— Начали в девять тринадцать, закончили в десять пятьдесят пять,— доложил Виктор.

— Почти полтора часа. Давайте прикинем,— сказал Набатов.— Майна у нас десять на двадцать, двести квадратных метров. Раскрыли примерно два с половиной метра, или одну восьмидесятую часть.Такими темпами мы будем вскрывать майну ровно неделю.Не годится… Надо изменить организацию работы. Ставлю задачу: найти способ дробления льда.

— Рвать надо,— сказал кто-то за его спиной. Набатов резко обернулся.

— Самое верное дело-—рвать,—повторил Черемных и подошел ближе к Набатову.

— А, Иван Васильевич,— вспомнил Набатов.—Так почему думаешь, что самое верное дело?

— Приходилось, Кузьма Сергеевич,—ответил Черемных.

— Это где же?

— В армии. На фронте.

— Сапер?— спросил Набатов и улыбнулся, как улыбаются, встретив товарища по оружию.

— Так точно, сапер.

— В каких чинах ходил, сапер? — весело спросил Набатов.

— Старший сержант. Вы-то, поди, генерал? Набатов, все еще улыбаясь, покачал головой.

— Полковник. До генерала, слава богу, не пришлось дослужиться..

— Почему вас это радует? — вклинился в разговор Калиновский.

— Почему? — переспросил Набатов.— Так еще года бы два воевать надо. А войны и без того хватило всем досыта.— И снова вернулся к прерванному разговору.— Так, говоришь, Иван Васильевич, рвать надо? А не разворотит нам всю майну?

— Ни одной кромочки не зацепит,— с уверенностью ответил Черемных.— Если с умом рвать. Мелкими зарядами и заделывать поглубже, чтобы отдача на воду.

— Как думаешь, Терентий Фомич? — спросил Набатов, заранее зная, что тот ответит.

И действительно, Швидко сказал:

— Испытать надо. Продолжай, Виктор, опиливай майну по контуру. А завтра мы с сапером займемся этим делом.

— Быть по сему,— сказал Набатов.— А тебе, Иван Васильевич, от лица службы спасибо! — И уже тише добавил понятное только им двоим: — Видишь, Иван Васильевич, и нашел ты свое место.

Наташа задержалась на работе: ее попросили нарисовать заголовок для стенгазеты ко Дню Конституции.

В красном уголке автобазы было холодно. Окоченевшие пальцы плохо повиновались, и Наташа долго билась над заголовком газеты. Наконец рисунок был закончен. Большое солнце в венчике лучей-спиц вставало над плотиной гидростанции. Оставалось написать по верхнему обрезу листа лозунг.

Наташа дописывала последние буквы, когда в красный уголок забежал комсорг автобазы Сеня Зубков.

— Ну, как дела? — закричал он еще с порога и, швырнув на стол шапку-ушанку, расчесал пятерней спутанные русые волосы.

Наташа сказала, что сейчас закончит. Зубков обошел стол и заглянул через плечо Наташи.

— Порядок! — Но тут же сокрушенно крякнул: — Эх, голова садовая! Что ты написала?

— Да здравствует Сталинская Конституция! — прочитала Наташа.

— Ну! — укоризненно протянул Сеня, и на его круглом, всегда веселом лице проступило выражение озабоченности и досады.— Советская у нас Конституция!

Долго ломали голову, как быть? Пришлось подогнуть лист и обрезать верхнюю кромку. При этом пострадало солнце, лишившись части своих лучей. Сеня был очень огорчен этим, но второго листа бумаги не нашлось, да и время уже позднее.

Наташа переписала лозунг, и Сеня проводил ее до поселка. Наташа была очень рада попутчику, потому что побаивалась идти одна темным распадком.

Сеня, кажется, был не прочь продлить прогулку и даже спросил, видела ли она картину «Свет и тень», но Наташа отклонила приглашение, сказав, что у нее сильно разболелась голова. На самом деле она проголодалась и думала о том, что приготовила на ужин Надя, которая эту неделю дежурила по комнате.

Все окна общежития бросали широкие полосы света на синий ночной снег. Только окно Наташиной комнаты было темным.

«Наверно, девчонки уже поужинали и побежали на танцы или в кино»,— подумала Наташа. Но девчата были дома. Они спали. Аккуратная Люба спала под одеялом, платье висело на спинке стула у изголовья. Надя лежала на постели в шароварах, охватив подушку голыми полными руками. Старенькое пальтишко, которым она укрылась, сползло на сторону, открыв ноги в пестрых шерстяных носках с продранными Пятками.

