Со свадьбой решили не откладывать — таково было обоюдное желание.
Синтии казалось, будто она влюблена…
Ваня спилил ветку после похорон Инги. Он сидел сейчас на ней верхом и рубил сучья, которые Игорь складывал в аккуратную кучку. Игорь не отходил от Вани все эти дни. Но они разговаривали мало — Ваня молчал в ответ почти на все вопросы Игоря.
— Зачем тебе ветка? — спрашивал теперь Игорь. — Дров у вас и так много — сам видел в сарайчике.
Ваня невозмутимо продолжал свою работу.
Он повзрослел за последние дни, похоже, даже раздался в плечах. У него был звериный аппетит, и Нонна валилась с ног, с утра до вечера хлопоча возле плиты. Мать Игоря попросила разрешения на несколько дней поселиться во флигеле, который превратила в настоящий молельный дом. Она платила за жилье и питание и не хотела слушать никаких возражений Нонны.
Игорь спал в саду на узкой железной койке под грушей. Оттуда ему было слышно, как ночами ходит по веранде Ваня.
— Ты ее любил? — вдруг спросил Игорь, усаживаясь на кучу мелких тополиных веток.
— Нет, — заявил Ваня, продолжая орудовать топором. — Женщину нельзя любить. Она всегда обманет. Не потому, что она так хочет, а потому, что не может иначе.
— Значит, ты веришь в первородный грех, — сказал Игорь.
— Я не знаю, что это такое. Но мне кажется… Да, я почти уверен в том, что женщина уже рождается на свет виноватой.
— В чем? — раздался за Ваниной спиной глуховатый голос. Толя подошел неслышно и теперь стоял, скрестив на груди руки и глядя на выгоревший на солнце затылок сына.
— Она слишком много обещает, но почти ни одно из этих обещаний не выполняет, — ответил Ваня, не отрываясь от своей работы. В таком виде эта фраза сформулировалась в нем секунду назад, хотя он размышлял о самой проблеме долгими бессонными ночами.
— А тебе не кажется, что, если бы то, что она обещает, исполнялось, на свете стало бы очень неинтересно жить? — тихо спросил Толя.
Ваня поднял голову, посмотрел вперед, на желтеющие предосенним увяданием холмы, потом сказал, поигрывая топором:
— Нет. Женщина создана для того, чтобы быть подругой мужчины, его верной тенью, матерью, сестрой. Мы все рождаемся от женщины. И мы зависим от нее всю жизнь. Как — я не могу объяснить, но я это чувствую.
Игорь смотрел на друга восхищенно и заинтригованно. Ему казалось с самого начала, будто устами этого странного парня с ним разговаривает сам Бог.
— Да, мы зависим от нее всю жизнь, но она нам ничего не должна, — сказал Толя, садясь на траву. — Мы столетиями вбивали ей в голову, будто она на самом деле нам что-то должна. Это не так. Если она делает для нас что-то, пусть делает по собственной воле. Если же она будет делать это с чувством вины перед нами, это уже называется жертвой. Тот, кто день изо дня как должное принимает от нее жертвы, превращается в конце концов в чудовище.
— Я согласен с вами! — воскликнул Игорь. — Это только Бог не требует от нас никаких жертв, но нам доставляет удовольствие приносить их ему.
— Это только так кажется. — Толя криво усмехнулся. — Она не знала, что такое добро и зло, но она и не скрывала, что не знает этого. Многие, почти все, скрывают. Если бы ее кто-то по-настоящему полюбил…
Ваня отшвырнул топор и встал.
— Пошли искупаемся, — позвал он Игоря. — Отец, прошу тебя, не пей много на поминках, — проговорил он, не глядя на Толю. — Я не верю в существование дьявола, но стоит потерять над собой контроль, и нами начинает кто-то руководить.
Он на ходу стащил джинсы и майку.
Игорь сделал то же самое.
Игорь не выпил на поминках ни капли — ему запрещала религия. Он сидел рядом с Ваней и думал о том, что, если бы не этот красивый диковатый парень, которого Бог избрал в исполнители своей воли, им с матерью еще бы досталось от Инги. Разумеется, Бог призывает к терпению и всепрощению, но каждому терпению, всепрощению тем более, наступает конец.
…Слабо зарозовел восток.
Он встал со своей похожей на гамак узкой койки, потянулся. В поднявшемся предрассветном ветре вибрировали нестройные петушиные вскрики. Игорь поднял голову, посмотрел в сторону веранды, где спал Ваня. И обомлел.
