Крышка большого пузатого сосуда под цыганским перегонным аппаратом задрожала и приоткрылась – выглянуло побелевшее лицо с широко открытыми глазами. Из емкости вылезла насквозь промокшая девушка – с нее ручьями струился самогон.

«Нэнси! Сюда, скорее!»

Девушка непонимающе, как оглушенная, посмотрела на Глистру, сделала пару неуверенных шагов, задержалась, стала вглядываться в темноту – туда, где все еще продолжалась бойня, откуда доносилось визгливое, торжествующее улюлюканье пьяных божолейцев.

«Нэнси! – снова закричал Глистра. – Разрежь эти веревки – пока нам всем не перерезали глотки!»

Девушка взглянула на него со странным, задумчивым выражением.

Пульсирующий низкий рев цыганских горнов приближался, наполняя воздух дрожанием, как колокольный перезвон. Время от времени слышались отзвуки глухих ударов и последние, короткие вопли пронзенных божолейцев. И весь этот шум перекрикивал властный голос – голос атмана Плетки.

«Нэнси! – взмолился Глистра. – Иди сюда, развяжи нас! Цыгане будут здесь с минуты на минуту!»

Девушка бросилась к нему, выхватила нож из-за пояса и принялась остервенело рубить веревки, стягивавшие руки землян. Глистра и его спутники стояли, растирая кисти, разминая пальцы, гримасничая от боли, вызванной восстановлением кровообращения, пытаясь собраться с мыслями в дурмане, навеянном зигагом.

Глистра пробормотал: «По меньшей мере нам больше не придется сторожить солдат».

«Сегодня у цыган будет праздник», – отозвался Бишоп. Из всех людей, оставшихся в роще, только Стив Бишоп казался энергичным и бдительным. Судя по всему, ему одному удалось сохранить ясность сознания и мышечный тонус, утерянные другими под влиянием зигага. Глистра не мог не заметить, что Бишоп буквально подпрыгивал на каждом шагу, полный переливающей через край энергией. Сам Глистра чувствовал себя мешком, набитым мокрыми тряпками.

Нагнувшись с кряхтением, как дряхлый старик, Мосс Кетч подобрал с земли блестящий предмет: «Чей-то лучемет…»

Глистра поискал вокруг и вскоре обнаружил свое оружие – кто-то из солдат с презрением отбросил в сторону непривычный металлический «самострел». «Надышавшись зигага, они полностью одурели, ни о чем не заботились», – подумал Глистра. Ветерок донес до него струйку дыма – и новый спазм наслаждения попытался овладеть мозгом. «Вот это да!» – Глистра подивился быстродействию мощного наркотика.

Тем временем Стив Бишоп бросился животом на мшистую подстилку и стал энергично отжиматься. Заметив недоуменные взгляды спутников, он с ухмылкой вскочил на ноги: «Я просто прекрасно себя чувствую – этот дымок пошел мне на пользу».

В степи все затихло. В бледно-черном небе уже мерцали звезды.

Снова – громко, где-то рядом – зазвучал минорный боевой хор политборов. Что-то просвистело над головой и с громким шуршанием погрузилось в древесную листву.

«Ложись! Лучники… – прошипел Глистра. – Держитесь дальше от костра».

Пеан становился все громче – раздражающе подвывающий напев из четырех нот, из меняющихся, но ничего не значащих слогов.

Перекрывая хор, гремел голос атмана: «Выходите, незнакомцы, незваные гости, не прячьтесь… Я – атман Плетка, атман-раболов! Вы устали от жизни, ваши мысли безутешны. Выходите, я запрягу вас в фургоны, вы будете жевать траву, и никакие мысли вас больше не потревожат. Выходите к атману!»

Силуэт атмана вырос на прогалине, за ним виднелась стайка зипанготов. Глистра прицелился из лучемета, но никак не мог заставить себя выстрелить – его сдерживало какое-то странное сожаление, словно он замахнулся топором на тысячелетнее дерево. Глистра прокричал: «Оставь нас в покое, атман! Так будет лучше для всех!»

«Ба! – гулко отозвался атман тоном безмерного презрения. – Ты не смеешь даже ползти ко мне на коленях! Теперь я сам приду к тебе – забудь электрические трюки, склонись перед неизбежностью!»

