Все молчали – слышно было только, как прокашлялся Бустамонте.

Затем кто-то удивленно ахнул, послышались шорохи поспешного движения, сдавленный возглас.

Павильон снова осветился. Теперь уже ахнули многие – все смотрели на панарха. Айелло лежал в кресле с розовой шелковой обивкой, закинув голову. Нога его дернулась вверх и пнула стол – блюда и бутыли подскочили и зазвенели. «Скорее, врача! – закричал Бустамонте. – Панарху плохо!» Айелло несколько раз судорожно ударил кулаками по столу; глаза его помутнели, голова бессильно опустилась – панарх умер.

Врачи осторожно изучали тучное тело Айелло, широко раскинувшее руки и ноги. Беран – новый панарх, богоподобное средоточие жизненной силы всех паонов, абсолютный самодержец восьми континентов и повелитель океанских просторов, сюзерен солнечной системы Ауриола и общепризнанный лидер Вселенной (помимо прочих почетных титулов) – сидел и ошеломленно озирался, ничего не понимая и не испытывая никакой скорби. Меркантильцы стояли обособленной группой, переговариваясь вполголоса. Палафокс, не сдвинувшийся с места за столом, наблюдал за происходящим без особого интереса.

Бустамонте – теперь уже айудор-регент – не терял времени, утверждаясь во власти, принадлежавшей ему по праву вплоть до совершеннолетия наследника. Размахивая руками, он отдавал приказы: вокруг павильона выстроился кордон мамаронов.

«Никто отсюда не уйдет, – объявил Бустамонте, – пока не будут выяснены все обстоятельства этой трагедии!» Он повернулся к врачам: «Вы установили причину смерти?»

Старший из трех врачей поклонился: «Панарх отравлен. Кто-то метнул в него шприц-дротик, воткнувшийся в шею с левой стороны». Врач сверился с показаниями циферблатных индикаторов, экранных графиков и цветных секторных диаграмм анализатора – его коллеги вставили в углубления прибора пробирки с образцами физиологических жидкостей Айелло: «Судя по всему, использованный яд – производное мепотанакса, скорее всего, экстин».

«В таком случае, – сказал Бустамонте, обводя взором всех присутствующих, от коммерсантов-меркантильцев до лорда Палафокса, – преступление совершил кто-то, находившийся в павильоне».

Сиджил Паниш почтительно приблизился к телу панарха: «Позвольте мне рассмотреть дротик».

Старший врач указал на металлическую кювету. В ней лежал небольшой черный шип с белой колбочкой в основании.

Лицо торгового представителя напряглось: «Этот предмет я заметил в руке медаллиона несколько минут тому назад».

Бустамонте порозовел от ярости, его глаза пылали огнем: «И это обвинение исходит от кого – от меркантильского мошенника? Вы обвиняете ребенка в том, что он убил отца?»

«Ни в коем случае!» – поспешил возразить Сиджил Паниш; коммерсант и его советники побледнели, беспомощно опустив руки.

«Не остается никаких сомнений! – неумолимо продолжал Бустамонте. – Вы прибыли на Перголаи, зная, что ваше двурушничество обнаружено. И таким образом решили избежать наказания!»

«Какая чепуха! – воскликнул представитель Меркантиля. – Зачем бы мы стали делать такую глупость?»

Бустамонте не внимал протестам. Он гремел: «Убийству панарха нет оправданий! Пользуясь темнотой, вы умертвили повелителя всех паонов!»

«Нет, нет!»

«Но преступление не принесет вам никаких выгод! Я, Бустамонте, безжалостнее моего старшего брата! Моим первым государственным постановлением станет приговор, вынесенный его убийцам!»

Бустамонте воздел правую руку, ладонью наружу, и прижал большой палец к ладони четырьмя другими пальцами – таков был традиционный паонезский жест, призывавший к смертной казни. Он обратился к командиру мамаронов: «Субаквировать этих тварей!» Бустамонте взглянул на небо – солнце уже опускалось к горизонту: «И поторопитесь, наступают сумерки!»

Паонезские предрассудки запрещали казнить в темноте; мамароны поспешно утащили коммерсантов на прибрежный утес. Меркантильцев связали по рукам и ногам, их ноги вставили в нагруженные балластом гильзы, после чего торговцев раскачали и сбросили с утеса. Они с шумом упали в воду и погрузились в нее; через пару секунд морская рябь стала спокойной, как прежде.

