ушёл, снова нырнул в свою жизнь, в которой ей не было места. Злилась на военных, которые тянули и откладывали разговор с ней, невнятно объясняя причины. На себя, - потому что снова и снова перебирала свои действия, пыталась понять, всё ли она сделала, что могла, и всё ли было так. Ей везде было плохо, дома ли, на улицах, в офисах, опора под ногами исчезла, уверенность таяла, деньги тоже, и лучше всего она чувствовала себя с теми, кто был заключён в больничных палатах после безумной авантюры. Там, в белом свете, за окнами, выходящими на простор, были те же - и такие же, как она. Там - они были на одной волне, там можно было ничего из себя не строить, а быть собой, быть такой, какой тебя привыкли видеть. Она не сразу решилась говорить о несправедливости по отношению к солеранне, - поначалу просто жадно впитывала эмоции тех, кого, как и её, подставили, и кому пришлось заплатить за это здоровьем... да и работой тоже. Она с радостью увидела, как никто не жалеет о том, что "Разведчик" улетел без них. Да, ей завидовали в том, что она может свободно уйти из палаты, пусть и на очередное собеседование, пусть она и висит в воздухе... но зависть, как и ненависть, могла двигать вперёд - или иссушать и грызть изнутри. Здесь были люди, которые, освободившись из больницы, пойдут делать так, чтобы в их жизни стало не хуже, чем у того, кому они завидовали, - и поэтому Грайне могла приходить к ним снова и снова.

***

В огромном городе наступила ночь.

- Грайне? Это ты?

- Да, Дин.

- Выключи свет. Я хочу, чтобы сюда заглянули звёзды.

Свет гас медленно и неохотно, - белый и тревожный, как бессонные больничные коридоры.

- Ты не увидишь.

- Да, я знаю, - жёсткий смешок. - Чтобы увидеть звёзды, нужно мочь встать. Хотя бы встать. Не говоря уже о том, чтобы ходить.

- Дин...

- Не извиняйся. Ты не виновата в том, что этот придурок притащил на борт солеранно, и понеслась небольшая, но эффектная войнушка. Ты вообще никогда ни в чём не виновата. Тебе-то что, ты всегда хотела приключений. Теперь ты вильнула хвостом и ушла совсем, сидеть и разбирать добытые "Разведчиком" материалы ниже твоего достоинства, а то, что может предложить земля, видите ли, неинтересно.

Молчание. Тяжёлое, горькое, когда душа тянется, и хочется что-то ответить, но понимаешь, что всё будет не то и не так, и будет только хуже. Спрашивается, зачем было приходить, если всё равно будешь неправа?

- Знаешь... когда ты вошла, я думал, что это Смерть. Надоело.

- Нет.

- Что "нет"? Не надоело?

- Не издевайся.

- Я не издеваюсь.

- Я никого не убивала. С Рене был несчастный случай, и я ничего не могла сделать. Зачем ты опять мне это предъявляешь?

-Видимо, затем, что мне нравится смотреть, как ты сердишься. Странно. Обычно, когда люди злятся, с них вся напускная красота слетает. С тебя нет. Ты в гневе хорошеешь.

- Я должна обрадоваться?

- Вот уж не знаю, кому ты и что должна. Точно не мне.

Стук в дверь.

- Да?

- Простите... пришла пресса. Если можно... вы согласитесь на съёмку?

- Интервью? Нет. Мне осточертели дурацкие вопросы и предложения рассказать, что я чувствую. Пусть возьмут симулятор, мою историю болезни и выяснят сами, где у меня что болит. И где ещё не болит.

За дверью разговор - слов не слышно, только голоса. Двое. Мужчина и женщина.

- Нет, не интервью. Просто кадры.

- Мне для них ещё фоном поработать? Нет уж, обойдутся. Ещё я себя напоказ не выставлял. Грайне, ты куда?

- Я вернусь.

- Не вздумай говорить обо мне! Ни слова! Слышишь?..

- Слышу. Слышу. Не психуй.

Дверь - как граница. Между больной ночью и искусственным днём белых коридоров. Журналист - с холодным профессиональным взглядом. Для них нет людей, нет эмоций, нет событий... точнее, есть, но - как материал, из которого делаются горящие новости. Они хотят информацию. У них ничего нет. Они что-то накопали, но не скажут, что именно. Они складывают отдельные кусочки, полученные от разных людей. Теперь - будет кусочек от Грайне. С запретом на разглашение её личности, потому что - у неё есть сын. Это ниточка, за которую можно потянуть. При слове "солеранне" журналист остался спокоен. Не поверил? Или наоборот - всё слишком хорошо вписалось, сложилось и наконец встало на место? Да, это расследование, это по заказу, и прямо сейчас ничего обнародовано не будет. Когда? Нет возможности сказать. Спасибо, до свиданья...

- Грайне? Ты вернулась?

- Ну да. Я же обещала.

Усмешка, от которой хотелось запустить в Дина чем-нибудь тяжёлым.

- Ты же пришла ко мне для того, чтобы подстеречь журналистов и получить свой кусок славы. Увидела. Получила. Зачем возвращаться? Хорошую из себя строишь?

- Дин. Прекрати. Я не Смерть, и у меня нет Её терпения.

Горячая рука цепко схватила за запястье - до боли.