Калиновский сел и с подчеркнуто скромным видом стал укладывать в портфель свои таблицы.Николай Звягин на протяжении всей речи Евгения Адамовича слушал его с досадой и временами еле сдерживался от резких реплик. Но последние слова Калиновского, особенно то, что произнес он их обычным своим бесстрастно-деловым тоном, повергли его в смятение.Николай вырос на берегу Ангары и хорошо знал,ее коварный норов. Как, бывало, волновалась мать, когда он уходил кататься на коньках!.. А в ту зиму, когда, переходя реку, провалился под лед и утонул их сосед дядя Прохор, мать отобрала и спрятала коньки. «И близко не подходи к этой окаянной реке!» —строго приказала она сыну. А однажды — это было, когда Николай уже работал на стройке электросварщиком,— под лед ушла легковая машина, и шофер и оба седока — одного из них, бригадира монтажников Алексея Горлова, Николай хорошо знал,— все погибли… Конечно, здесь, в низовьях реки, лед толще и таких происшествий до сих пор не-случалось. Но экскаватор или бульдозер — это не легковая машина. Не слишком ли круто замахнулся Кузьма Сергеевич?..

И Николай с тревогой посмотрел на Терентия Фомича Швидко, самого старого и самого опытного из сидевших здесь гидростроителей. Что он скажет? У него за спиной и Волхов, и Днепр, и Иртыш…

Швидко был спокоен. Словно не замечая оторопи, которая овладела многими, он невозмутимо смотрел на Калиновского, и, только когда тот говорил о возможности катастрофы и гибели людей, по лицу старика пробежала усмешка.

Перевалов тоже понял, что решающее, веское для всех слово может сказать именно этот старый и опытный человек. И, приглашая приступить к обсуждению, секретарь парткома обращался прежде всего к нему.

Швидко и сам понимал, что ждут его слова. К тому же, вызвав на большой разговор Калиновского, он не мог уклониться. Он вышел из-за стола, где ему, сдавленному с обеих сторон, было тесно, оперся толстыми, могучими руками на спинку стула и очень спокойно сказал:

— Тут нас Евгений Адамович попугать решил. Небогатое это дело. Пугают только маленьких и дурных. А что касается обсуждения, так, по существу, тут и обсуждать нечего. Две точки зрения. Изложены основательно, с подсчетами. И обсуждать,— он пожал широкими плечами,— право, нечего. Надо решать. Только любое решение наше будет приблизительное. И предварительное. Окончательный ответ может дать только сама река. Потому предлагаю установить первый ряж, и потом, когда посоветуемся с рекой, примем. окончательное решение. Я-то сам думаю, что река решит в нашу пользу.

После совещания, когда в кабинете, заставленном беспорядочно стоящими стульями, они остались вдвоем, Перевалов спросил Набатова:

— Как ответишь начальнику главка?

— Вышлю все расчеты и сообщу, что первый ряж опускаем двадцатого декабря.

Девчата вернулись из клуба поздно. Наташа уже была дома. Она разогрела ужин, накрыла на стол и, сидя на кровати, с удовольствием смотрела, как проворно управляются подруги с ее стряпней.

— Видишь, как вкусно, а ты отчитала меня утром,— сказала она Наде.

— После такой проминки лапоть съешь,— ответила Надя.

— Вечер интересный был? — полюбопытствовала Наташа.

Надя сразу помрачнела.

— Ничего особенного. Знала бы — и не пошла. Люба скорчила хитрую рожицу и подмигнула Наташе.

— Постигло разочарование. Он ушел!.. Не понимаешь? Ну, Федор Васильевич. Довел нас до клуба, а сам ушел.

Наташа удивилась:

— А я поняла, что он тоже собирается в клуб. Надя решила, что ее, разыгрывают. Она швырнула ложку и выскочила из-за стола. — Отлично небось поняла. То-то и пригорюнилась,

как самой не удалось поехать. Принцесса! Все на нее Заглядываются!— И, хлопнув дверью, выскочила в коридор, чтобы не слышать звонкого хохота Любы.

— Что с ней? — с удивлением спросила Наташа. Она не могла догадаться, в чем провинилась перед подругой.

Все еще смеясь, Люба пояснила:

— Она давно уже заглядывается на Федора Васильевича. Обрадовалась, что вместе на вечер. А он не пошел.

— Почему?

— Надо его спросить. Может быть, потому, что ты не пошла.

Наташа покраснела. Она вспомнила, как оживилось лицо Федора Васильевича, когда он увидел ее на переправе, и как она была рада его встретить.

