Проснулась Лида. Она повернула голову, попробовала подняться и испуганно спросила:

— Что это?

— Выспались? — ответил я вопросом на вопрос.

— Где мы?

— До сих пор в Северной штольне.

— А почему темно?

— Что-то с электричеством… погасли лампочки,

Наконец она пришла в себя и вспомнила то, что ей, верно, казалось ужасным сном. Как хотелось, чтобы это в самом деле был только сон!

— А где машинист и техник?

— Они привязали себя поясами к лестнице и спят.

— Вы говорите правду?

В голосе ее звенела тревога.

— Правду.

— Их можно позвать?

— Можно. Вы хотите, чтобы я их разбудил?

— Нет, нет…

Она сказала это так нерешительно, что я понял: ее сомнения не исчезли.

— Уверяю вас… Можно позвать…

— Не нужно. Не будите их, — спокойнее сказала она. — Теперь поменяемся местами. Вы должны поспать. Я буду вас держать.

— Мы можем сделать так, как они: привяжем себя к лестнице. Будет спокойнее, и мы сумеем спать. Хотя сон у меня пропал.

— А вы хотели спать? Почему же вы меня не разбудили?

— Вы спали недолго. И так сладко спали. Жалко было будить.

Лида замолчала. Я хотел рассеять ее печальные мысли, но не знал, как это сделать. Мы поудобнее устроились на своих местах, и я привязал ее, а потом себя к лесенке.

— Ярослав сказал, что спускается к нам на помощь?

— Да. Он, вероятно, уже где-нибудь поблизости и делает все возможное, чтобы пробраться сюда на лодке.

— Почему же его так долго нет?

— Теперь сюда трудно пробраться. Может быть, нам придется провести здесь больше суток, пока подоспеет помощь.

Я объяснил ей, что, по-видимому, штольне больше не угрожает затопление: вода прибывать перестала. Должно быть, все верхнее озеро вытекло в туннель.

— Послушайте, — вдруг изменившимся голосом проговорила Лида, — они к нам не проедут.

— Почему?

Случилось то, чего я так боялся: девушка вспомнила высоту туннеля и постигла безнадежность нашего положения. Мои выдумки не могли обмануть ее.

— Они быстро выпустят воду из туннеля, — сказал я и снова стал обсуждать план прорыва перегородок, разделявших Забайкальский и Дальневосточный секторы Глубинного пути.

— На это нужно много дней. Мы здесь не выдержим.

Она долго молчала и наконец спросила:

— Есть ли у вас спички, бумага и карандаш?

— Есть блокнот и авторучка, но спичек нет. Зачем вам?

— Я хотела бы написать письмо. Его найдут когда-нибудь.

— Не говорите так!

Должно быть, голос мой звучал не очень твердо, потому что она сказала шепотом:

— Вы сами не верите в возможность спасения. Конечно, мы будем цепляться за жизнь до последней минуты… но…

Я начал обстоятельно рассказывать ей о самых невероятных приключениях, в которых спасение человека было подобно чуду. Лида молчала, и я не мог угадать, как действуют на нее мои слова.

Немного спустя она заговорила голосом, полным грусти и нерешительности:

— Вы сильный. Может быть, вам посчастливится выжить…

— Лидия Дмитриевна!

— Не перебивайте. Вы можете называть меня просто Лидой. Так будет короче. Теперь, слушайте. То, что вы сейчас услышите, вы должны помнить только в том случае, если я погибну. Если я останусь в живых, вы забудете наш разговор. Хорошо?

Я молчал. Она поняла молчание как знак согласия и продолжала:

— Когда вы увидите Ярослава, скажите ему, что я его очень любила. Пусть он не ревнует меня к Юрке. Юрий — очень хороший и, вероятно, редко кто способен любить сильнее, чем он. Он посвятил мне всю жизнь. Иногда я верила в то, что люблю его, чаще старалась уверить себя в этом. Но никогда я не могла избавиться от мыслей о Ярославе и не переставала мечтать о нем. Он сам отказался от меня. Он говорил, что делает это ради меня, потому что верит — Юрий спасет, Юрий все сделает, чтобы вылечить меня. Может быть, он говорил это искренне… Но я чувствовала другое: больше, чем меня, он любил свои причудливые проекты, фантастические замыслы. Вот чему он подчинял свою жизнь, вот перед чем должно было отступить личное счастье. Что ж… он добился своего… — горько прошептала она.

