Меня обдали тяжелые пиво-водочные пары, усугубленные луком и дижестивами. Замечу, что Серега, кроме того, что на мне висел, еще почему-то норовил прижаться покрепче.

– А где ребята? – заверещали дуэтом Вера с подругой.

Вопрошаемый слегка дрожал и мычал что-то невнятное. Я начал кое-что понимать…

– Так ты где был, Сережа? – услышал я вечно неуместный, но традиционный женский вопрос.

Никогда и никто не мог мне объяснить, что ждет женщина в ответ в такой пикантной ситуации: правду (зачем она ей нужна?) или фантазию (тоже не пришей к уху рукав…). Но вопрос-то задается из поколения в поколение…

Однако тут неожиданно встрепенулся пьяный Сережа:

– Ну был. Ну и что? Зато у тебя муж живой. Теперь есть. А где эти два верных гондона? Где, я тебя спрашиваю?

Не говоря ни слова, русская женщина Таня подняла огромную кадушку с экзотическими цветами, которую, по-моему, до этого таскали с места на место четыре худосочных тайца, и со всего размаха надела эту бадью на голову мужу. От жуткого удара по загулявшему от жены чану глиняный горшок разлетелся вдребезги, земля высыпалась на бедного Серегу, на ключице которого застрял кусок цветка. У окружающих создалось впечатление, что он только что вылез из могилы. При этом заспиртованный ловелас лишь слегка качнулся и чуть-чуть присел. Татьяна оглядывалась в поисках следующего кашпо, чтобы уже кардинально пресечь возможные измены будущего покойника, и тут… на входе нас окликнули дайвингисты.

После Сережиной истории веры у Веры и Наташи пришельцам не было никакой. У кого-то из девочек папа когда-то работал в КГБ, и та знала основы допроса. Молодых людей развели по разным скамейкам. И началось…

Ребята держали легенду намертво. «Да, Сергей с нами не поехал. А мы прибыли на место с тренером и нырнули на глубину. Нет, там ничегошеньки не чувствовалось. Минут через сорок, когда вылезли, – ужаснулись. Целый день добирались по пробкам. Учитель куда-то свалил. Телефон не работал. Сами за вас очень волновались. Все!»

И так шесть раз подряд. Слово в слово. Девчонки сверяли показания и злились непонятно на кого.

Заканчивался этот жуткий день теплым джином с таким же теплым тошнотным тоником и словами Гены: «Александр! Держитесь подальше от Сереги. Продаст, заложит, слово не держит и конченый козел, вы же все видели…» Почему я произвел впечатление на ребят тем, что готов с Серегой немедленно побрататься и переехать к нему из Москвы в Иркутск, осталось для меня загадкой.

В номере я нашел раскуроченный сейф и любимую со спящими в жаре детенышами: «Пришлось Вовчику дать триста долларов за работу. Потому что когда он открыл сейф и увидел, что там лежит, я испугалась, что он заберет вообще все…»

«Дать Вовчику. Дать триста долларов. За работу…» – кошмарил я, проваливаясь в столь необходимый мне сон в ту ночь с 26 на 27 декабря 2004 года. Через два дня мы улетели. Больше к вопросу «хочу быть рантье» я не возвращался никогда.

Через пару месяцев мне рассказали историю про то, как группа друзей, не имея с нами никакой связи, оплакивала нас в это время в Куршевеле. В холле гостиницы появился мой детский приятель из Одессы – Толик Кацман, по прозвищу Критинеску. Все смотрели ужасы цунами по CNN. Толику объяснили, что с нами нет связи, и что мы оказались в эпицентре событий.

– Ай, оставьте, – сказал одессит. – С Добровинским ничего не случится. Нереально. Я просто ему должен столько денег, что с моим счастьем он точно останется жив… Шо вы переживаете? Я вам отвечаю!

…Наташа не успела больше ничего спросить, так как ее позвал какой-то Ален Делон для бедных. Видно, Гена со своими погружениями допрыгался. Любимой тоже стало все это неинтересно, и она ушла в номер.

А я остался ждать старую знакомую. Мне надо было ей рассказать, что после цунами я еще прилетел в Нью-Йорк в тот день, когда там случился электрический коллапс и город встал намертво. Что мои дети и любимая попали как-то летом в Лондон, когда там были взрывы в метро и автобусах.

