Лишь через полтора часа импровизированного концерта мы очнулись. Музыкант устыдился, поднял мокрое от пота и слёз лицо и предложил теперь играть по заявкам. Не обошлось без классики:

— А «Мурку» сможешь?

Смог и «Мурку». Гм… оригинальная трактовка. И ещё много чего смог, в том числе и из современной попсятины. Концерт продолжался ещё минут сорок. «Лунную сонату» дважды попросили на бис. Но всё когда-то заканчивается. Музыкант устал; вдохновение сжигает. Когда он встал из-за инструмента на деревянных, затёкших ногах, бригадир грузчиков хлопнул его по плечу и выдал:

— Ну, ты это. молодец!.. Могёшь.

А тот пошатнулся и, украдкой потирая плечо, выдохнул:

— Pianomania…

Экзамен

В Бостоне спрашивают: «Сколько он знает?», в Нью-Йорке: «Сколько он стоит?», в Филадельфии: «Кто его родители?».

Марк Твен, американский писатель.

Однажды меня обвинили в педофилии. Слава Богу, это произошло до ужесточения законов 2011 года и разнузданной кампании, которой всегда сопровождается усиление борьбы с чем угодно. Спору нет: с педофилами надо поступать строго. Но читать, как мужику впаяли 13 лет тюрьмы за кошкин хвост, страшно.^[88] Ещё омерзительнее выглядела травля мужчин-учителей. Их и без того раз, два и обчёлся, в школах царит матриархат; бабьё самого мерзкого пошиба.^[89] А с такими порядками последние мужчины из школ уйдут. Слава Богу, государство, вроде бы, осознало, что делает что-то не то, и кампанию потихонечку свернули. Но теперь у любого 15-летнего подонка, и у любой сумасшедшей мамаши оказался в руках механизм, способный довести достойного человека если не до тюрьмы, то до инфаркта. Полагаю, это безобразие, нуждающееся в исправлении.

Детки в школу собирались: мылись, брились, похмелялись…

Уже говорил, что в молодости занимался репетиторством. Но репетитор без репутации бедняк; нужна известность. Для статуса пришлось преподавать в различных ВУЗах и брать классы в школах, обычно математические. Я стремился минимизировать затраты времени, но некоторые обязанности налагались. В частности, приём экзаменов. Помню, в мае 2000 года заставили меня принимать геометрию у 9-го класса. После варварского сокращения учебных часов, предмет стал почти факультативным. Нигде, кроме специализированных физико-математических ВУЗов, геометрию не требуют; в ЕГЭ её тоже нет — нафиг учить? Но для школьной бюрократии геометрия полезна. Выпускные классы (9-й и 11-й) сдают два экзамена по выбору. С 2016 года их количество на ГИА (государственной итоговой аттестации) для девятиклассников планируют увеличить.^[90] Но в 2000-ом до этого было далеко. А сдавать геометрию отправляли тех, кто не знал вообще ничего. Справедливо полагая, что многочисленные проверяющие обойдут не важный предмет стороной, а мы, под шумок, кому надо троечку поставим. Так было и в тот раз. Экзаменующийся паренёк ничего не учил сроду, и, похоже, возвёл это в принцип.

Всё бы ничего, но мамаша (неполная семья) его подзуживала. Как водится, она считала чадо непризнанным гением, над которым постоянно издеваются злобные и бездушные твари-учителя.^[91] Настояла на своём присутствии на экзаменах; у родителей есть такое право. Жаль, она не видела, что в результате её усилий парень рос хамоватым, подловатым и конфликтным. Доморощенный наполеончик и затюканный апостол. В семье манипулировать получается, а в школе — не очень: можно и огрести от учителей и сверстников. В таких случаях помогает смена обстановки. В новом коллективе ему поневоле придётся самоутверждаться, а поскольку особой физической силой юноша не обладал, сохранялась слабая надежда, что он всё же начнёт стараться. А там, глядишь, получит посильную профессию; человеком станет. Мудрый педагогический коллектив принял правильное решение: не пускать его в 10-й класс. И заключил с мамашей обычное в таких случаях джентльменское соглашение: «мирный уход из школы в обмен на незаслуженные тройки». Для получения одной из них его и отправили сдавать геометрию. Разумеется, я был предупреждён. Но парень не знал ничего. Листок с билетом (два вопроса) сдал пустым, девственно чистым; в задаче даже не сумел записать условие, не то, чтобы решить. Но тройку-то ставить надо. Тут я и говорю: «Дайте определение отрезка». Для справки: оно на первой странице учебника написано. Но юноша упорно молчит, не хуже донецкого партизана на допросе в киевской Беспеке. Начинаю перед ним плясать: нарисовал на доске отрезок, посоветовал представить, что он держит в руках кусок верёвки или нитки. Другие члены комиссии и мамаша хором подсказывают. Наконец, паренёк вымучил:

— Отрезок — это геометрический чувак с двумя концами…

Тут я не выдержал, заржал и съязвил:

— А у тебя-то концов сколько? Один, что ли, а, чувак?

Тройку, конечно, поставили. Но история на этом не закончилась. На следующий день мамаша объявила, что я, оказывается, прямо на экзамене, в её присутствии к ребенку сексуально приставал и нагло домогался. О чём и написала в многочисленных заявлениях в (тогда) милицию, прокуратуру и вышестоящие образовательные организации. Органы обязаны провести проверку. Пришлось полгода доказывать, что я не педофил. Доказал; у меня теперь справка есть. Но если бы попал в кампанию 2011 года, когда от следователей требовали план по посадкам, то мог бы и не доказать. Это же просто делается: берётся парочка заключённых подходящего возраста и района. За досрочное освобождение или сокращение срока им предлагается написать, что тогда-то и там-то я с особым цинизмом их зверски изнасиловал. Прямо на улице. А поскольку я невообразимо страшный-ужасный и их, несчастных, запугал, то решились они про это вспомнить только сейчас. Надеясь хотя бы в тюрьме от маньяка укрыться. В тюрьме, чтобы только лишний день там не быть, человек обзовёт хоть педофилом, хоть маньяком родную маму. А меня эти ребята знать не знают — напишут, что надо, за милую душу. Вместе с заявлениями сумасшедшей мамаши вышло бы красивое уголовное дело. Правильно я ушёл из преподавания: не моё это. Да и учителем я был, откровенно говоря, плохим. Ужасным. Что поделать: не люблю дураков и сумасшедших; они заразны. А при поддержке злонамеренного, враждебного большинству населения, безумного и бездумного государства — просто опасны для жизни.

То ли дело экзамены в коммерческих фирмах! Уже рассказывал (см. выше), как муштруют и экзаменуют элитных грузчиков в потребительском секторе. Но в сегменте промышленно-коммерческом тоже есть погрузочная элита; даже супер-элита: водители электрокаров. Бывал ли ты, приятель, в магазинах для дома типа «Икея» и «Leroy Merlin»? Если да, наверняка видел шустрые электрокары прямо в торговом зале. Когда зал в два гектара, как в «Леруа», без них не обойтись. Но народу в зале — тьма, причём люди на месте не стоят, а хаотически двигаются; иногда быстро. А электрокар тяжёлый. Как и автокрану, ему нужен противовес, чтобы поднимать груз на лапах и не опрокидываться. Хотя электрокар поднимает не более двух тонн (есть пятитонники с громадными лапами), ему самому, по закону рычага, нужно весить не менее 8 тонн (вес пятитонника доходит до 18 тонн). Противовес убран в днище: оно у электрокаров очень толстое, массивное даже на вид. Внутрь вставляются бетонные плиты соответствующей массы. Теперь представь, приятель: 8 тонн круглосуточно бегают со скоростью 10–20 км/ч в непосредственной близости от людей. Заденут — мало не покажется.

Но не задевают. Почему? Потому что за рулём сидят квалифицированные и весьма высокооплачиваемые люди. Зарплата водителя электрокара с годовым стажем — не менее 150 тыс. руб. в месяц. Более опытные могут рассчитывать на 200 тыс. руб. в месяц: таких переманивают. Пробиться в ряды супер-элиты очень трудно: фирм мало. Что несколько компенсируется большим количеством магазинов в регионах. За столь высокую зарплату водители электрокаров соглашаются на вахтовый метод. При каждой фирме есть курсы подготовки. Учёба длится два года. Сначала на полигоне, потом в действующих магазинах по ночам. Это если она успешна. Но инструктор не допустит водителя до следующей стадии, если полностью не освоена предыдущая. Каждая стадия длится три месяца. Не овладел — учись снова; в следующей группе. Многие начинают топтаться на месте, а стипендия очень мала. Отсюда отсев: 80–85 %.