Наверное, рейне полагалось рыдать и биться в истерике, после всего того, что пришлось пережить во время вторжения лестанцев, но, похоже сагайский божок излечил не только тело, но и душу. При звуке взрыва она не почувствовала ничего, только тупое удивление. Пахло дымом и чем-то горелым, сладковатым, вызывающим тошноту. Амарела поняла и зажмурилась, стиснула зубы. Не помогло. Она перегнулась через край помоста, и ее вывернуло прямо на розовые кусты.

Дролери с грохотом выворотили покореженную дверь “барса”, отшвырнули в сторону. Голыми руками, даже не напрягаясь особенно - так срывают сухую чешую с луковицы. Рядом с машиной чернел выбитый взрывом канализационный люк.

- Мы… нам надо пойти, помочь, - нерешительно сказала Амарела. Анарен застыл рядом, всматриваясь. - Там же…

- Это машина Врана, - ответил принц. - Если сунемся, его охрана запросто прикончит нас под горячую руку. Мары полуночные, я так и думал, что этим кончится - его дочь и большая часть дролери сейчас носятся с муниципалами по подвалам, вылавливая остатки полуночной нечисти. А радикальная партия в совете лордов упрямо несет бред про то, что дролери нарочно спровоцировали Полночь, чтобы потом укрепить свои позиции в Даре. Вот она, людская благодарность, - он осекся.

- А ты будто и не человек вовсе, - пробормотала Амарела. Ее мутило, и кружилась голова.

Из развороченных остатков “барса” медленно потащили длинное угловатое тело, безвольно болталась черная рука. На асфальт капало жидким дегтем - кап-кап. Отверстая пасть “Плазмы” выплюнула еще нескольких сумеречных, они окружили пострадавшего, скрыли от посторонних глаз. Высокий, на пределе слышимости, женский вопль резанул перепонки. Амарела прижала ладонь к груди - сердце трепыхнулось, и будто заспотыкалось.

- А-аа-а! - надрывалась невидимая плакальщица. - А-аа-а! А!

- Идем скорее, - Энери протянул ей руку. - Идем, нечего тут делать. Они сами разберутся.

*

Рамиро очень хотелось кофе и курить. Он сидел на два ряда позади Лары, держал в одной руке секундомер, в другой - партитуру света и щурился на яркие вспышки прожекторов. Глаза щипало. Следить получалось плохо - сказывалась бессонная ночь в декорационном цеху.

На сцене летел бесплотный снег в канун Йоля - осветители на портальных башнях крутили испещренные белилами фильтры. Под софитами дубовые доски пола блестели, как лед, белая театральная ткань накинута складками поверх высоких сомкнутых подиумов для чтецов. За подиумами, во всю ширину задника и до самых падуг медленно проворачивалось колесо года, витражные картинки, огромный циферблат часослова. Вздымались и падали за горизонт созвездия, зодиакальные знаки, небесные пахари и всадники, крылатые звери, хвостатые планеты, птицы и ангелы.

В оркестре вел женский голос, пел без слов, высокий и холодный как пустотелая флейта, Рамиро слушал, смутно удивляясь - голос? пение? - в какой-то момент его охватил озноб, он даже проснулся.

Ларины нововведения, она пару дней назад обмолвилась - вместо Игерны Флавен приглашена новая актриса. Рамиро не знал, что новая актриса будет петь. И он не знал, что эта актриса - дролери.

Силуэт дролери застыл в самой высокой точке подиума, полукольцом охватывающего пандус, черный и ломкий на фоне возносящихся радужных знаков. Голос у нее был ошеломляющий - без малейшего напряжения он проникал всюду, леденил и опустошал воздух.

На авансцену вышла закутанная в покрывало женщина. Медленно, с трудом ступая, она добрела до середины, остановилась, подняла к небу лицо. Серое покрывало соскользнуло с волос, холодный луч очертил детский профиль Аланты. Под грудью Аланта держала большую шаль, ниспадающую вдоль платья тяжелыми складками - Рамиро кивнул удовлетворенно. Вынужденный жест (иначе шаль упадет), беспомощный и защищающий одновременно, сковывающий движения, давал абсолютно точную ассоциацию.