И что однажды мудрая малявка задала мне сакраментальный вопрос:

– Папа! Скажи мне. Вот цунами, потом твоя история в Нью-Йорке, наша в Лондоне… Почему такое с нами происходит? Это потому, что мы русские? Или потому, что мы евреи?

В любом возрасте женщины задают феерически трудные вопросы: вы кто? Где ты был? Почему так происходит? И еще сотни других.

Для чего им это нужно знать – я не понимаю.

Малой и никакой известности девушки охотно подходили к стенке и принимали некие изыскательные позы, которые им казались изысканными. Из пятидесяти фотографов пять-шесть обязательно на кого-то реагировали и щелкали вспышками. Папарацци пленку больше не экономили за ее полным отсутствием и держали в голове возможность легкой бартерной сделки «секс за фото». Что же касается московских «старлеток», то они позиционировали принадлежащие им на правах собственности бюст и круп с целью случайного попадания на глянцевые страницы, но и на бартер тоже были согласны. А там… кто его знает, куда тело вывезет судьба. Или судьба – тело.

Я терпеливо ждал своего подхода, наблюдая за происходящим. Сегодняшняя премьера должна была обозначить серьезную веху в моей биографии.

Полтора года назад мэтр российского кинематографа Станислав Говорухин пригласил меня сначала поговорить о сценарии триллера, который он готовился снимать, а затем предложил и роль. Матвеев, Гусева, Домогаров, Сухоруков – блестящее созвездие актеров. И тут я… Отказаться было нельзя, да и незачем. Естественно, мне предназначалась роль адвоката. Короче, я с удовольствием согласился.

Первый съемочный день начался с моих творческих страданий. Я запорол подряд четыре дубля в сцене первого допроса героя Максима Матвеева следователем Виктором Сухоруковым. Оказалось, что нести полную профессиональную ахинею человеку в бабочке безумно трудно. Хотелось вскочить и заорать: «Я по-другому буду защищать Максима Матвеева, хоть он уже и не стиляга! Так не пойдет! Мой герой-адвокат – чистый придурок! Позовите меня самого! Сейчас придет Добровинский, и все встанет на свои места!»

Но роль есть роль. Нервничая, я с трудом одолел эпизод с пятой попытки.

Дальше, после меня, шел монолог «следователя» Сухорукова.

Когда «Брату 1 и 2» хлопушка щелкнула «дубль 12» (!!!), мне стало понятно, что я со своими четырьмя попытками просто Миронов пополам с Аль Пачино. И даже в чем-то Ален Делон…

А дальше все пошло как по маслу.

И вот премьера в кинотеатре «Октябрь».

Стена с рекламой. Папарацци и вспышки. «Посмотрите сюда! Посмотрите на нас, можно еще раз вот так. А на меня, пожалуйста!»

Адвокаты живут отраженным от клиентов светом. Киркоров, Байсаров, Поплавская, Лиепа, Плисецкая, Слуцкер, Форбс, Некрасов… А ты, стряпчий, где-то рядом… Но сбоку.

А тут – вот она – Слава! И рядом Говорухин, тоже Слава, кстати…

Сплоченной стайкой съемочной группы мы поднялись на второй этаж.

Катя, продюсер фильма, говорила мне на ухо: «Сейчас вас всех, актеров (И я? Я – актер?! Просто не верится…) растащат журналисты для интервью. Потом, когда зал усядется, мы встречаемся там, вдали, и все идем на сцену. Так что не теряйся! Ну, а потом банкет. Хорошо?»

Хорошо?! Не то слово… Следующий шаг – простые и незамысловатые Канны, красный ковер с обнимающей меня Скарлетт Йоханссон, плачущая от ревности Мила Кунис… А дальше? Страшно представить… MGM? XX Century? Paramount? All Stars? Короче, меня распирало, как первого сентября много лет назад, когда вся семья вела меня и букет в первый класс.

Действительно, журналистов с их идиотскими вопросами была целая стая.

Вопрос: «А правда, что в фильме разница в социальном классе у двух героинь подчеркивается тем, что простая девушка, извините, лохматая, а суперсекретарша – бритая? И это вы, как знаток женской души, подсказали такой ход режиссеру?»