Глистра заметил, словно со стороны, что его рука, державшая лучемет, начала безвольно опускаться. Моргнув несколько раз, он справился с магнетизмом и нажал курок. Поток лиловых искр пронесся по воздуху к атману – и погрузился ему в грудь, поглощенный, бесполезный. «Он заземлен!» – в панике подумал Глистра.

Фигура атмана возвышалась в послесвечении разряда – героическая, казавшаяся гигантской в линзе воображения… Бишоп выбежал вперед, вплотную к приземистому кочевнику. Тот взревел звонким басом, как бешеный бык. Фигура атмана согнулась пополам; Бишоп присел еще ниже и резко выпрямился. Совершив величественное сальто-мортале спиной вперед, атман с глухим стуком шлепнулся ничком. Бишоп деловито присел на него, что-то проделал руками и встал. Глистра подошел ближе, еще не совсем понимая, что произошло: «Как это у тебя получилось?»

«Я выучил несколько приемов дзюдо, – скромно признался Бишоп. – Возникает впечатление, что этот субъект принуждал противников к подчинению главным образом голосом, гипнотическим внушением. Достаточно было легкого удара в уязвимую точку – и вот он валяется, как дохлая рыба».

«Не подозревал, что ты – мастер дзюдо».

«Никакой я не мастер… Несколько лет тому назад прочел руководство – и тут внезапно вспомнил его, все до последнего слова… Смотри-ка, сколько зипанготов!»

«Это твари политборов, убитых божолейцами. Теперь они – наши».

«А где остальные цыгане?»

Глистра прислушался. Из степи не доносилось ни звука.

«Сбежали. Растворились в ночи».

Они привели зипанготов под уздцы на прогалину рощи. «Пора убираться отсюда», – тяжело дыша, сказал Глистра.

Фэйн удивленно уставился на него: «Уже?»

«Сию минуту! – отрезал Глистра. – Мне это нравится не больше, чем тебе, но…» Он указал на оседланных животных: «По меньшей мере мы сможем ехать верхом».

Весь день – с раннего утра почти до вечера – земляне покачивались в седлах, сгорбившись, в полуобморочном от усталости состоянии. Зипанготы брели равномерной, но тряской, не располагавшей ко сну походкой. Вечером небо стало постепенно тускнеть.

Они развели костер в лощине, сварили в котелке пшеничную кашу, съели ее, договорились о двухчасовой смене вахт и устроились на ночлег.

Проснувшись на следующее утро, Глистра сразу заметил Бишопа, совершавшего бодрые пробежки вверх и вниз по склону лощины. Глистра протер глаза, зевнул, заставил себя подняться на ноги. Чувствуя себя избитым и слегка отравленным, он раздраженно окликнул Бишопа: «Никогда не видел, чтобы ты занимался зарядкой на рассвете!»

Продолговатое некрасивое лицо Бишопа порозовело: «Я сам ничего не понимаю. Просто я прекрасно себя чувствую. Никогда в жизни не чувствовал себя лучше. Надо полагать, помогают витамины».

«Они раньше тебе не помогали – пока ты не надышался зигага. А потом ты стал бегать и прыгать, как на пружинках, и расправился с атманом быстрее, чем с плюшевым медведем».

«Ты думаешь, наркотик оказал необратимое действие?»

Глистра погладил подбородок: «Если это так, ничего плохого я в этом не вижу – но почему у всех остальных зигаг вызвал тяжкое похмелье? Все мы ели одно и то же, пили одно и то же… хотя…» Задумчиво взглянув на Бишопа, Глистра прибавил: «Насколько я помню, ты горстями лопал витамины – как раз перед тем, как дым понесло в нашу сторону».

«Верно. Так оно и было. Может быть, в этом есть какая-то закономерность… Любопытно…»

«Если мне еще когда-нибудь попадется под руку зигаг, – пробормотал Глистра, – я это проверю на практике».

Прошли четыре дня непрерывного равномерного движения верхом по степи, с рассвета до заката. Они не замечали никаких человеческих существ – пока не повстречались, вечером четвертого дня, с парой девушек-цыганок. Подружкам было лет шестнадцать или семнадцать, они пасли небольшое стадо медлительных жвачных животных, покрытых клочковатой желтоватой шерстью, напоминавшей овечью – здесь их называли «печави». Вся одежда девушек состояла из потрепанных серых рубах до колен и портянок на ногах.