Можно заметить между прочим, что английские политические деятели особенно склонны к такого рода иллюзиям. Во внутриполитических спорах они так привыкли призывать к справедливости и решать вопросы путем компромиссов, что они не могут предположить, что иностранные переговорщики не всегда следуют по этому пути. Тем, кто работал с сэром Эдуардом Греем, например, было всегда трудно убедить его, что посол какого-нибудь балканского государства не унаследовал тех же традиций и принципов, что и он: сэр Эдуард Грей был склонен смотреть на них, как на старых уайкегамцев или старых мальборианцев[60]. И если события принуждали его изменить свое мнение, он чувствовал себя бесчестно обманутым и смотрел на иностранного политического деятеля, который не оправдал его надежд, с бесконечным презрением.
Американцы, наоборот, уверены, что все дипломаты только и ждут того, чтобы перехитрить, запутать и унизить всех тех, с кем они ведут переговоры. Они вступают на конференцию, как Даниил в клетку львов[61], думая, что только непоколебимая вера и невинность могут их спасти от когтей диких зверей, которые их окружают. Действительно странно: в то время как американский деловой человек ведет переговоры с иностранными деловыми людьми с почти беззаботной самоуверенностью, американский дипломат в присутствии европейских дипломатов бывает подавлен сомнениями и недоверием. Эти ошибки английского оптимизма и американского пессимизма могли бы быть исправлены, если бы разница в методах и приемах дипломатии различных стран была ясно понята и признана.
В настоящей главе я намерен рассмотреть различия в теории и практике английской, французской, немецкой и итальянской дипломатии. Я должен был бы распространить свой разбор на дипломатию малых держав и на восточную дипломатию, но мне кажется, что четыре основных типа, которые я выбрал, будут вполне достаточны для иллюстрации различий, которые я желаю подчеркнуть.
Я не буду рассматривать дипломатию США, так как профессиональная дипломатическая служба там только появилась и так как она еще не имела времени разработать свою собственную технику. В прошлом репутация американской дипломатической службы сильно страдала из-за политических назначений при системе «добыча — победителю»[62]. Слишком часто случалось, что политический приверженец, получивший в награду за помощь посольство или миссию, был более заинтересован в сохранении своей популярности в родном городе, чем заботой о правах и интересах своей страны. Столицы Европы и Латинской Америки гудели по поводу нескромности этих дипломатов-любителей, и их выходки имели очень вредное влияние. Теперь, когда американский народ увидел, что необходима профессиональная дипломатия, мы можем быть уверены, что в скором будущем дипломатия США станет одной из лучших в мире. Мои собственные соприкосновения с американскими дипломатами всегда были приятны. Они оказывались людьми рассудительными, находчивыми, хорошо осведомленными, точными и чрезвычайно надежными. Так же как и английских дипломатов, их стесняет то, что они должны принимать во внимание настроения своего народа. Я не завидую американским дипломатам, тому, что они должны постоянно считаться с подозрительным и почти совершенно невежественным наблюдением сенатских комиссий, но их идеалы те же, что и английские идеалы, только более просты и менее отчеканены.
И их методы будут, несомненно, те же, которые в течение веков были одобрены гуманными и здравомыслящими людьми.
Теперь я перейду к различиям, которые можно наблюдать в теории и практике великих европейских держав. Как я уже заметил, эти различия возникли из-за своеобразия в национальных традициях, характере и нуждах. Эти же факторы определяют политику, а политика в свою очередь определяет дипломатические методы. Можно утверждать, что не могут существовать различные и отчетливо разграниченные типы дипломатии и типы политики. На самом деле, можно отличить некоторые постоянные характерные черты в искусстве переговоров, практикуемых великими державами, и именно эти характерные черты я намерен рассмотреть в настоящей главе.
II
Иностранные наблюдатели смотрят на британскую дипломатию с удивлением, а иногда одновременно с негодованием и восхищением. Они видят, что, с одной стороны, английские профессиональные дипломаты не проявляют большой инициативы, не стараются подчеркнуть блеск своего ума и по всей видимости несообразительны, замкнуты, вялы и медлительны. С другой стороны, они не могут не признать, что английский дипломат исключительно хорошо осведомлен, что ему удается завоевать и сохранить доверие иностранных правительств, что он невозмутим во время кризиса и почти всегда имеет успех.
Иностранные критики пытаются объяснить это противоречие различными фантастическими теориями. Иногда они утверждают, что британский дипломат дьявольски хитер и под маской солидной благопристойности скрывает быстрый и вероломный ум. Иной раз они вдаются в другую крайность и объясняют успехи британской дипломатии теми вечными этическими идеалами, на которых она основана. В других случаях, и с большим основанием, они объясняют несоответствие между видимой неспособностью англичан и их несомненным успехом тем, что всякая дипломатия, поддерживаемая колоссальной потенциальной силой, неминуемо должна быть удачной. И, наконец, бывают моменты прозрения, когда они признают, что искусство переговоров в сущности своей является торговым искусством и что успехи британской дипломатии объяснимы тем фактом, что она покоится на принципах честной торговли, на умеренности, справедливости, разумности, взаимном доверии, сговорчивости и на недоверии ко всяким неожиданностям и сенсационным крайностям.
В основном британская дипломатия является лишь выражением в форме международных сношений тех принципов политики, которые благодаря истории, географическому положению, имперским обязательствам, либеральным учреждениям и национальному характеру в течение веков больше всего подходили к нуждам Англии. Каковы эти принципы?
1 января 1907 г. сэр Эйр Кроу, будучи в то время главой западного департамента министерства иностранных дел, написал для кабинета министров конфиденциальный доклад об англо-германских отношениях. Этот доклад, который между прочим заключает в себе проницательный анализ намерений Германии, содержит точное определение исторических принципов британской политики.
Сэр Эйр Кроу принял как аксиому тот неоспоримый факт, что британская политика определялась географией. С одной стороны — маленький остров, расположенный на западном побережье Европы, с другой — необъятная империя, разбросанная по всему земному шару. Закон самосохранения требовал, чтобы этот остров снабжался продовольствием и чтобы коммуникации с его заморской империей оставались неприкосновенными. Эта двойная необходимость требовала морского превосходства над любым возможным противником. США не являются возможным противником.
Нас особенно интересует вывод из этого положения. Эйр Кроу доказывал, что это морское превосходство (если им пользоваться неумеренно) вызывает чувство досады и зависти во всем мире, следовательно, его надо использовать с величайшей благожелательностью и сдержанностью. Оно должно «непосредственно совпадать с основными и существенными интересами большинства других государств».
Каковы эти основные интересы? Во-первых, — независимость, во-вторых, — торговля. Поэтому британская дипломатия должна поддерживать политику «открытых дверей» и в то же время должна проявлять «непосредственную и решительную заинтересованность в независимости малых стран». Великобритания должна, следовательно, рассматривать себя как «естественного врага любого государства, угрожающего независимости малых стран». Таким образом, доктрина равновесия сил приобрела для Великобритании своеобразную форму. Это означало, что она должна быть всегда «враждебна политическому господству сильнейшего государства или группы государств». Эта враждебность, заявил сэр Эйр Кроу, стала для Великобритании «законом природы».