Через двадцать минут, по приказу Бустамонте, на утес принесли тело Айелло. Его тоже снабдили балластом и бесцеремонно сбросили в море вслед за меркантильцами. Снова на поверхности волн появился похожий на цветок всплеск белой пены – и снова сомкнулись безмятежные синие воды.

Солнце повисло над краем моря. Бустамонте, айудор-регент планеты Пао, расхаживал по террасе нервными энергичными шагами.

Рядом сидел лорд Палафокс. По углам террасы стояли часовые-мамароны, направившие на Палафокса огнеметы, чтобы предотвратить любую попытку насилия.

Бустамонте резко остановился перед раскольником: «Я принял правильное решение – в этом не может быть сомнений!»

«О каком решении вы говорите?»

«В том, что касается меркантильцев».

Палафокс задумался: «Возобновление космической торговли теперь может оказаться затруднительным».

«Ба! Торгаши забудут о смерти трех человек, как только им пообещают прибыльную сделку!»

«Прибыль они не упустят, это верно».

«Мошенники, предатели! Они получили по заслугам».

«Кроме того, – указал Палафокс, – за преступлением последовало надлежащее наказание, восстановившее справедливость и предвосхитившее общественное возмущение».

«Правосудие свершилось», – чопорно заключил Бустамонте.

Палафокс кивнул: «В конечном счете, функция правосудия заключается в том, чтобы удерживать других потенциальных преступников от осуществления их планов. Казнь – убедительное упреждающее средство».

Бустамонте развернулся на каблуках и снова принялся расхаживать взад и вперед: «Верно также и то, что я действовал таким образом отчасти для того, чтобы упростить выход из затруднительной ситуации».

Палафокс ничего не сказал.

«Честно говоря, – продолжал Бустамонте, – не могу не признать, что улики обличают другого виновника преступления, в связи с чем основная часть проблемы остается нерешенной и может внезапно всплыть на поверхность подобно нерастаявшему основанию айсберга».

«В чем заключается проблема?»

«Что делать с несмышленым Бераном?»

Палафокс погладил костлявый подбородок: «Этот вопрос необходимо рассмотреть в надлежащей перспективе».

«Я вас не понял».

«Спросим себя: действительно ли Беран убил панарха?»

Выпятив губы и выпучив глаза, Бустамонте стал удивительно похож на причудливый гибрид обезьяны и лягушки: «В этом не может быть сомнений!»

«Зачем бы ему это понадобилось?»

Бустамонте пожал плечами: «Айелло не любил Берана. Нет уверенности даже в том, что Беран – на самом деле его сын».

«Неужели? – задумчиво произнес лорд Палафокс. – Кто же, в таком случае, настоящий отец Берана?»

Бустамонте снова пожал плечами: «Августейшая Петрея была не слишком разборчива в связях – но мы никогда не узнаем правду, потому что год тому назад Айелло приказал ее субаквировать. Беран был вне себя от горя – может быть, этим и объясняется его преступление».

«Надеюсь, вы не принимаете меня за дурака?» – спросил Палафокс, растянув губы в странной неподвижной улыбке.

Бустамонте ошеломленно уставился на него: «Что? Что вы сказали?»

«Убийство совершено с автоматической точностью. Судя по всему, ребенок действовал под гипнотическим внушением. Его руку направил мозг другого человека».

«Вы так считаете? – Бустамонте нахмурился. – И кто может быть этот другой человек?»

«Почему не айудор-регент, например?»

Бустамонте перестал расхаживать и не сдержал короткий смешок: «Фантастическая гипотеза! Почему бы не предположить, что убийца – вы?»

«Смерть Айелло не принесла мне никаких выгод, – ответил Палафокс. – Он вызвал меня с определенной целью. Теперь он мертв, а ваша политика будет развиваться в другом направлении. Таким образом, я здесь больше не нужен».

Бустамонте поднял руку: «Не спешите. Сегодня уже не вчера. Как вы сами заметили, теперь переговоры с Меркантилем могут оказаться затруднительными. Возможно, вы окажетесь мне полезным не меньше, чем моему брату».