— Всегда ты, Люба, что-нибудь выдумаешь.

— Разве не так? Тебе виднее. Я в чужую душу без спросу не полезу.

Наташа ничего не ответила, хотя Люба была ее лучшая подруга, и перед ней Наташа не таилась. Но ведь и сказать пока было нечего. Да, она обрадовалась… Но разве это должно было что-то значить?

Когда Надя вошла и молча, с обиженным видом снова подсела к столу, Наташа не решилась поднять на нее глаза. И уже не от озорства, а только чтобы не выдать Наташиного смущения, Люба сказала:

— Вот и ешь теперь холодное.

Надя в ответ энергично заработала ложкой.

Ночью Наташа долго не могла заснуть.

Многое вспомнилось ей… И как она в первый раз заметила смущение и робкую надежду в синих глазах Вадима. И как сама опустила глаза под его взглядом. И откровенную радость, ласковые, теплые вечера, скамейку на пригорке под тремя старыми тополями. Нет, до чего же смешная девчонка эта Люба! Вечно ей мерещится. Как это она еще Николая не припомнила! Но разве это чувство хоть чем-нибудь похоже на то?.. Но когда Наташа уже совсем доказала себе, что Люба ошиблась, ей стало грустно. А обращаясь снова мыслями к прошлой дружбе с Вадимом, она с удивлением почувствовала, что в ее воспоминаниях нет уже тоски. Так с ощущением легкости на душе она и заснула.

С этим же ощущением она пробудилась ото сна.

Внешне ничего не переменилось в ее жизни и в тех мелочах и подробностях, что ее окружали. Раскрыв глаза, так же тревожно потянулась к часикам; они, как всегда, лежали на тумбочке. Так же оказалось времени в обрез, чтобы одеться, умыться и наскоро позавтракать. Так же, толкаясь, бежали наперегонки к умывальнику. Так же ворчала Надя: она любила поспать и по утрам всегда была хмурой и недовольной.

Но все это обычное, каждодневное воспринималось по-иному. Даже ворчливость Нади не вызывала ни раздражения, ни усмешки. Разве виновата Надя, что к ней не пришло еще это ощущение легкости?..

Даже кондукторская сумка со звякающей в ней. мелочью не. казалась такой постылой. И, хотя, к тому не было убедительных поводов, думалось, что скоро удастся распрощаться с кожаной сумкой. Сказал ведь Федор Васильевич: «Могу и вас прихватить».

И, забывая, что сказано это было в шутку, Наташа уже видела себя рядом с Федором Васильевичем. Что ей придется делать, какова будет эта новая ее работа, она не могла представить. Да и не все ли равно? Только бы трудиться вместе со всеми, кто действительно строит, с теми, кто нужен для общего большого дела, чей труд в самом себе заключает награду для человека и смысл его жизни!

Смена Наташи заканчивалась. Ехали последним рейсом. В автобус толпой хлынули рабочие. Вскочившие первыми быстро проходили к задним сиденьям. Наташа едва успевала отрывать билеты. Кто-то подал ей пятирублевку: «За троих. До площади». Пока она отсчитывала сдачу, несколько человек прошли мимо нее. Оглянувшись им вслед, она увидала Вадима. Она узнала его по росту, по выглядывавшим из-под серой кепки темным вьющимся волосам, по осанке.

Первой ее мыслью было окликнуть его. Но она сдержалась. Если это был Вадим, он не мог не узнать ее. Но он молча прошел мимо. Не захотел узнать… Или, может быть, это не Вадим? Наташа приподнялась на цыпочках, постаралась через головы людей разглядеть парня в серой кепке. Высокий мужчина в рыжей мохнатой шапке заслонял его.

Ощущение беззаботной легкости исчезло без следа. Нахлынули противоречивые и тревожные мысли.

«Жить все-таки трудно. И трудно прежде всего потому, что сама не знаешь: чего же ты хочешь? К чему эта наивная, нет, не наивная, а жалкая попытка спрятаться от самой себя?.. Лишнее подтверждение, что встреча не сулит радости. Так же, наверное, думает и он. Потому и притворился, что не узнал… Если он прячется от меня, то я тоже не хочу встречи. Когда он пройдет мимо, я нарочно отвернусь… Прячутся и таятся только трусы. И только те, кто чувствует за собой вину. Да, но разве я не виновата? Вот именно сейчас я виновата перед ним. Ему нужна поддержка, товарищеская поддержка. А я обижаюсь и злюсь на него за то, что он сторонится меня. Я думаю только о себе. Так друзья не поступают».