На лестнице, прислоненной к раме, кто-то стоял. Этот кто-то прижимался лицом к стеклу и смотрел внутрь веранды.
— Эй! — громко крикнул Игорь.
Ответили петухи — хором и очень тревожно. Фигура на лестнице осталась неподвижной.
Спотыкаясь о кочки, Игорь бросился к веранде.
— Ты что тут делаешь? Убирайся! — на ходу кричал он. Подскочив, сильно тряхнул лестницу.
Человек неуклюже взмахнул руками, балансируя на самой верхней перекладине лестницы, которая вдруг стала заваливаться назад. Зрелище напоминало цирк — клоун в лохмотьях, смешно копирующий акробатов.
Игорь следил глазами за тем, как падает лестница, не в силах помешать этому. Она описала медленную дугу на фоне уже заметно алеющего неба и, набирая скорость с каждой тысячной долей секунды, упала прямо на металлический бак для полива огорода. Раздался глухой удар по железу и отвратительный хруст. Стало тихо.
В окне появилось бледное лицо Вани.
— Выйди. Мне страшно, — прошептал Игорь, оседая на землю. — Он, кажется, сыграл в ящик.
…Это был человек в странной одежде, если эти лохмотья можно было назвать одеждой — пиджак без рукавов, надетый на голое тело, шерстяные красные рейтузы в мелкую дырочку. Он еще дышал. Один его глаз странно подмигивал, и из него сочилась влага. Другой казался мертвым.
— Это Костик, — сказал Ваня. — Он последнее время ходил по крыше. Ну да, это он ходил, а я думал… куницы.
— Что делать? — Игорь задыхался от волнения. Господи, ну что же делать? Ведь меня посадят в тюрьму!
— Там был… ребенок, — неожиданно отчетливо проговорил умирающий. — Дом сожгла Устинья. Маша была ведьмой. В Ингу вселился ее дух. Теперь он вселился…
Костик остановил взгляд здорового глаза на склонившемся над ним Ване и испустил последний вздох. Его тело дернулось и обмякло.
— Что я наделал, — бормотал бледный как смерть Игорь. — Я боялся, он хотел… убить тебя.
Ваня резко выпрямился.
— Эту лестницу я принес из сарайчика, чтоб спилить ветку. Если бы я не принес эту лестницу… — Он задумчиво смотрел на мертвого Костика, лежавшего на грядке с петрушкой. Он почему-то не видел в этом зрелище ничего страшного, а тем более трагичного. — Погоди, я сейчас, — сказал он и бросился к входу в подвал.
Он вернулся через минуту, которая показалась Игорю вечностью, неся под мышкой большой кусок плотной белой материи.
— Это был парус, — пояснил он. — Мы с ней один раз плавали под парусом…
Вдвоем они быстро и споро завернули тело, обвязали веревкой. Ваня легко взвалил его себе на плечи.
— Быстро отмыкай лодку, — бросил он Игорю. — Сейчас совсем рассветет, но мы успеем. Возле колонки есть якорь с цепью. Волоки сюда.
Ваня греб с такой яростью, что с ободранных ладоней на белую материю паруса капала кровь. Солнце вот-вот должно было показаться из-за горизонта, но возле противоположного берега еще клубилась спасительная темнота.
Они избавились от груза в том месте, где река делала крутой поворот — два дня назад оттуда ушел земснаряд, углубивший дно. За могучими деревьями, тени которых достигали середины реки, еще царила ночь. Ваня пустил лодку по течению, а сам лег. Игорь обратил внимание, что сиденье тоже в крови, и сказал об этом другу.
— Я стер задницу. Щиплет ужасно. Но это пройдет. Кажется, нас никто не видел, — приглушенным голосом сказал Ваня.
— Ты такой молодец. Ты… ты очень скромный. Бог любит скромных.
— Плевать я хотел на твоего Бога, — спокойно сказал Ваня. — Просто мне осточертели эти менты. Попробуй докажи им, что ты не виноват. Слушай, давай сегодня слиняем в Москву?
Вечером они уже были во Внукове. Игорь пригласил Ваню к себе и получил его согласие.
О случившемся в утро отъезда они больше не обмолвились ни словом. Ваня прожил у Старовойтовых неделю. Они спали в одной комнате с Игорем и ночами иногда разговаривали. Ваня не видел, чтобы Игорь когда-нибудь молился Богу.