Наташа потихоньку разделась, заглянула в угол, в завешенный простынкой шкафчик, где у них хранились посуда и продукты, и поняла, что ужин никто не готовил. Девчата пришли усталые и сразу свалились. Наташа посмотрела на часы: четверть десятого, магазин еще не закрыт. Придется отдежурить не в очередь.

Из магазина Наташа вернулась с банкой говяжьей тушенки, булкой и двумя полными карманами луку. Лук был особенно ценным приобретением — в продаже он бывал ле часто,— и Наташа всю дорогу радовалась, предвкушая, с каким аппетитом набросятся девчата на вкусный ужин. Теперь дело за картошкой. К счастью, в углу шкафчика нашелся десяток картофелин.

Наташа спустилась на кухню, проворно начистила их в сковородку и поставила на плитку. Потом заправила картошку тушенкой и отдельно обжаренным луком. По коридору пошел вкусный запах, и все проходящие мимо обязательно заглядывали на кухню.

Наташа водрузила сковороду на стол, и разбудила подруг.

У Наташи самой текли слюнки, но она даже забыла, что голодна, когда увидела, как разгорелись глаза у девчат, особенно у Нади, при виде аппетитно парившей поджаристой картошки.

Надя прямо с кровати кинулась на Наташу, чмокнула в обе щеки и закружила, подпрыгивая и приплясывая. Люба в это время нарезала хлеб и достала посуду.

— Запрыгала,— прикрикнула Люба,— а ложки немытые!

Надя схватила ложки и умчалась, как была в носках, на кухню.

Наташина стряпня всем понравилась. Даже скупая на похвалу Люба сказала: «Молодец, Наташка!» — а Надя выскребла сковороду досуха и вздохнула: «Неплохо бы повторить!»

— Лопнешь,— сказала Люба и отправила Надю мыть, посуду.

— Выспались, поели, опять ложись,— вздохнула Люба,— а мне уж и спать неохота. Хоть снова в ночь работать. А ты что так задержалась?

Наташа рассказала, как ей пришлось переписывать лозунг в заголовке; стенгазеты. Надя остановилась посреди комнаты с ложками,в руках..С ложек на пол капала вода.

— Вытереть не догадалась,— сказала Люба,. Надя швырнула ложки в шкафчик.

— И чего вы не спите? Я думала, вы уже улеглись.

Она быстро разделась и юркнула в постель.

— Смерть люблю поспать! — Но тут же приподнят лась на локте, выставив: из-под одеяла полное круглое плечо.—Наташка, ты приходи к нам завтра! Лед рвать будут. Ух, как интересно! Сегодня все начальники приезжали. Тут не то что в лесу, каждый день людей видишь. И чего ты прилипла к своему автобусу? Работала бы сейчас с нами вместе!

Наташа ничего не ответила.

Прилипла к своему автобусу… Смешная эта Надя! Как будто не знает, почему прилипла.

Наташа долго не могла заснуть, лежала с открытыми глазами. За окном посвистывал ветер. Луч света от уличного фонаря метался по потолку. Ровно, чуть слышно дышала Люба. Надя спала неспокойно, ворочалась, что-то шептала во сне: «Виктор Александрович… Виктор…» Наташа улыбнулась: раньше во сне Надя вспоминала имя Федора Васильевича…

…И все-таки Надя права. Можно было работать с ними вместе. Федор Васильевич мог бы и ее устроить в бригаду буровиков. Всю неделю автобус ходит первым рейсом, и она каждый день утром встречает Перетолчина. Но почему-то ей неловко заговорить с ним, хотя он всегда так приветливо здоровается с ней. Надька, та прямо бухнула: «Возьмите нас с собой!» А она, Наташа, так не умеет… не может… И как Федор Васильевич будет хлопотать за нее?.. Николай обязательно спросит: «Это ваша сестра?..» Да и бесполезно. Кто ее возьмет с такой справкой?.. Она-то чувствует себя теперь совсем здоровой. Такой же здоровой и сильной, как прежде. А в справке написано: «Использовать на легкой работе…»

На следующий день Наташа отпросилась с работы пораньше и пошла в поликлинику. В регистратуре спросила, когда принимает Зинаида Петровна. Оказалось, что сегодня принимает другой врач. Это очень огорчило Наташу. С Зинаидой Петровной ей легче было объясняться. Но не хотелось откладывать начатое дело, и Наташа записалась на очередь/