- Летят двенадцать голубок, - сказала дролери-душа с черной стены. - Тринадцатая - отдельно.

Негромкий, почти лишенный выражения голос ее растекся по сцене и по залу, и у Рамиро встали дыбом волоски на загривке.

- Ветер суров и гулок, крылья его бесцельны.

Ветер легок и колок, перья его острее

Чем драгоценный осколок у птицы на сизой шее.

Пауза.

На черной стене один за другим начали зажигаться желтые квадраты.

- По небу по голубому, по самому его краю

Двенадцать голубок к дому…

Еще пауза. Зажглось последнее окно, Аланта-Летта робко двинулась к ним.

-…тринадцатая - не знаю.

Поднялась тонкая рука, “тук-тук-тук” - попросил за Летту барабан из оркестровой ямы. В ответ ему визгливо залаяла собака. Летта отпрянула, отбежала, потом подошла к другому окну: “тук-тук-тук?” “Р-р-гав-гав-гав!” - взлаял другой пес, тоном ниже. Следующее окно - еще один пес залился лаем. Следующее окно… стук сделался непрерывным, переплелся со стуком невидимых каблуков, ускорился, загрохотал, засбоил как сердце, его догоняла, накрывала, гнала вперед волна собачьего лая.

Летта заметалась между домами, придерживая ладонями тяжело колыхающуюся шаль, у каждой стены ее встречал взрыв грохота и воя.

Раздвинув складки сукна, из подиумов, как из лопнувших коробов посыпались фигуры в пестром. Яркие лохмотья, цветастые рубахи, козьи и медвежьи маски, ленты, бубны, бубенцы. Слева направо, справа налево, сходясь и расходясь понеслись вереницы танцующих. Визжали виолы, рычали басы в оркестре, два десятка каблуков выбивали из досок громовый гул. Неловкую фигурку Летты швыряло как лодку на перекатах, пока она не исчезла в пестрой пене йольского хоровода.

Вскрик - короткий, жалобный, сейчас же потонувший в топоте и звоне гитерн.

Королевский балет еще минут пять колотил каблуками в доски, размахивал масками, вил кольца и спирали, плел подвижные сети, распадался и сходился в мельтешне летящего снега. Неистовую музыку прорывали женские вскрики, стоны, неразборчивые мольбы. Дролери на стене ломало, словно деревце на ветру.

Вдруг вопль ее рывком поднялся и разросся колоссальной звуковой волной, начисто сметая и музыку, и грохот каблуков. Рамиро выронил партитуру, зажал руками уши, но это не помогло - крик сверлом вонзился внутрь черепа, и в глазах замерцали черточки и точки, как на крутящейся вхолостую пленке по окончании фильма.

Оглушенный, Рамиро некоторое время не мог понять, вопит ли еще сумасшедшая дролери, или уже перестала, уши у него заложило, как в самолете, но зрение постепенно прояснилось. Он увидел пустую сцену и скорчившуюся на голом полу фигурку, закутанную в серый плащ.

- Все гуще снег. - сказала со стены душа-дролери. Она выпрямилась и стояла спокойно, низко опустив голову. - Так звуки коротки.

После шокирующего вопля в голове у Рамиро еще звенело, но тихий голос заставлял напрягать слух.

- Так страшно, что уже не обернуться,

Ни голосом, ни взглядом не коснуться

Ни сердца, ни протянутой руки.

Дролери подняла голову, лицо пряталось в тени покрывала, но стали видны бледные, сложенные одна к другой ладони.

“Так-так, так-так” - сквозь шум в ушах стучал метроном. Ему вторили едва различимые звуки, словно кто-то гладил пальцем стеклянные колокольчики.

Запаздывая на пару секунд, поднялась на колени и подняла закутанную голову Летта. Чуть покачиваясь, она прижимала к груди сверток из тяжелой шали.

- Все громче сердца стук. И поперек

Косая тень ложится на порог,

И манит, умаляясь, за собой.

Душа медленно прошла по подиуму влево, вместе с ней медленно, как замерзающая вода, текла музыка. Спустилась по пологому склону на авансцену, приблизилась к Летте.