— Лида, вы в самом деле думаете так о Ярославе?

— Это человек, который весь охвачен одной страстью. Когда он меня встретил, он заколебался… Я уверена, что он долго боролся со своим чувством… Наконец любовь была побеждена. Мне так хотелось встретиться с ним и не расставаться! Наши встречи были такими короткими, редкими и такими до боли счастливыми! Скажите, что, умирая, я думала о нем… Может быть, этого и не нужно, но я хочу, чтобы он знал о моей любви… Скажите ему и забудьте о нашем разговоре. Пусть это будет только его тайна.

Я слушал и думал, что Лида, вероятно, ошибается относительно Ярослава. Я думал о таинственности, окружающей этого инженера. Без всякого сомнения, он тоже любил Лиду, но только ли его проекты препятствовали этой любви? Не было ли правды в словах инженера Опока и академика Револа? Где настоящая причина, вынудившая его отказаться от Лиды? И что могло толкнуть такого человека на преступление, что могло заставить его калечить себе жизнь? Почему он так непомерно много работал и жил аскетом? Нет, я путался и ничего не понимал. Я не мог поверить, что Макаренко преступник.

— Вы передадите ему то, о чем я вас просила?

— Лида, я уже забыл все, что вы мне сказали. Я уверен, что вы сами скоро будете разговаривать с Ярославом. Когда мы выйдем отсюда и увидим над собой солнце, вам все покажется иным.

— Вы хотите сказать, что я ошибаюсь? Нет. Боюсь, что вы находитесь под влиянием толков, которые сейчас идут вокруг Ярослава. Я ничему не верю. И вы ведь знаете Стася, моего брата. Так вот, он безгранично доверяет Ярославу. Мы с ним почти никогда не говорили на эту тему, но я знаю.

Итак, Станислав Шелемеха — третий человек, кроме Лиды, который верит Ярославу Макаренко. Кротов, Догадов и Шелемеха. Но Догадов и Шелемеха мало разбираются в тех сложных вопросах техники, о которых все инженеры спорят с Макаренко!

— Это было бы страшно… — вдруг прошептала Лида. — Тогда лучше не выйти отсюда.

В ее словах мне послышалось сомнение. Неужели она все-таки сомневалась в человеке, которого любила? От этой мысли у меня сжалось сердце.

Вдруг послышался гул мотора, литостат под нами вздрогнул и ожил. Наши соседи проснулись и громко нас окликали.

Где-то там, за пределами этого темного затопленного пространства, электромонтеры наладили подачу тока. Машинист оставил моторы включенными, и литостат сразу зашевелился.

Что будет дальше? Сначала мы не понимали, какой это нам угрожает опасностью, и даже обрадовались, что о нас заботятся, что где-то думают о нашем спасении. Но, когда машина медленно двинулась с места и мы поняли, куда она пойдет, нас охватило отчаяние. Литостат, направленный к выходу из штольни, дойдет до выемки, целиком погрузится в воду и утопит своих пассажиров.

Под нами гудели моторы. Окутанный мраком литостат медленно полз вперед, и мы, охваченные ожиданием катастрофы, слушали это гудение и напрасно вглядывались в беспросветную мглу.

Машинист крикнул мне и Лиде, чтобы мы подавали голос, а он, ориентируясь на голос, попробует доплыть до нас. Мы не знали, зачем это нужно, но поступили, как он просил. Если бы литостат шел быстрее, намерение машиниста окончилось бы печально. Но медленный ход машины дал Набокину возможность подплыть к нам.

Он изложил нам свой план: нырнуть, разыскать люк в кабину управления, пролезть в кабину и выключить моторы. Замысел смелый, но вряд ли его можно было осуществить. Машинист все же попробовал. Несколько раз он нырял в поисках люка и в третий или четвертый раз все-таки нашел его, но влезть в кабину не смог — не хватало дыхания. Он снова и снова повторял свои попытки, и каждый раз, тяжело дыша, выплывал, ничего не успев сделать. Мы не видели его и, только когда он подавал голос, узнавали, что он снова на поверхности.

Наконец, совершенно обессилев, он подплыл ко мне.