«Борьба с Западом в нашей литературе» – под таким названием известный публицист Николай Николаевич Страхов издал в Санкт-Петербурге в конце XIX столетия три тома статей.[70] Он считал, что не только в культуре, но даже и в науке Западной Европы идет процесс загнивания и разложения. Рецензент из журнала «Русский Вестник» подвел такой итог исследованию Страхова: «Наступает эпоха, когда бороться уже будет не с чем. И мы должны только благодарить Бога, что с этим процессом разложения цивилизации на Западе совпадает процесс национального самосознания у нас».[71]

Стремление многих афро-азиатских стран видеть виновника своих бед вне себя тоже хорошо нам знакомо. Философ Георгий Федотов был свидетелем такого же настроения в России после Первой мировой войны, Революции, Гражданской войны. «Русское национальное чувство было уязвлено глубоким поражением, разделом, падением России, – писал он, – и, не желая взять на себя ответственность, не имея мужества покаяния, стало искать виновника вне себя – на Западе…»[72]

Асанте сетует, что не все афроамериканские лидеры и не все интеллектуалы склонны думать и действовать в духе афроцентризма. Это действительно так – у него были и есть влиятельные противники и в Африке, и среди афроамериканцев.

Сам создатель теории негритюда Леопольд Сенгор еще в 1970-х годах, будучи президентом Республики Сенегал, говорил, что не надо все проблемы Африки сваливать на колониализм. Афроцентристы не любят вспоминать Сенгора и не упоминают его среди своих предшественников: ведь он хвалил европейскую культуру и говорил, что конечной целью негритюда является слияние с ней в единое общечеловеческое целое. К тому же он был женат на француженке и, уйдя с поста президента, не остался в Африке, а поселился во Франции, в Нормандии.

Один из преемников Сенгора, Абдулай Вад, отказался поддержать призывы некоторых своих коллег, руководителей африканских стран, объявить работорговлю и колониализм преступлениями против человечности, потребовать за них компенсации и назвать нынешний разрыв в уровне жизни западных и бедных стран экономическим расизмом. Вад еще менее популярен среди африканского руководства, чем Сенгор: ведь он не раз заявлял, что притеснения африканцев в Европе не идут ни в какое сравнение с этническими конфликтами в самой Африке, напоминал о геноциде в Руанде и Бурунди, о войне в Восточном Конго, о столкновениях между мусульманами и христианами в Нигерии, о разрушительной политике Мугабе в Зимбабве. Кампанию же требований компенсации за работорговлю и колониализм он назвал «ребячеством».[73]

Еще категоричней выступает сенегальский социолог А. Кабу, глава школы «африканской внутренней мысли». Сторонники этой школы выступают против мифа об особой духовности африканцев, они полагают, что Африка может добиться успеха только на основе современной науки и техники. Вслед за своим президентом Кабу призывает африканцев обсуждать некомпетентность и коррумпированность своих собственных правительств, а не ссылаться на колониальное прошлое и «международный заговор».[74]

Книга Кита Ричбурга «Из Америки»[75] произвела фурор среди афроамериканской и африканской интеллигенции, да и вообще среди читающей публики, связанной с Африкой. Готовя ее, Ричбург провел в Африке три года. Он ехал туда афроцентристом: радовался, что возвращается из Америки в прекрасное прошлое своего народа, в первозданную ясность африканского мира, музыки, ритма и танца, жаждал слиться с африканской природой. В своем багаже он вез портрет Маркуса Гарви и стихи Сенгора.

Первые его корреспонденции были оптимистичны. Его радовало падение нескольких тоталитарных режимов в начале 1990-х годов, и он рапортовал: «Африка выбирает демократию». Но скоро его настроение изменилось. Он видел горы трупов в Руанде, встречался с бандитами, вооруженными автоматами Калашникова,[76] сам не раз оказывался под дулом. Картины «патологии бойни» и «деградации» континента заставили его задуматься о вине не только и не столько белого человека, сколько африканских лидеров, да и самих африканских народов, подверженных «духу рабства» – всепроникающей пассивности и позволяющих обмануть себя расовыми байками.

Кажется, больше всего возмутило его поведение братьев-афроамериканцев. На конференциях и встречах в Африке они устраивали овации кровавым местным диктаторам (Джесси Джексон, например, назвал нигерийского диктатора Ибрагима Бабангиду одним из величайших лидеров современного мира). А в номерах своих пятизвездочных гостиниц говорили о жизни на исторической родине с ужасом или презрением.

Самым скандальным пассажем книги стали слова Ричбурга о том, что он благодарен Господу за то, что он американец, что когда-то его предка продали белому работорговцу, и этот предок выдержал путешествие в Америку, не умер по дороге. От афроцентризма Ричбурга не осталось и следа. Он решил даже, что не будет больше называть себя «афроамериканцем», а будет просто американцем или черным американцем. Главная идея его книги: спасение Африки не в культе исключительности, а в приобщении к общемировой культуре. Афроцентристы объявили автора ренегатом, предавшим историческую родину в угоду белым расистам. Давление было столь сильным, что ему пришлось даже, во всяком случае на время, покинуть США и уехать в Гонконг.

Во многом сходные взгляды ставились и в вину писателю В. Найполу, индийцу с острова Тринидад, поселившемуся в Англии. В своих книгах Найпол показывал неприглядные стороны современной Африки и, осуждая колониализм, не списывал на него все беды континента. Современная цивилизация для него – именно современная, общечеловеческая, и заменить ее нечем. Если верить отзывам знатоков его творчества, именно из-за этого его кандидатуру на Нобелевскую премию по литературе отвергали почти четверть века, и присудили только после 11 сентября 2001 г., когда терракты в Нью-Йорке заставили некоторых его противников отступить.

«Столкновения на расовой почве» – этими заголовками пестрят сегодняшние газеты. Столкновений этих становится все больше, география их ширится. Почему?

Создавая свои империи, европейцы покоряли Азию и Африку, но не заселяли их, во всяком случае сколько-нибудь значительно. Наибольший приток выходцев из Европы (русское и русскоязычное население) получили Сибирь, Дальний Восток и Центральная Азия. На втором месте оказался Юг Африки: сегодняшняя Южноафриканская Республика, Намибия и Зимбабве. Численность европейского населения там достигла 5 млн человек (главным образом потомки выходцев из Голландии и Англии). В Алжире – больше миллиона французов. В Анголе и Мозамбике – 600 тыс. португальцев. Во всех остальных странах Азии и Африки никогда не было значительного числа переселенцев из Европы.

Как распад империй повлиял на численность этого населения? Из Алжира, Мозамбика и Анголы в ходе антиколониальных и гражданских войн уехали почти все европейцы. Из Зимбабве – большинство. Из ЮАР с переходом власти к черному большинству начался отток белого населения, хотя и не в столь крупных масштабах. Из республик постсоветской Средней Азии, как известно, стремится уехать немалая часть русского и русскоязычного населения.

Но одновременно усиливается «цветной» поток из бывших колоний в бывшие метрополии: быстро растет афро-азиатское население в Европе. Никто не знает точно, сколько миллионов выходцев из Азии и Африки обосновалось в Европе в течение последних десятилетий. Во Франции сейчас каждый десятый житель – араб или африканец. В Германии – значительная «прослойка» турков, в Великобритании – выходцев из Африки и Индостанского субконтинента. А сколько граждан среднеазиатских и закавказских республик переселилось в европейскую часть России? Сколько-то достоверной статистики на этот счет нет.